СОВЕТСКИЙ СОЮЗ в 1939—1991 ГОДАХ

В №№ 6, 7, 39/2004, 3/2005, 6, 18/2006 и  1/2007 были опубликованы учебные тексты № 1 «На пути ко Второй мировой», № 2 «Вторая мировая, Великая Отечественная», № 3 «Человек, общество, власть в годы войны» и № 4 «Мировое сообщество после Второй мировой войны»,
№ 5 “СССР после Второй мировой войны. 1945—1957 гг.”, № 6 “Хрущёвская оттепель”. Сейчас мы предлагаем вниманию читателя пятый текст из серии «Советский Союз в 1939—1991 годах». Напомним, что включённые в эту подборку тексты адресованы школьникам, уже усвоившим минимальную фактическую информацию или параллельно получающим такую информацию из иных источников, в том числе из учебников. Поэтому в воспроизводимом ниже материале отсутствуют описания битв, сведения о дипломатических переговорах и т.п.

КРИЗИС ВОСЬМИДЕСЯТЫХ

Текст восьмой

Празднование 1500-летия Киева. Привычный советский официоз... 1982 г.

В последние годы брежневского режима в различных сферах жизни советского общества всё более заметными становились кризисные явления. Неизбежные, закономерные противоречия тоталитаризма, уже давно миновавшего пик своего могущества, обострились под влиянием более частных, но весьма действенных факторов – идеологических, экономических, внутри и внешнеполитических, социальных, культурных.

Когда речь заходит о сравнительной оценке значимости таких факторов, мнения исследователей расходятся. Это вполне естественно: в рамках некоторых концепций наиболее важными причинами заката и последующего демонтажа коммунистического режима кажутся экономические неурядицы; приверженцы иных теорий выдвигают на первый план политические или идеологические обстоятельства.

1. Социальный строй и массовое сознание
советского общества накануне падения
тоталитарного режима

На той стадии развития тоталитаризма, когда внутренние противники повержены, а люди в большинстве своём или смирились с «неизбежностью», или под влиянием целенаправленной пропаганды восприняли навязываемые сверху ценности, достигается относительная социальная и идеологическая однородность общества. В результате на какое­то время позиции власти оказываются весьма прочными, сколь бы сомнительными ни были экономические успехи, сколь бы низкий уровень жизни ни существовал в стране. Так было в сталинском СССР.

Террор и пропаганда могут довольно долго – но не бесконечно долго – поддерживать своеобразную стабильность социального развития. Немаловажно, что эта стабильность, весьма ощутимая на макроуровне, сочетается с социальной мобильностью. Многие подданные тоталитарного государства имеют весьма реальные шансы на продвижение вверх, на повышение своего статуса. Такие возможности обеспечиваются и террором, регулярно освобождающим завидные государственные должности, и ростом бюрократического аппарата, и целенаправленной политикой властителей, стремящихся расширить социальную базу режима.

Но рано или поздно от массового, тотального террора правителям приходится отказаться (в СССР это произошло тогда, когда влиятельное партийное чиновничество осознало свою силу и принялось небезуспешно отстаивать собственные корпоративные интересы). В результате бюрократия, избавившаяся от страха перед репрессиями, становится всё более замкнутой группой сословного типа.

Одновременно сужаются рамки идеологического воздействия на массы – отчасти изза того, что отказ от террора ведёт к послаблениям, что, в свою очередь, порождает большую открытость общества вовне, более свободный доступ к информации.

Режим уже не может предложить своим ревностным слугам привлекательную карьеру – как «награду за верность», а фанатиков, готовых служить тоталитарной идее вполне бескорыстно, становится всё меньше. В СССР подобная ситуация весьма отчётливо обозначилась уже в первые годы брежневского правления, но инерция, позволявшая управлять обществом без достаточно пугающего кнута и без необходимого запаса сладких пряников, обеспечила власти относительно спокойное существование ещё на пару десятилетий.

Громкие протесты немногих инакомыслящих и глухое боязливо­циничное молчание просто мыслящих можно было игнорировать. Сложнее было не замечать, что некогда единое общество, дружно и почти искренне рукоплескавшее смертным приговорам во время политических процессов тридцатых годов, утратило цельность, обрело довольно отчётливую социальную стратификацию.

«Советские трудящиеся», они же «работяги», весьма ясно понимали, что их интересы и устремления правящей элиты очень различны. Последние всплески энтузиазма, в 1950-е гг. подвигшие многих молодых людей добровольно отправиться на целину, в 1970-е или в 1980-е гг. были уже невозможны. Власть могла рассчитывать лишь на повиновение – из нежелания нарываться на неприятности.

В массовом сознании возобладало социальное равнодушие, безразличное отношение как к тем идеологическим догмам, которые по привычке облекались в казённые обороты официальных речей, так и к пафосу противостояния коммунистическому режиму.

На основе удобных – до поры до времени – компромиссов сложился своеобразный общественный договор двух основных слоёв советского социума: привилегированной бюрократии и масс. Внешняя лояльность обеспечивала не то чтобы совсем безбедное, но сносное существование. Сверхусилий от послушных подданных уже не требовалось, но и всерьёз рассчитывать на то, что вот­вот «материальные блага польются полным потоком», как обещала хрущёвская программа КПСС, тоже не приходилось. В брежневские времена была распространена шутка: «Мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что платят».

Какойто гарантированный минимум зарплаты получали практически все – и старательные работники, и те, кто только имитировал трудовую деятельность. Уровень безработицы в СССР был довольно низким (в пределах 5%), а «официально» безработицы и вовсе не было; существовали бесплатное обучение и медицина, дешёвые детские сады; признавалось – в принципе – право на получение государственного жилья (после многолетнего ожидания в очереди) и т.п. Возможность мало работать (получая тоже мало) большинство устраивала, но такая система организации труда и распределения неизбежно должна была ухудшить экономическое положение СССР, и без того не слишком стабильное.

Проверочный тест

Какие из приведённых ниже суждений верно характеризуют социальную ситуацию в Советском Союзе на исходе брежневского времени?

1. Сложившаяся под воздействием коммунистической пропаганды привычка безоглядно доверять любому призыву властей побуждала большинство советских людей усердно трудиться.

2. В 1980-е гг. у большинства выходцев из пролетарских слоёв или из деревень было меньше возможностей сделать успешную карьеру, чем при Сталине.

3. Массовое сознание брежневской поры характеризовалось равнодушием к любым идеологическим штампам, лозунгам, призывам.

4. Социальное неравенство, резкие различия в статусе принадлежавших к элите (номенклатуре) и трудившихся на заводах, в колхозах, в школах, больницах и т.д. смягчались политикой распределения материальных благ на уравнительной основе – так, чтобы не порождать массового недовольства.

5. Призывы правозащитников к изменению коммунистической социальной системы пользовались в начале 1980-х большой популярностью.

2. Особенности экономического развития
в начале 1980-х годов

Пуск четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС. 1983 г.

Неэффективная экономическая система существовала в СССР на протяжении всех лет социалистического эксперимента и функционирования «общественной» собственности на средства производства. Многочисленные попытки рационально «управлять» промышленностью и сельским хозяйством, не отменяя при этом жёсткого государственного контроля и не допуская частной инициативы, оказались безуспешными.

Принято считать, что в последние годы коммунистического правления отечественная экономика существовала в основном за счёт продажи на Запад сырья, на нефтедоллары. Это отчасти верно, т.к. сырьевой экспорт позволял ввозить в страну и зерно, и товары ширпортреба, и то оборудование, без которого СССР не смог бы поддерживать на должном уровне военное производство. Однако заметную роль в решении экономических проблем, особенно связанных с распределением материальных благ, играл внутренний чёрный рынок.

Формы его существования в последние советские годы были многообразны. Действовали немногочисленные, но довольно эффективные – по сравнению с государственными – подпольные частные предприятия, в основном специализировавшиеся на производстве одежды и обуви. Нелегальные владельцы таких заведений – цеховики – добивались высокой рентабельности благодаря эффективной организации труда и использованию сырья, украденного на государственных предприятиях, а также дешёвой (иногда бесплатной – тоже краденой) электроэнергии.

Однако более значимый сектор чёрного рынка был связан не с производством, а с торговлей. Значительная часть дефицитных товаров не поступала на прилавки государственных магазинов; её продавали по повышенным ценам работники торговли. Это было не просто типичной, а почти повсеместной практикой. Возможность купить что­нибудь «с чёрного хода», с переплатой или по знакомству подправляла недостатки, присущие государственной плановой системе распределения.

Подобные пафосные призывы оставляли равнодушными разочаровавшихся людей...

Нелегальными путями распределялись не только товары, но и услуги. Бесплатное жильё получить можно было лет за десять или пятнадцать – и то далеко не всегда, причём не автоматически, а лишь с позволения начальства. Взятки, обычно немалые, заметно ускоряли процесс. Рядом с бесплатным медицинским обслуживанием, которое могло решить далеко не все проблемы пациентов, существовали и частнопрактикующие (в свободное от официальной службы время, а иногда и прямо в государственных лечебных учреждениях) врачи. Водители государственного транспорта и владельцы собственных автомобилей за деньги занимались таксистским промыслом. Нечто подобное существовало почти во всех сферах.

Парадоксальным образом криминализованные сферы хозяйственной деятельности оказывались не только наиболее прибыльными, но и наиболее эффективными, общественно полезными; без них жизнь не принадлежащего к привилегированным группам советского обывателя была бы намного труднее. Следует также отметить, что советские законы запрещали многое из того, что традиционно считается нормальными формами экономической активности.

Государство молчаливо допускало развитие теневого бизнеса; уголовное преследование цеховиков или «расхитителей социалистической собственности» периодически затевалось, но о неотвратимости наказания за подобные деяния говорить явно не приходилось. Судебный механизм запускался по причинам, далёким от стремления к «социалистической законности» (коррупция в правоохранительных органах и судах была повсеместным явлением).

Почти всё население так или иначе зависело от существования нелегальных видов хозяйственной деятельности. Так называемые экономические преступления совершались на каждом шагу. Даже для обеспечения функционирования государственных предприятий, для выполнения пресловутого плана администрации то и дело приходилось нарушать законы.

По некоторым подсчётам, на рубеже 1970–1980-х гг. примерно 30% товаров (в стоимостном выражении) попадало в руки потребителей при посредничестве чёрного рынка (в тех или иных его проявлениях). Следует, правда, иметь в виду, что любые подобные цифры очень приблизительны: вопервых, чёрный рынок по самой своей природе закрыт для статистических исследований; вовторых, подсчитать реальную стоимость произведённого или распределённого в советские времена невозможно изза произвольности ценообразования и отсутствия у тогдашних денег функции универсального эквивалента, позволяющего сравнивать по стоимости кирпичи с сапогами, а турбины с джинсами.

Правозащитник В.Гершуни. После ареста в 1982 г. и медицинской экспертизы помещён в психиатрическую клинику

«Нетрудовые доходы» извлекали очень многие – кто­то благодаря собственной предприимчивости, которая не находила себе легального применения в советских условиях, иные использовали возможность почти бесконтрольно распоряжаться государственным имуществом. Противостоять стихийному и деформированному развитию рыночных (точнее, псевдорыночных) отношений репрессивными методами власть не могла. Более того – не хотела, т.к. весьма многие представители правящей элиты не довольствовались теми льготами и преимуществами, которые считались легальными, и, вовлекаясь в коррупцию, оказывались активнейшими участниками чёрного рынка, наиболее криминальных его секторов.

Таким образом, традиционно неэффективная плановая экономика к концу брежневского правления сосуществовала с экономикой нелегальной (скорее, срасталась с нею, чем конкурировала). Эта проблема была достаточно очевидна более или менее способным к государственному мышлению партийным чиновникам, аналитикам. Менее очевидными представлялись пути выхода из явно неблагополучной ситуации.

Проверочный тест

В начале 1980-х гг. советская экономика:

а) успешно развивалась на основе очередного пятилетнего плана;

б) благодаря умелому маневрированию ресурсами обеспечивала удовлетворение материальных потребностей населения во всё возраставшем объёме;

в) основывалась на переплетении хозяйственных связей и интересов, далеко не всегда вписывавшихся в легальные рамки;

г) функционировала в условиях коррупции, серьёзно влиявшей на жизнь страны.

3. Кризис власти

12 ноября 1982 г., через два дня после смерти Брежнева, новым генеральным секретарём стал Юрий Андропов. Восемнадцатилетнее правление постепенно дряхлевшего лидера закончилось. Наступал иной период, впоследствии прозванный склонными к метафоричности историками междуцарствием (1982–1985).

Многие ждали серьёзных перемен – ведь в тоталитарном государстве политика во многом определяется вождём. Во многом – но не во всём и не всегда.

В СССР к началу 1980-х гг. принятие важнейших решений зависело уже не от воли или капризов диктатора, а от расклада сил в верхних слоях привилегированного номенклатурного слоя, от интриг в партаппарате, от способности тех или иных – довольно аморфных и непостоянных, но влиятельных – чиновничьих группировок добиться своих целей.

Номенклатура ощутила себя самостоятельной силой в правление Хрущёва. Смещение этого лидера было проявлением коллективной (корпоративной) воли правящей верхушки. Брежнев не мог произвольно игнорировать устремления тех нескольких тысяч высших партийных чиновников, которые видели в лидере государства не «хозяина», как при Сталине, а первого среди равных.

В последние годы своего правления Брежнев, несмотря на навязчивые упоминания имени генсека по любому поводу, на непрекращавшиеся славословия, был фигурой почти декоративной. Партийный аппарат худобедно управлял страной по собственному усмотрению. Обстоятельства способствовали тому, что и после смерти престарелого лидера власть фактически осталась в тех же руках – в руках высокопоставленных чиновников, экспертов и аналитиков, «готовивших материалы», в руках местных руководителей.

Андропов многим казался лидером, способным и желающим провести достаточно глубокие реформы. Однако скоро выяснилось, что новый глава государства склонен не к кардинальному преобразованию системы, а к «наведению порядка» – вполне в духе многократно затевавшихся в СССР кампаний. При этом большую часть из пятнадцати месяцев своего пребывания на высшем в Советском Союзе посту Андропов провёл не в государственных заботах, а в больничных палатах. Генсек умер в феврале 1984 г., уступив номинальную власть не менее больному Константину Черненко, одному из брежневских выдвиженцев.

Вероятно, даже если бы у Андропова оказалось больше времени и сил для осуществления его политических замыслов, в жизни советского общества изменилось бы очень немногое. 22 декабря 1982 г., вскоре после своего вступления в должность, генсек говорил на пленуме ЦК КПСС: «Следует решительнее повести борьбу против любых нарушений партийной, государственной и трудовой дисциплины». Очевидно, что это охранительная, а не реформистская программа. В том же выступлении Андропов, правда, оговаривался, что «нельзя всё сводить к дисциплине»; но тут же: «Начинать нужно именно с неё».

Сибирские нефтяники. Художник М.М.Омбыш-Кузнецов. 1980 г.

Никаких конкретных преобразований, выходящих за рамки призывовзаклинаний «повышать эффективность экономики» да «улучшать управление», не намечалось. Что же до реальных дел, то они свелись в основном к наказанию некоторых высокопоставленных коррупционеров, к нескольким суровым приговорам по делам о хищении «социалистического имущества» и к карикатурной кампании борьбы за пресловутую дисциплину.

При Андропове, долгое время руководившем КГБ СССР и поэтому обладавшем довольно полной информацией о неблаговидных поступках тех лиц, которые при прежнем генсеке считались персонами неприкосновенными, был дан ход нескольким скандальным делам. Пострадал, например, зять Брежнева Ю.Чурбанов, снятый с поста заместителя министра внутренних дел и отправленный в тюрьму, а также друг Косыгина А.Ишков, бывший министр рыбного хозяйства. Активно поддерживавший в то время Андропова грузинский коммунистический лидер Эдуард Шеварднадзе провёл весьма массовую кампанию борьбы с коррупцией в подведомственной ему республике. Своих постов лишились более 300 высокопоставленных грузинских чиновников.

Было вынесено и приведено в исполнение несколько смертных приговоров (в том числе приговор Соколову, директору крупнейшего в Москве продовольственного магазина – Елисеевского). Подобные строгости, видимо, должны были продемонстрировать серьёзность намерений нового лидера и запугать тех, кто поверил в свою безнаказанность.

Что же до повышения трудовой дисциплины, то здесь всё свелось к показательной кампании. Рабочим и служащим выносили взыскания за опоздания; милиция устраивала проверки документов в банях и в магазинах – дабы выяснить, не посещают ли люди эти заведения в рабочее время; студентов отчисляли из институтов за прогул нескольких лекций…

Понятно, что таким образом заставить людей лучше работать было, мягко говоря, трудновато. Страна отделалась лёгким испугом и, прореагировав на репрессивные меры несколькими анекдотами, благополучно вступила в следующий, тоже очень краткий, период своей истории.

Занимавший генсековский пост около года Черненко более всего был занят самонаграждением и организацией славословий. Во время выдвижения «кандидатов в депутаты от нерушимого блока коммунистов и беспартийных», в ходе так называемой предвыборной кампании, всем выступавшим на «собраниях трудовых коллективов» было велено обязательно упоминать дряхлого и смертельно больного лидера, характеризуя его как «пламенного пропагандиста ленинского типа».

Что собирался пламенно пропагандировать еле передвигавший ноги и не отличавшийся большим умом Черненко, осталось неизвестным, т.к. генсек умер вскоре после своего триумфального избрания на очередной декоративный пост в Верховном Совете СССР.

В марте 1985 г. новым лидером страны стал Михаил Горбачёв. Было ясно, что этот генеральный секретарь, в отличие от своих предшественников, действительно намерен что­то менять. Правда, до поры до времени трудно было понять, что именно и как…

Проверочный тест

С кратким правлением Андропова связаны:

а) начавшиеся, но незавершённые глубокие экономические реформы;

б) кампания борьбы за трудовую дисциплину;

в) введение в СССР сухого закона;

г) громкие дела о коррупции и о других преступлениях, в которых «оказались» замешанными крупные партийные чиновники и их близкие родственники;

д) отмена цензуры.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ

Ю.В.Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС с ноября 1982 до начала 1984 г.

Юрий Владимирович Андропов уже до вступления в должность генсека был достаточно хорошо известен и в СССР, и на Западе.

Он был советским послом в Венгрии во время революции 1956 г. и участвовал в координации действий различных советских ведомств, занятых дипломатическим и пропагандистским прикрытием тогдашней советской интервенции. Затем отличившийся дипломат возглавлял отдел аппарата ЦК КПСС, занимавшийся отношениями с социалистическими странами. В 1962–1967 гг. он исправлял должность одного из секретарей ЦК КПСС.

В 1967–1982 гг. Андропов возглавлял КГБ. В феврале 1982 г., после смерти «главного идеолога» партии М.Суслова, Андропов занял его секретарское место в ЦК (негласно эта должность именовалась второй секретарь).

Многие западные журналисты и политологи, которые в советские времена очень часто восполняли недостаточное знание и понимание советских реалий домыслами, восприняли «избрание» Андропова генсеком как событие неожиданное и при этом обнадёживающее. Андропову приписывали качества, которыми он явно не обладал (например, хорошее знание иностранных языков и тонкое понимание западной культуры).

Недавний глава КГБ слыл интеллектуалом и даже тайным либералом – несмотря на то, что именно его ведомство (точнее, Пятое управление КГБ СССР) вело борьбу с диссидентским движением. Пожалуй, как раз эффективность этой борьбы способствовала взлёту бывшего главы политической полиции.

Либерализм, судя по ходу событий после 1982 г., так и остался тайным. Вряд ли Андропов был существенно интеллектуальнее и образованнее других высших руководителей КПСС того времени (если не тягаться с совсем уж дремучими и впавшими в старческий маразм).

Что же до справедливо отмечавшейся многими осведомлённости Анропова, – осведомлённость эта была использована только для нескольких демонстративных антикоррупционных акций, но никак не для того, чтобы на основе имевшейся информации предложить внятный план преобразований и выхода из кризиса.

Кризис власти, охвативший СССР в 1980-е гг., проявился и во внешней политике страны.

Брежневские советники из ведомства иностранных дел, кажется, решили, что готовность Запада заключать соглашения с СССР, вести себя в соответствии с «духом Хельсинки» и прочие атрибуты разрядки международной напряжённости – это признаки слабости оппонентов в затихшей вроде бы холодной войне. В результате советская внешняя политика не только не утратила после подписания Заключительного акта 1975 г. своего экспансионистского характера, но и активизировалась.

К.У.Черненко пробыл у власти всего 13 месяцев

Правда, пресловутый «хельсинкский дух» побудил СССР ограничить своё вмешательство во внутренние дела стран Западной Европы, – но, возможно, дело тут было не в доброй воле «кремлёвских старцев» и прятавшихся за их спинами анонимных стратегов, а в отсутствии возможностей и инструментов. Те существовавшие на Западе коммунистические партии, которые действительно обладали хоть каким-то количеством сторонников-избирателей, уже перестали слушать указания из Москвы. Еврокоммунистическое течение (основанное на идеях демократического социализма, которыми некогда руководствовались деятели Пражской весны 1968 г.) возобладало в левых партиях Испании, Португалии, Италии, Франции, Швеции. Так что вмешиваться в дела этих стран даже на муниципальном уровне советские коммунисты просто не сумели бы. Зато были другие возможности влиять на международные отношения – создавая очаги напряжённости в иных регионах мира.

В конце 1970-х СССР поддержал кубинскую интервенцию в Анголе, вьетнамское вторжение в Камбоджу. Введение советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. окончательно убедило Запад в эфемерности разрядки.

1984-й — год самых больших потерь в Афганистане.

Последовала реакция, отнюдь не сведшаяся к бойкоту Московской олимпиады 1980 г. Власть во многих странах Запада заметно поправела. В США президентом стал Рональд Рейган, без обиняков называвший Советский Союз «империей зла». На протяжении первой половины 1980-х гг. советским дипломатам и политикам пришлось иметь дело именно с этим американским президентом, что не могло не сказаться на характере отношений между двумя великими державами.

Нельзя сказать, что СССР только и занимался нагнетанием напряжённости, однако наша страна дала Западу немало поводов усомниться в искренности декларируемого стремления к ограничению вооружений и к ослаблению противостояния.

21 декабря 1982 г. Андропов заявил о готовности оставить в европейской части СССР 162 советские ракеты средней дальности СС-20 (столько аналогичных ракет было у французов и британцев); остальные СС-20 предполагалось вывести в более восточные районы нашей страны. Американцев это предложение не устроило, т.к. обратное перемещение ракет было делом не слишком сложным, а наращивание вооружений в Азии казалось опасным. Однако теперь был по крайней мере хоть какой-то отправной пункт для переговоров.

В ходе этих переговоров СССР пошёл на уступки. 26 августа 1983 г. наша страна объявила, что готова отказаться от перемещения СС-20 на новые боевые позиции и демонтировать все ракеты, кроме упомянутых 162 единиц. Однако соглашению не суждено было состояться.

Через несколько дней, 1 сентября, советская ракета сбила пассажирский южнокорейский самолёт. До 6 сентября должностные лица СССР беззастенчиво лгали, заявляя о непричастности наших ПВО к трагедии. Вину пришлось всё-таки признать. Эти события, естественно, не могли укрепить взаимное доверие партнёров по переговорам.

28 сентября от имени Андропова было сделано весьма резкое заявление, в котором американцы обвинялись в стремлении продолжать «безудержную» гонку вооружений.

Ухудшение советско-американских отношений было очевидным. Затеянный советскими властями бойкот очередной олимпиады, проходившей в США, явно не способствовал достижению взаимопонимания.

И всё же при Черненко, после того как стало ясно, что Рейгана переизберут президентом США и дело в течение ещё четырёх лет придётся иметь именно с этим жёстким политиком, СССР решил пойти на переговоры.

Министр иностранных дел нашей страны Громыко в конце 1984 и в начале 1985 г. встречался с Рейганом и госсекретарём США Шульцем. Однако реальный прогресс был достигнут позже, уже тогда, когда советская политика, и внешняя, и внутренняя, претерпела существенные изменения, – при Горбачёве.

Анатолий ГОЛОВАТЕНКО

Продолжение следует