Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «История»Содержание №5/2010
Анфас и профиль

Собор Св. Патрика в Дублине. Современное фото. http://ru.wikipedia.org

 

Свифт был классиком не только английской литературы, но и журналистики. Современники знали его и восхищались им (а может, и ненавидели) именно как публицистом. Он редактировал журнал партии тори “The Examiner” (“Исследователь”), а точнее, сам писал все его номера, сочинял памфлеты, вёл беспощадную полемику. Этот утомительный труд имел целью скомпрометировать вигов в общественном мнении. Изо дня в день Свифт утверждал, что виги пренебрегают интересами страны и народа, что союзники Англии в Войне за испанское наследство (1701—1714) переложили на неё всё бремя и предоставили ей тащить для них “каштаны из огня” (что, по правде сказать, было сильным публицистическим преувеличением), наконец, что бесконечная война (и это был единственный козырь в политике тори) ведёт страну и народ к разорению.

В изображении Свифта партия вигов предстаёт как разномастный сброд, объединившийся на время в корыстных целях, чтобы поживиться добычей, пока они у власти, пока длится война. Ярким представителем вигов в глазах Свифта был один из ведущих вигских деятелей лорд-наместник Ирландии граф Томас Уортон (1645—1715). 30 августа 1710 г. закончилось правление Уортона в Ирландии, граф отбыл в Лондон и активно включился в борьбу против торийского кабинета. Свифт решился своим пером уничтожить политического и, наверное, личного врага. В декабре 1710 г. в “Исследователе” был напечатан его памфлет, который мы предлагаем вниманию читателей (в сокращении). Также публикуются афоризмы Свифта из его сборника “Мысли о разных предметах”, написанные им в разные годы.

Краткая характеристика его светлости графа Томаса Уортона, лорда-наместника Ирландии

30 августа 1710 г.

Джонатан Свифт.
Гравёр И. Гедан.
Конец XIX в.

<…>Вообще говоря, если бы человеку был предоставлен выбор, когда ему жить, он вряд ли выбрал бы эпохи с богатой историей, как-то: времена различных военных событий и потрясений, происков поверженной и насильственных действий господствующей партии или, наконец, произвола и беззакония угнетателя-наместника. Во время войны Ирландия не пользуется никакими правами, кроме права полностью подчиняться Англии; то же можно сказать и о её политических партиях: в настоящее время они представляют собой лишь несовершенную копию с английских. Что же касается самовластия и насилия — третьего предмета истории, — среди всех подданных Её Величества народ Ирландии уже долгие годы поставлен в исключительное положение, достигшее своей вершины при его светлости графе Томасе Уортоне. А потому краткий отчёт о его правлении, возможно, будет полезен и занимателен для нашего поколения, хотя следующему, надеюсь, покажется невероятным. И поскольку моё повествование, возможно, сочтут скорее историей его светлости, нежели его правления, полагаю необходимым заявить, что ни с какой стороны не посягаю на его особу. Я много раз удостаивался беседы с его светлостью и полностью убедился: он безразличен к похвалам и нечувствителен к упрёкам, что не является преходящим состоянием духа или позой и не проистекает от душевной чистоты или величия ума, но просто — естественная склонность его натуры.

Он человек без чувства стыда или чести, как есть люди без чувства обоняния, а посему доброе имя имеет для него ту же цену, как для последних — изысканное благовоние. Каждый, кто взялся бы описать нрав змеи или волка, крокодила или лисы, разумеется, стал бы это делать ради блага других, а не из личных чувств любви или ненависти к этим животным.

Точно так же и его светлость — один из тех, к кому я не питаю ни личной любви, ни ненависти. Я встречаюсь с ним при дворе, в его собственном доме и изредка в моём (ибо он удостаивает меня своими посещениями); и когда эти страницы станут известны, он, по всей вероятности, скажет мне, как уже сказал однажды, что ему “зверски набили морду”, и тут же с величайшей в мире лёгкостью переведёт разговор на погоду или осведомится, который час. А потому я приступаю к делу с тем большей охотой, что, конечно, не рассержу его и никоим образом не нанесу вреда его доброму имени. Такова та вершина счастья и покоя, которой достиг граф Уортон и куда прежде него не мог взобраться ни один философ.

Выполняя свою задачу, я сначала дам характеристику его светлости, а затем в подтверждение её расскажу о некоторых фактах его правления.

Мне очень хорошо известно, что характер человека лучше всего познаётся из поступков, но так как деятельность лорда Уортона ограничивается управлением Ирландии, его характер, вполне возможно, содержит и нечто большее, что за краткостью времени и ограниченностью места он не имел возможности проявить.

Граф Томас Уортон, лорд-наместник Ирландии, уже несколько лет как переступил известный возраст (ему исполнилось 63 года. — Ред.), но благодаря удивительному здоровью он — ни рассудком, ни плотью — не проявляет заметных признаков старости, хотя издавна предаётся всем тем порокам, которые обычно изнашивают и то и другое. Его поведение впору молодому человеку в двадцать пять лет. Прогуливается ли он или насвистывает, божится ли, ведёт похабные разговоры или ругается — с каждым из этих занятий он справляется лучше молодого юриста, всего три года проведшего в Темпле (квартал в Лондоне, где находились адвокатские конторы. — Ред.). С тем же изяществом и в том же стиле он обрушивается с бранью на кучера посредине улицы в королевстве, где он правитель, и это в порядке вещей, ибо таков его нрав и ничего другого от него и не ждут. Лицемер он слабый, а враль неумелый, хотя чаще всего прибегает к этим двум талантам и больше всего ими гордится. Если он достигает цели с помощью лжи, то скорее благодаря частому её применению, нежели искусству, ибо его обман обнаруживается иногда через час, зачастую в тот же день и всегда — через неделю. Он без стеснения рассказывает свои небылицы в смешанном обществе, хотя знает, что половина слушающих — ему враги и, несомненно, выведут его на чистую воду, как только с ним расстанутся. Он торжественно клянётся вам в любви и преданности, но стоит вам повернуться к нему спиной, как он уже всем говорит, что вы пёс и мошенник. Он неизменно посещает богослужение со всей пышностью, какая полагается ему по должности, но это не мешает ему рассказывать непристойности и богохульствовать прямо у церковных дверей. В политике он пресвитерианин, в религии — атеист, а в настоящее время изволит блудить с паписткой. В своих отношениях с людьми он взял себе за правило стараться опутать их ложью, для чего существует у него одно-единственное средство: смесь из вранья и клятвенных заверений. Его он применяет без разбору — и к фригольдеру (крестьянин-собственник земли. — Ред.) с доходом в сорок шиллингов, и к тайному советнику; таким способом ему нередко удаётся обмануть или позабавить легковерных и честных людей и так или иначе добиться своей цели. Сегодня он открыто лишает вас должности, потому что вы не принадлежите к его партии, а назавтра, встретив, призовёт вас, как ни в чём не бывало дружески обнимет за плечи и с величайшей непринуждённостью и фамильярностью сообщит, чего его партия добивается в парламенте, попросит вас присутствовать на заседании и уговорить друзей, чтобы и они пришли, хотя превосходно знает, что как вы, так и ваши друзья — его противники в том самом деле, о котором он ведёт речь. При всей нелепости, смехотворности и грубости сего приёма он не раз добивался им успеха: некоторым людям свойственна неуклюжая застенчивость, и, застигнутые врасплох, они не умеют отказать; к тому же редкий человек не таит в душе какие-нибудь надежды или опасения, а потому остерегается доходить до крайности с влиятельными особами, даже когда для этого имеется достаточно поводов. Он спустил своё состояние, пытаясь разорить одно королевство (Свифт прозрачно намекает на факт, известный его современникам: Уортон тратил большие суммы на подкуп шотландской знати. — Ред.), и нажил состояние, преуспев в разорении другого (т.е. Ирландии. — Ред.). Обладая изрядным природным умом, великолепным даром слова и весьма изящным остроумием, он обычно худший в мире собеседник: его мысли целиком заняты распутством и политикой, так что говорит он исключительно о любодействе или делах, а богохульства не сходят у него с языка. Чтобы наслаждаться первым, он пользуется услугами своих фаворитов, единственный талант которых — потешать его светлость рассказами о всех известных в городе распутствах. В деловом отношении он, говорят, весьма ловок там, где нужно пустить в ход интригу, и, по-видимому, целиком перенёс на общественные дела присущий ему в юности талант к любовным интрижкам. Чтобы придать вес своей любви, иной тщеславный юнец с риском сломать себе шею карабкается в полночь через стену или лезет в окно к простой девчонке, к которой мог бы свободно войти через дверь при полном свете дня. Так и его светлость — то ли упражнения ради, то ли ввиду особых преимуществ для своей политики — избирает самые тёмные, опасные и извилистые тропы даже в таких совсем несложных делах, которые с тем же успехом решились бы без затей или независимо от его вмешательства всё равно пошли бы своей чередой.

С безразличием стоика сносит он любовные похождения своей супруги и считает себя вполне вознаграждённым рождением детей для продолжения рода, не утомляя себя обязанностями отцовства. Им владеют три страсти, редко соединяющиеся в одном лице, ибо, свойственные различным темпераментам, они естественно исключают друг друга. Это жажда власти, жажда денег и жажда удовольствий. Иногда они овладевают им поочерёдно, иногда все вместе. С тех пор как он прибыл в Ирландию, он, по-видимому, с наибольшим увлечением предаётся второй из них, и не без успеха: менее чем за два года своего правления он, по самым скромным подсчётам, нажил сорок пять тысяч фунтов, половину обычным путём, половину — благоразумным.

Помнится, он сказал одной даме, что не было случая, когда бы он отказался дать обещание или же сдержал оное, но в отношении неё (она просила о пенсии) клялся сделать исключение. Однако и это обещание он нарушил и тем самым, должен признаться, обманул нас обоих. Но я прошу не смешивать
простое обещание со сделкой, ибо в последнем случае его светлость — разумеется, если условия сулят ему выгоду, — будет неукоснительно их соблюдать.

Таков характер его светлости...

Перевод М.Шерешевской

 

Мысли о разных предметах,
до морали и забавы относящихся

Веры нашей достаточно лишь для того, чтобы возненавидеть наших ближних, но не для того, чтобы их возлюбить.

Размышляя о прежних войнах, союзах, кликах и тому подобном, мы с трудом входим в интересы тех, кто был к ним причастен, и лишь удивляемся, что они могли так волноваться и хлопотать о чём-то столь преходящем. Обращаясь к нынешним временам, мы видим то же самое, но ничуть не удивляемся.

Умный человек, вникая во все обстоятельства, старается высказать свои предположения и вывести заключения, однако из-за малейшей случайности (а в жизни невозможно предусмотреть всё) события часто принимают столь неожиданный оборот, что он в конце концов теряется, как самый последний глупец и невежда.

Самоуверенность — качество, полезное для проповедников и ораторов, ибо тот, кто желает внушить толпе свои мысли и доводы, убедит её тем легче, чем убеждённее покажется ей сам.

Можно ли ожидать, что люди станут внимать советам, если они даже не хотят внять предостережениям?

Я не помню, числятся ли советы в списке потерянных вещей, которые, по словам Ариосто (итальянский поэт (1474—1533) — Ред.), итальянский поэт, можно найти на Луне, но они, равно как и потерянное время, должны находиться именно там.

Время — наилучший наставник, ибо только оно способно преподать нам те правила и мысли, которые безуспешно пытались втолковать нам старики.

Когда мы желаем или домогаемся какого-либо предмета, мы замечаем лишь его достоинства; когда же мы его получили, мы замечаем лишь его недостатки.

Работники на стекольном заводе часто подбрасывают в топку понемногу свежего угля, от чего кажется, будто огонь гаснет, хотя на самом деле он только разгорается ещё сильнее. Это наводит на мысль о лёгком возбуждении страстей, которое необходимо, дабы разум наш не закоснел в бездействии.

Вторая половина жизни умного человека уходит на то, чтобы исправить последствия всех глупостей, предрассудков и заблуждений, коим он был подвержен в первой.

Буде сочинитель пожелает узнать, как ему следует вести себя по отношению к грядущим поколениям, пусть обратится к старинным книгам и определит, какие сведения он с удовлетворением из них извлёк, и чего, к его прискорбию, ему в них особенно недоставало.

Когда в свете является истинный гений, его легко узнать по тому, что против него дружно ополчаются все тупицы.

Самым острым языком среди животных обладает хамелеон, который, если верить рассказам, питается одним лишь воздухом.

В спорах, как на войне, слабейшая сторона зажигает ложные огни и производит оглушительный шум, чтобы противник думал, будто она гораздо многочисленнее и сильнее, нежели в действительности.

Некоторые люди под видом искоренения предрассудков уничтожают добродетель, честность и веру.

Основанные на разумных началах государства всегда ограничивают размеры состояния отдельных лиц. Тому есть много причин, одну из коих, быть может, не всегда берут в расчёт, а именно: если желаниям людей поставлен предел и они, получив всё, что разрешено законом, удовлетворили свои личные интересы, им не остаётся ничего, кроме как позаботиться об интересах общества.

Существует всего три способа отомстить свету за то, что он нас осуждает: презирать его, платить ему тем же или постараться жить так, чтобы избежать осуждения. Если мы прибегаем к первому способу, то это обычно притворство, третий способ почти недоступен, и потому мы большей частью отдаём предпочтение второму.

Я знавал людей, обладавших достоинствами, полезными для других, но бесполезными для них самих. Так по солнечным часам на фасаде дома узнают время прохожие и соседи, но не сам хозяин, находящийся в комнатах.

Если бы человек с юных лет и до старости записывал все свои мысли о любви, политике, религии, науке и тому подобном, какая в конце концов скопилась бы груда непоследовательных и противоречивых суждений!

Наблюдая за тем, кому женщины в наше время расточают свои милости, нельзя не отдать должное памяти кобылиц, упомянутых у Ксенофонта, которые, будучи при гривах, то есть в расцвете красоты, никогда не снисходили до объятий осла.

Удовлетворять наши нужды посредством ограничения наших желаний, как предлагают стоики, всё равно, что обрубать ноги тем, кому нужны башмаки.

Причина малого числа счастливых браков состоит в том, что молодые женщины озабочены изготовлением сетей, а не клеток.

Хотя людей обвиняют в том, что они не знают своих слабостей, они, быть может, ещё меньше знают свои достоинства. В этом люди подобны земле, где таится золотая жила, о которой не подозревает даже сам её владелец.

Сатира почитается простейшим видом острословия, но, по-моему, в тяжёлые времена дело обстоит как раз наоборот, ибо хорошенько высмеять человека выдающихся пороков столь же трудно, сколь воздать хвалу человеку выдающихся добродетелей, но зато довольно легко сделать и то и другое по отношению к человеку, ничем не примечательному.

Перевод М.Беккер

Тексты даются по изд.:
Джонатан Свифт. Избранные произведения.
М.: РИПОЛ-классик, 2004.

TopList