СОВЕТСКИЙ СОЮЗ в 1939—1991 ГОДАХ
В №№ 6, 7, 39/2004, 3/2005, 6, 18/2006 и 1, 3, 4, 6/2007
были опубликованы учебные тексты № 1 «На пути ко
Второй мировой», № 2 «Вторая мировая, Великая
Отечественная», № 3 «Человек, общество, власть в
годы войны» и № 4 «Мировое сообщество после
Второй мировой войны», СССР в 1981—1995 годахТекст девятый
Говорить об окончательных суждениях, о более или менее устоявшихся мнениях в подобной ситуации, естественно, не приходится. Однако можно хотя бы несколько приблизиться к пониманию событий, изменивших облик России и всего мира на исходе ХХ столетия. 1. На подступах к реформам Михаил Горбачёв стал генеральным секретарём ЦК КПСС 11 марта 1985 г. Почти все наблюдатели и участники политического процесса понимали — или смутно ощущали — что грядут перемены; трудно было, правда, угадать, какими именно эти перемены будут, к каким результатам они приведут. О своих намерениях новый лидер страны публично заявил на Апрельском (1985 г.) пленуме ЦК КПСС. Признав, что страна находится в непростой ситуации (на первых порах генеральный секретарь говорил о ситуации «предкризисной»), Горбачёв перечислил «главные вопросы», которые предстоит решить в ближайшее время. В речи на пленуме и в других выступлениях того времени упоминаются «решительный перевод призводства на рельсы интенсификации», «ускорение» научно-технического прогресса, повышение качества продукции. Ничего оригинального в таком целеполагании не было; при этом всё ещё оставалось неясным, что именно и как будет делать новый лидер. Наиболее заметной из первых акций новой власти стала антиалкогольная кампания, начавшаяся 7 мая 1985 г. (постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма»). Довольно традиционные меры, неоднократно применявшиеся в мировой истории борцами за трезвый образ жизни, оказались — как и всегда бывало ранее, во всех странах, во все эпохи — неэффективными и привели совсем не к тем результатам, на которые рассчитывали организаторы кампании.
Резкое ограничение производства и продажи алкогольных напитков, репрессивные меры, применявшиеся к изобличённым в употреблении спиртного в «общественных местах», породили многочасовые очереди перед винными магазинами, перепродажу водки на чёрном рынке, резкий рост самогоноварения. Из магазинов исчез сахар, который стали распределять по карточкам (талонам). Повышение розничных цен на алкогольную продукцию не компенсировало огромные убытки бюджета. Водку покупали и втридорога (всё равно из-за растущего дефицита товаров широкого потребления в государственных магазинах купить было особенно нечего), при этом далеко не все заплаченные за выпивку рубли и копейки оказывались в государственном кармане.
Варварская вырубка виноградников, закрытие винодельческих заводов нанесли заметный ущерб экономике и культуре. Рост потребления алкогольных суррогатов привёл к росту смертности и в целом негативно сказался на здоровье нации. Массовым явлением стала токсикомания; различные одуряющие вещества особенно Активно потребляли подростки, которым в условиях «полусухого закона» редко удавалось купить алкогольную продукцию. Потребление наркотиков, бывшее до этого в СССР (за исключением мусульманских регионов) «элитарным» способом самоотравления, приобрело огромные масштабы. Гротескно-бессмысленную кампанию, разорявшую и без того находившееся в кризисном состоянии государство, раздражавшее подданных и подрывавших авторитет власти, пришлось свернуть. Постановление ЦК КПСС 25 октября 1988 г. фактически поставило точку в попытках справиться с вековой проблемой примитивными полицейскими мерами. Отметив по давнему советскому обыкновению «успехи», высшая партийная инстанция констатировала «перегибы» и прочие несуразности, порождённые неуёмной борьбой за трезвость. Виноватыми, как всегда, были объявлены исполнители, местные власти и прочие «забежавшие вперёд». Кампания была потихоньку свёрнута, что не вызвало ни особого ликования, ни огорчения. Общество и власть к тому времени оказались перед необходимостью решать проблемы куда более глубинные и насущные, связанные с социально-политическим переустройством и поиском выхода из экономического кризиса. Проверочный тест
2. Социально-политические изменения в 1985—1988 годах Продуманной программы преобразований у Горбачёва и его приверженцев не было. Было понимание необходимости перемен, было стремление эти перемены контролировать и направлять, было желание сделать экономику эффективной, а политическое и социальное развитие стабильным. А ещё существовало вполне отчётливое убеждение, что важнейшим условием проведения любых реформ является укрепление власти реформаторов — и, конечно, главного реформатора. Пути упрочения власти в рамках существовавшей в СССР системы Горбачёв, сделавший карьеру в партийном аппарате, знал очень хорошо. На первых порах новому генеральному секретарю оказалось вполне достаточно подобных знаний, чтобы нейтрализовать своих противников и расставить на ключевых постах тех, кому лидер доверял. Уже в июле 1985 г. в отставку был отправлен Романов, недавно считавшийся конкурентом Горбачёва в борьбе за пост генсека. Вскоре настала очередь и иных партийных руководителей брежневского времени, слывших противниками преобразований. В конце 1985 г. своих постов лишился Тихонов, в начале следующего года — Гришин, долгие годы возглавлявший московскую организацию КПСС; в 1986—1987 гг. Горбачёв избавился от Алиева (азербайджанского партийного лидера) и Кунаева (казахстанского руководителя). Осенью 1988 г. Горбачёв весьма существенно обновил Центральный комитет КПСС. Громыко, Соломенцев, Долгих, десятки менее заметных деятелей брежневской эпохи, которую стали называть периодом застоя, покинули свои кабинеты. Туда въехали руководители помоложе, до поры до времени поддерживавшие генсека-преобразователя (Шеварднадзе, Рыжков, Зайков, Яковлев и др.). Главой Московского комитета КПСС стал Борис Ельцин, быстро прославившийся как непримиримый борец с привилегиями номенклатуры, а затем заслуживший репутацию одного из наиболее радикальных в партийной среде лидеров перестройки.
Насколько можно судить по довольно путаным (порой явно конъюнктурным и, конечно, не всегда искренним) высказываниям Горбачёва, а также по его поступкам, до 1988 г. лидер КПСС надеялся решить внутренне противоречивую задачу: использовать партийный аппарат, привыкший повиноваться генсеку, как орудие осуществления тех реформ, в которых аппаратчики в большинстве своём были совершенно не заинтересованы. Иными словами, предполагалось, что хорошо отлаженный механизм может исполнять функции, этому механизму чуждые по определению. Чтобы заставить пресловутые «колёсики и винтики единой партийной машины» (выражение Ленина) вращаться в нужном ритме, нужны были новые «приводные ремни» (одна из излюбленных Горбачёвым метафор — в первые годы его пребывания у власти). Генсек был не настолько наивен, чтобы думать, будто замкнутая, спаянная корпоративными связями структура начнёт изменяться и поворачиваться безо всякого давления извне. Одного давления сверху (указаний самого партийного лидера) было мало; Горбачёв решил использовать и давление снизу. Но для этого нужно было, во-первых, пробудить «созидательную энергию масс», о которой часто упоминали в годы перестройки; во-вторых, проследить, чтобы созидалась именно та конструкция, которую в своём воображении уже выстроил «архитектор перестройки». Массам была предложена гласность. Постепенно расширялся круг тем, обсуждать которые было дозволено в печати. Преступления сталинизма, недоразоблачённые в хрущёвскую оттепель, стали излюбленной темой перестроечных публицистов уже в 1986 г. В 1985—1986 гг. были опубликованы литературные произведения, авторы которых (Валентин Распутин, Даниил Гранин, Виктор Астафьев, Анатолий Рыбаков) весьма нелицеприятно писали о советской действительности. Вскоре в толстых и тонких журналах началась публикация текстов, считавшихся в прежние времена не просто крамольными, а криминальными (за их чтение, хранение и распространение сотни людей получили лагерные сроки). Самиздат и тамиздат, хлынувшие на страницы легальных журналов, на протяжении нескольких лет оставались основным чтением наших соотечественников — наряду с газетными разоблачениями. Тематика этих разоблачений тоже расширялась. Не только неприглядное советское прошлое, но и события более актуальные становились предметом обсуждения на страницах прессы. Понятно, что в годы антиалкогольной кампании немало и вполне реалистично писали о последствиях неумеренного потребления спиртного — последствиях не только медицинских, но и социальных. Ещё одна тема — преступность, в том числе организованная. Очень скоро появились не только дозволенные, но и инспирированные властью публикации о привилегиях номенклатуры, о коррупции (нашлось верное средство не только припугнуть функционеров, но и доказать массовому читателю, что новая власть заботится о «простом человеке»). При Горбачёве сложился жанр отечественной экономической публицистики. Отсутствие очевидных решений проблем народного хозяйства, различия в концепциях и подходах, неясность намерений властей, коснувшиеся каждого экономические трудности — подобные факторы обеспечивали этому жанру неизменную популярность на протяжении всех перестроечных лет. Рядом со словом гласность вскоре появились иные слова: плюрализм, демократизация. С начала 1987 г., когда лидер коммунистической партии впервые заговорил (причём на пленуме ЦК) о возможности идеологического плюрализма, марксизм-ленинизм всё чаще рассматривали не как бесспорную «методологическую основу» любых научных изысканий, политических решений и экономических теорий, а как одно из учений, создатели которого вполне могли ошибаться и заблуждаться. Горбачёв всё ещё говорил о социализме, о его совершенствовании и очищении от «деформаций»; прямые обвинения коммунистическому режиму как таковому проникали в печать весьма редко и вызывали отповедь властей — в той или иной форме. Однако полностью контролировать процесс гласности ни Горбачёв, ни иные партийные руководители не могли. Попытки раз и навсегда запретить «подрыв основ социализма» и объяснить обществу, до каких пределов простираются дозволенные свободы, предпринимались при Горбачёве несколько раз. Наиболее известной из таких попыток была публикация в «Советской России» статьи «Не могу поступаться принципами». Многие местные коммунистические газеты перепечатали статью. «Принципы» Нины Андреевой, чьё имя значилось под текстом, были ортодоксально-коммунистическими. Долгое — трёхнедельное — отсутствие официальной реакции на вполне откровенную пропаганду квазисталинистских идей многих напугало. Казалось, эпоха гласности закончилась. Возможно, Горбачёв, пытавшийся лавировать между чересчур радикальными, с его точки зрения, приверженцами реформ и куда более «консервативными» функционерами, на поддержку которых генсек всё еще рассчитывал, умело выдержал паузу. «Радикалам» было наглядно продемонстрировано, что разрешённую гласность можно при случае свернуть и запретить, что свободами своими общество обязано генсеку; коммунистическим «консерваторам» убедительно ответила коммунистическая же газета «Правда», в редакционной статье осудившая взгляды «Нины Андреевой». Подобные манёвры были полезны генеральному секретарю перед XIX партийной конференцией (лето 1988 г.). Большинство делегатов на словах поддержало Горбачёва и затеянную им перестройку, пожурило чересчур радикальных деятелей вроде Бориса Ельцина (в то время уже опального: в октябре 1987 г. его с молчаливого согласия Горбачёва лишили поста главного партийного лидера Москвы), поаплодировало коммунистам поортодоксальнее, вроде Егора Лигачёва. Было вполне ясно, что КПСС отнюдь не спешит становиться инструментом демократизации общества. Ведь результатом подобной демократизации неизбежно должно было стать большее или меньшее ограничение всё еще сохранявшегося — несмотря на гласность — всевластия партии. Подспудное сопротивление коммунистов, недовольных реформами, не было неожиданностью. Вероятно, и Горбачёв был готов к такому повороту событий. Лидер коммунистов по-прежнему верил, что советское общество, очищенное от всяческой скверны, придёт к некоему идеальному состоянию, понимаемому в духе «социализма с человеческим лицом», «демократического социализма» и т.п. КПСС явно не торопилась вести народ в указанную генсеком сторону. Но был, как казалось Горбачёву, и другой вожатый. Вынужденный — сопротивлением функционеров — отказаться от ставки на КПСС, генсек предложил партийной конференции одобрить проект конституционной реформы. Её реализация должна была привести к возникновению рядом с партией ещё одной силы — советов, которые уже постепенно превращались из чисто декоративных органов в некое подобие власти. Проверочный тест
3. Успехи и тупики демократизации Задолго до XIX конференции КПСС Горбачёв — а вслед за ним и многочисленные пропагандисты, партийные функционеры разного ранга да журналисты — говорили и писали о том, что важным средством демократизации политической системы должно стать «восстановление полновластия советов». Слово восстановление здесь было, конечно, не совсем уместным, т.к. с июля 1918 г. возникшее на развалинах Российской империи коммунистическое государство только называлось советским, а реальная власть неизменно принадлежала единственной правящей партии. До поры до времени разговоры и печатные дискуссии о власти советов, о расширении возможностей народного самоуправления, о том, что КПСС должна управлять обществом именно через выбираемые всеми гражданами СССР органы, а не через аппаратные структуры, и т.п. казались пропагандистским ходом. Но с того момента, как лидер коммунистов решил внести в Конституцию 1977 г. серьёзные изменения, способные придать советам некоторый вес, политическая реформа в её горбачёвском варианте стала обретать конкретные очертания. Конституционные изменения после предельно краткого и чисто формального обсуждения «широкой общественностью» в октябре 1988 г. были одобрены Верховным Советом СССР и стали законом. Новые статьи Конституции касались вопросов, на первый взгляд, организационно-технических — порядка формирования высших органов власти. Полномочия этих органов чётко не очерчивались. О разграничении ветвей власти или о многопартийной системе речи не шло. На полновластие КПСС, которая по-прежнему именовалась «ядром политической системы», формально никто не покушался. Тем не менее в намерения Горбачёва явно входило создание альтернативы Центральному Комитету КПСС. Не без оснований рассчитывавший возглавить новый Верховный Совет генеральный секретарь сохранял в своих руках всю полноту власти. После этого вразумительно не разрешённый вопрос о разграничении полномочий двух подчинённых одному лицу органов терял свою остроту. В 1988 г. высшим органом власти в СССР был провозглашён Съезд народных депутатов (2250 человек, из которых 750 человек не избирались населением, а назначались руководством КПСС, ВЛКСМ, официальных профсоюзов, общественных организаций). Съезд формировал из своего состава действующий на постоянной основе Верховный Совет (544 депутата). Его председатель (которым, естественно, стал Горбачёв) до марта 1990 г. был высшим должностным лицом государства. 15 марта 1990 г. Съезд народных депутатов избрал Михаила Горбачёва на новый пост, теперь ставший самым главным в СССР; так Советский Союз обрёл своего первого и последнего президента.
Почти свободными выборы были не только потому, что треть мест заранее была отдана отобранным высшей партийной властью кандидатам, но и из-за того, что избирательные комиссии создавали препятствия для выдвижения неугодных лиц. В результате образовалось «агрессивно-послушное большинство» депутатов Съезда. Агрессивность проявляли они по отношению ко всем тем, кто был готов пойти хоть на шаг дальше, чем предусматривалось горбачёвской утопией демократического социализма и народного представительства, контролируемого «обновлённой партией». Чтобы не оставить принципиальным политическим противникам никаких шансов, приходилось проявлять послушание Горбачёву… Тем не менее и выборы, и первый Съезд народных депутатов СССР оказались важными событиями в жизни страны. Люди некоммунистических убеждений получили возможность говорить об этих убеждениях в «парламенте» — пускай несколько пародийном и донельзя деформированном, но всё-таки органе представительной власти. Депутаты от некоторых союзных республик открыто и недвусмысленно отстаивали интересы своих народов. Наконец, на съезде к концу его работы образовалась Межрегиональная депутатская группа — первая за долгие годы легальная оппозиция коммунистическому режиму. Её лидеры — Андрей Сахаров, Борис Ельцин, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов и другие — стали выразителями мнений тех, кого не устраивали пределы демократических политических реформ, очерченные Горбачёвым. Демократизация страны сверху в 1989 г. почти достигла этих пределов. Оставались некоторые штрихи — упомянутое уже превращение Горбачёва в президента, формальный отказ Коммунистической партии от монополии на власть, очередное обновление ЦК в апреле 1990 г. и на состоявшемся в том же году XХVIII съезде КПСС, обновление состава и структуры Политбюро (теперь в него по должности входили республиканские коммунистические лидеры), постепенное «перетягивание» власти в Президентский совет. Между тем реформированная власть столкнулась с двумя проблемами, от разрешения которых зависело само дальнейшее существование страны под названием СССР. В 1990—1991 гг. перманентный экономический кризис грозил перерасти в крах; обострение межэтнических отношений и ослабление влияния московских властей в союзных республиках приблизили советскую империю к той черте, за которой уже был только развал. Проверочный тест
4. Попытки экономических преобразований В июне 1985 г. недавно избранный генеральный секретарь ЦК КПСС утверждал, что основное направление реформирования экономики СССР вполне очевидно. Имелось в виду вскоре почти забытое «ускорение научно-технического прогресса». Через два с половиной года Горбачёв заметил, что прошедшее с его избрания время было потрачено в основном на разработку той «концепции перестройки», которая вот-вот начнёт реализовываться. Между тем в 1985—1988 гг. в экономической сфере было предпринято немало шагов, на которые руководство страны возлагало нешуточные надежды. В мае 1986 г. появилось постановление о госприёмке. Вся продукция теперь подвергалась оценке независимыми от предприятия контролёрами. В 1987 г., по официальным данным, такие контролёры забраковали от 15 до 18 % всего произведённого советской промышленностью. Поскольку независимость работников госприёмки была несколько иллюзорной, особенно в небольших городах, количество не слишком удавшихся нашим мастеровым изделий, вероятно, было ещё большим. Росту эффективности производства должен был способствовать принятый в июне 1987 г. Закон о государственном предприятии (на части предприятий стал действовать с января 1988 г., на всех остальных — годом позже). Авторы этого правового документа предполагали, что удастся, сохраняя государственную собственность, обеспечить самофинансирование и хозяйственный расчёт на предприятиях (эти идеи безуспешно пытались реализовать ещё разработчики «косыгинской» реформы в 1965 г.). В горбачёвское время решили, впрочем, пойти дальше. Трудовым коллективам предприятия предоставлялось право избирать руководителей (обычно из двух одобренных парткомом кандидатур). «Спускаемый» центральными экономическими ведомствами план перестал быть основой хозяйствования — на смену ему пришёл государственный заказ. Выполняя его, предприятие само могло планировать свою деятельность, устанавливать связи с другими производителями, искать поставщиков сырья и покупателей продукции. Однако на практике подобные горизонтальные связи упорно не хотели устанавливаться: выполнение государственного заказа в некоторых отраслях загружало около 95 % производственных мощностей, и свобода манёвра у якобы самостоятельных предприятий была незначительной. Государственный сектор экономики оставался в горбачёвское время столь же неэффективным, как и ранее. В 1989—1990 гг. показатели роста производства оказались почти нулевыми, в первой половине 1991 г. — отрицательными. С первых лет перестройки экономические советники будущего президента СССР предлагали варианты расширения частного сектора — в легальных формах. Когда дело доходило до принятия решений, оказывалось, однако, что государство собирается контролировать частного производителя товаров и услуг, а заодно и обирать его, причём в такой степени, что легальный мелкий бизнес терял экономический смысл. 19 ноября 1986 г. был принят Закон об индивидуальной трудовой деятельности. Такой деятельностью можно было заниматься в свободное от работы на государственном предприятии время, не более четырёх часов в сутки. Допускалась частная инициатива примерно в тридцати сферах производства. Наёмный труд применять было нельзя. Налог составлял 65 % дохода (в 1988 г. налоги были снижены, но их размеры окончательно определялись местными органами власти). Помимо прочих напастей занимавшимся индивидуальной деятельностью грозило применение норм Закона о борьбе с нетрудовыми доходами. Удобное для властей взаимное противоречие двух законов вовсю использовалось для того, чтобы ставить частников на место. Несмотря на это, патенты или разрешения получили около миллиона людей. Менее издевательским был Закон о кооперации. Кооператоры получили право не состоять в государственной службе. Они платили высокие налоги — но зачастую получали и немалые доходы. Разрешены были далеко не все виды деятельности; их перечень несколько раз менялся. Фактически кооперативы стали почти легальными частными предприятиями, но, действуя в советских условиях, могли преуспевать, только постоянно выходя за рамки закона. Покупать многие виды сырья по оптовым ценам было запрещено; поэтому использовали то, что удавалось скупить в государственной розничной торговле или украсть на государственных же предприятиях. В первом случае себестоимость и конечная цена продукции чрезмерно возрастала, во втором разворовывание разрушало и так не слишком эффективный государственный сектор. Многие кооперативы использовались для отмывания денег, полученных предпринимателями на чёрном рынке, в том числе и в откровенно криминальных его сегментах.
Разрешалась и долгосрочная аренда земли, но её
условия были предельно невыгодны крестьянам
(местные власти, например, могли в одностороннем
порядке расторгнуть договор в любой момент);
отсутствие на селе капиталов и трудности с
получением ссуд делали ведение хозяйства весьма
затруднительным. По арендным договорам к концу
горбачёвского правления обрабатывалось не более
2 % пахотных угодий; арендаторам принадлежало
лишь Реформы Горбачёва в экономической сфере были более решительными, чем попытки преобразований, предпринятые его предшественниками, — но уж точно не менее разрушительными. Затронувшее почти все отрасли снижение производства, рост дефицита государственного бюджета, достигший фантастических размеров государственный долг, нулевой золотовалютный запас и инфляция, составлявшая к концу 1991 г. 20—25 % в неделю, стали итогом экспериментов, очень мало похожих на рационально продуманное реформирование экономики. Проверочный тест
5. Распад Советского Союза Незавершённость, непоследовательность и явная недостаточность горбачёвских политических реформ, глубочайший экономический кризис, снижение уровня жизни значительной части населения, неумение властей смягчать межэтнические противоречия породили многочисленные социальные потрясения. В 1990—1991 гг. по стране прокатилось несколько волн забастовок, в том числе и политических. Лозунг «Горбачёва — в отставку» приобретал всё большую популярность. Оформились оппозиционные движения и партии самого разного толка, в том числе — особенно в некоторых союзных республиках — весьма влиятельные, пользующиеся поддержкой большинства населения. В крупных городах прошли массовые демонстрации, участники которых отнюдь не скрывали, что не только пресловутые «консерваторы», «тормозящие перестройку», но и сам перестроечный генсек-президент является, с их точки зрения, препятствием на пути развития страны. Оставался ещё один весьма существенный вопрос: какой страны? Когда академик А.Сахаров на Первом съезде народных депутатов СССР говорил о настоятельной необходимости подписания нового федеративного договора, ещё, пожалуй, существовала возможность сохранить — в той или иной форме — распадавшуюся империю. Однако ни Горбачёв, ни коммунистические руководители даже в 1989 г. не видели, насколько реальна угроза этого распада. Между тем уже в 1986 г. проявления кризиса межэтнических отношений трудно было не заметить. Смещение с поста главного казахстанского коммуниста Кунаева и его замена — по приказу из Москвы — русским, Колбиным, вызвали двухдневные беспорядки в Алма-Ате и в некоторых других городах республики. Чуть позже произошли кровавые стычки и погромы в Новом Узене, в Ферганской долине, в Сумгаите; перешли в активную стадию давние конфликты: армянско-азербайджанский, грузинско-абхазский, грузинско-осетинский, осетинско-ингушский… Из-за Нагорного Карабаха (Арцаха) началась настоящая война (в вялой, латентной форме она длится до сих пор). С конца 1985 г. в украинской и прибалтийской печати всё чаще появлялись протесты против русификации. В Латвии, Литве, Эстонии, Молдове были созданы народные (национальные) фронты, которые с 1989 г. открыто выступили за независимость своих стран. На Украине всё большей поддержкой пользовалось умеренно националистическое движение («Рух»). Московские власти не знали, как реагировать. В «окраинных» республиках (где даже часть коммунистических функционеров с 1990 г. выступала против сохранения Советского Союза) при поддержке горбачёвского «центра» действовали приверженцы сохранения империи, объединённые в интерфронты и другие не слишком популярные, но крикливые и задиристые группировки. Невооружённых (хотя, по некоторым свидетельствам, настроенных весьма агрессивно) тбилисских демонстрантов в апреле 1989 г. разогнали советские солдаты; пролилась кровь. Деятели армянского комитета «Карабах» были арестованы. Москва (вероятно, по идее Анатолия Лукьянова, сменившего на посту председателя Верховного совета СССР подавшегося в президенты Горбачёва) принялась поощрять «малые национализмы», натравливая гагаузов на молдаван, абхазов на грузин. И вновь — бессистемное и бессмысленное, но ведущее к кровопролитию применение военной силы: в Баку в 1990-м, в Вильнюсе и Риге в 1991-м. Горбачёв то говорил об «экстремистах», то распускал слухи о своей непричастности к актам насилия, то затевал абсурдную экономическую блокаду объявившей о своей самостоятельности Литвы. Тем временем шли переговоры с республиканскими лидерами (а почти все союзные республики вслед за Литвой, Латвией и Эстонией объявили если не о своей независимости, то о «суверенитете»). Горбачёв и его советники затеяли то, что вошло в историю как «новоогарёвский процесс» (по названию резиденции президента СССР под Москвой). 23 ноября 1990 г. московские власти представили союзным республикам очередной проект договора. Прибалтика и Грузия отказались даже обсуждать предложения Горбачёва, лидеры других государств не хотели ссориться с центральным правительством, но более размышляли не о сохранении единого государства (теперь под названием «Союз Советских Суверенных Республик»), а о торге с горбачёвской Москвой. Тем временем в том же ноябре Москва Ельцина, избранного главой Верховного Совета РСФСР, заключила с Украиной и Казахстаном соглашения о взаимном признании суверенитета и о сотрудничестве. Бывший руководитель Московского комитета КПСС, уже демонстративно вышедший из своей бывшей партии, утверждал, что в этих договорах — основа будущего союза. Улицы крупных городов подвергались усиленному патрулированию, в Литве и Латвии юноши открыто сопротивлялись призыву в Советскую армию, в нескольких республиках в ходе референдумов и парламентских голосований была подтверждена независимость от СССР. И всё-таки 23 апреля 1991 г. Горбачёв и девять из пятнадцати республиканских лидеров подписали заявление о намерении заключить новый союзный договор. Понимался смысл этого договора по-разному: кто-то желал создать конфедерацию, кто-то соглашался сохранить федеративное государство. Почти все тянули время. Ударом по союзной власти стало убедительное всенародное избрание Ельцина российским президентом (12 июня 1991 г.). Теперь в Москве было два президента… Сторонники наведения порядка по старым советским рецептам, желая сорвать намеченное на 20 августа подписание горбачёвского, довольно компромиссного и не совсем внятного, союзного договора, затеяли «странный путч». Высшие должностные лица СССР (вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр внутренних дел Пуго, председатель КГБ Крючков и др.) объявили уехавшего отдыхать Горбачёва недееспособным и провозгласили создание нелегитимного органа власти — Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). В Москву были введены войска, которые не получили, однако, внятных приказов. Путчисты медлили; возможно, они ждали какого-то заявления Горбачёва (причастность президента к путчу — лишь гипотеза). Единственной легитимной властью в Москве оказались Ельцин и подчинённые ему государственные структуры РСФСР, находившиеся ещё в процессе становления. Ельцин возглавил стихийное антипутчистское движение, заговорщики бездействовали, некоторые высшие армейские офицеры заявили о неподчинении приказам ГКЧП. Неудавшиеся путчисты вылетели в Форос, к Горбачёву. Ельцин и его сторонники праздновали победу. Горбачёв вернулся в столицу, но о подписании новогарёвских соглашений уже никто, естественно, не вспоминал. Вместо этого произошло публичное подписание совсем другого документа — указа Ельцина о приостановке деятельности всех структур КПСС на российской территории. Горбачёв сложил с себя полномочия генерального секретаря распадавшейся и растерявшейся партии. 6 сентября СССР — под давлением США и российского президента — официально признал независимость стран Балтии. Длилось состояние неопределённости. Экономическая разруха, пустые полки магазинов, ожидание неизбежных, но пока ещё непонятно каких перемен… В начале декабря жители Украины на референдуме высказались за независимость своей страны. Сохранявшийся ещё СССР стал анахронизмом. 8 декабря лидеры России, Украины и Белоруссии, собравшись в Беловежской пуще, объявили о денонсации договора 1922 г. — правовой основы образования СССР — и о создании Содружества Независимых Государств. 21 декабря к этому странному и эфемерному образованию — международной организации, на время притворившейся государством, — присоединились ещё 8 республик. 25 декабря президент распавшейся империи объявил о сложении с себя полномочий. Над Кремлём был поднят российский триколор. Проверочный тест
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ Антиалкогольная кампания 1985—1988 гг. разворачивалась в те же годы, когда на глазах расширялись пределы гласности (персонаж тогдашнего анекдота замечал: «Конечно, мы многое прочитали; но сколько же мы недопили!»). Одним из результатов этого совмещения двух разных процессов стало появление официально не признанных, самодеятельных борцов за трезвость. Многие из них создавали легенды о якобы не пившей при Сталине стране, иные искали и находили «виновных в спаивании русского народа». Подобные теории чаще всего катились по наезженной колее мифа о «всемирном заговоре» (масонском, «жидомасонском», просто еврейском, западном и т.д.). Из романа «Всё впереди», написанного талантливым прозаиком, склонным к крайне националистическим взглядам, Василием Беловым, можно было, например, узнать, что «президент Кеннеди запрещал журналистам писать о нашем пьянстве. Зачем, дескать, мешать? Пусть пьют, скорее развалятся, выродятся, не надо никакой водородной войны». Политическая благонадёжность публикуемых в Советском Союзе книг, статей и прочих произведений до 1989 г. оценивалась цензурным ведомством — Главлитом. Но и после отмены политической цензуры говорить о свободе слова в СССР не приходилось. Границы гласности при Горбачёве никогда официально не устанавливались. Во время встреч с сотрудниками различных периодических изданий генеральный секретарь неоднократно подчёркивал, что подбирать материал для публикации, оценивать его «идеологическую правильность» и уместность должны сами редакторы. Журналисты и издательские работники, за годы советской власти приученные точно ощущать пределы дозволенного, с успехом применяли подобный навык и во времена гласности. Обычно главные и не очень главные редакторы вполне точно дозировали количество негативной информации в публикациях — дабы не подвергать опасности своё дело. Рой Медведев, известный диссидент, марксист, приверженец идей демократического социализма, рассказывал о перестроечной практике: «Я сейчас начал публиковать свои статьи и с удивлением вижу, что редактор — не цензор, а ещё редактор — решительно вычёркивает самые скромные критические замечания в адрес Ленина, приговаривая: “Не будем задевать Владимира Ильича”». В годы перестройки были опубликованы воспоминания Владимира Набокова «Другие берега» (русский писатель-эмигрант не слишком доброжелательно относился к большевистской власти и к её лидерам; его произведения вовсе не публиковались в догорбачёвском СССР). Цензура вычеркнула из мемуаров упоминания о Ленине, о «мерзком ленинском режиме» и т.п. Горбачёв весьма ревностно следил за тем, чтобы в печати не появлялись критические суждения о личности «архитектора перестройки», о его деятельности. В 1989 г. еженедельник «Аргументы и факты» опубликовал результаты опроса 165 тысяч читателей, высказывавших свои суждения о деятельности народных депутатов. Были названы рейтинги пятидесяти депутатов, вызвавших наибольшие симпатии читателей (А.Сахаров, Г.Попов, Б.Ельцин, Ю.Афанасьев заняли первые места). Генеральный секретарь узнал, что читатели «Аргументов…» отвели главе государства предпоследнее место среди 600 депутатов (на последнем был заместитель Горбачёва по Верховному Совету, Лукьянов). В результате Горбачёв обвинил еженедельник в публикации «провокационных» материалов. Главному редактору «Аргументов…» Старкову было предложено подать в отставку. Характерной приметой новых времён было то, что Старков отказался, коллеги его поддержали, а Горбачёв не стал настаивать. В 1986—1988 гг. в советских журналах появилось немало произведений, ранее известных лишь в машинописных копиях и в западных изданиях. Отечественные читатели смогли познакомиться с «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына, с «Реквиемом» Ахматовой, с произведениями Набокова и Кёстлера, с политическими сатирами Оруэлла, с мемуарами эмигрантов и иных «антисоветчиков». Когда эти публикации уже готовились к печати, провинциальные суды всё еще рассматривали обвинения, предъявленные людям, распространявшим некоторые из этих произведений, содержащих, по мнению прокуроров, «сведения, порочащие советский государственный и общественный строй»… Ещё одна парадоксальная черта перестройки (роднящая её, кстати, с хрущёвской оттепелью) — аресты по политическим мотивам, шедшие одновременно с освобождением (по амнистии, без реабилитации) политических заключённых. Амнистия была инициирована Горбачёвым после того, как в тюрьме во время голодовки умер известный диссидент Анатолий Марченко, автор книги о хрущёвских лагерях и других произведений (декабрь 1986 г.). Это было как раз в те дни, когда Горбачёв велел вернуть из административной ссылки, из города Горького (Нижнего Новгорода), академика Сахарова (предварительно позвонив опальному правозащитнику по телефону; жест в духе Сталина, любившего сходным образом демонстрировать расположение к преследуемым известным людям). Сахаров вернулся в Москву. В первой половине 1987 г. постепенно, под сурдинку, — несмотря на гласность — стали амнистировать политических заключённых... В октябре 1985 г. на пленуме ЦК КПСС Горбачёв представлял проект новой партийной программы (впоследствии утверждённый XXVII Съездом). В программе говорилось, в частности: «…Национальный вопрос, доставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решён». По официальным данным, приведённым министром внутренних дел Бакатиным, в 1988—1989 гг. «в ходе межнациональных беспорядков» на территории СССР были убиты 292 человека, ранены 5200. Стали беженцами около 360 тысяч армян, азербайджанцев, турок-месхетинцев. В сентябре 1989 г. на пленуме ЦК КПСС, посвящённом «национальной политике партии», Горбачёв назвал ситуацию «весьма сложной»… 6 декабря 1991 г. Горбачёв дал интервью
французским тележурналистам, показанное вечером В этот момент Советский Союз уже развалился — без участия Горбачёва… Анатолий ГОЛОВАТЕНКО |
Последние
семь лет существования Советского Союза
отмечены глубокими переменами. Об их смысле,
причинах, уже обозначившихся и ещё не вполне
проявившихся результатах и последствиях спорят
до сих пор. Споры чаще всего носят не вполне
академический характер. Происходившее в нашей
стране в годы, которые чаще всего называют
периодом перестройки, затронуло все сферы жизни
общества, некоторые из наметившихся тогда
процессов ещё длятся, иные, завершившиеся, в
значительной степени повлияли на нынешние
политические и социальные обстоятельства.
Понятно,
что запретами и пропагандой невозможно было
решить давнюю и весьма сложную проблему.
Повальное пьянство действительно превратилось
в серьёзный социальный и экономический
фактор, но попытка рассматривать его
изолированно, вне контекста сложившегося в
советском обществе отношения к труду и досугу,
вне общего кризиса системы выглядела столь же
наивно, как и андроповское стремление повысить
эффективность народного хозяйства, борясь с
прогулами и опозданиями на работу.
Нелегальная
торговля спиртным стала делом достаточно
прибыльным, и им заинтересовались криминальные
структуры мафиозного типа, сложившиеся ещё в
брежневские времена. Правда, советская
организованная преступность не смогла извлечь
из антиалкогольной кампании такой же выгоды, как
американская мафия в годы сухого закона. Однако
чёрный рынок расширился и стал играть в
экономике страны ещё большую роль, чем прежде.
Горбачёв
не ограничился заменой прежних функционеров
«своими людьми». Укрепление личной власти было
для нового генсека не единственной целью. Была и
иная — реформы; предполагалось, что их можно
осуществить, опираясь на структуры КПСС, которые
казались единственной реальной силой в стране.
За
год до этих событий страну волновали, однако,
другие выборы. Впервые в советской истории они
были альтернативными и почти свободными.
(Местные выборы в 1987 г. могли быть
альтернативными; такая возможность была
использована менее чем в 1 % случаев; правда,
тогда некоторые партийные функционеры
ухитрились проиграть и в условиях, когда их
фамилии оказывались в бюллетенях
единственными — большинство голосовало
против…)
В сельском хозяйстве упорно сохранялась
колхозно-совхозная система; столь же упорно
отвергалась сама мысль о частной собственности
на землю. Правда, в марте 1988 г. колхозам было
разрешено самостоятельно определять размеры
приусадебных участков и количество скота в
индивидуальных хозяйствах.