гримасы нормы
Ксения МИТРОХИНА
Всё будет хорошо
Компания, шумя немного больше, чем принято,
прошла через
автоматические двери гостиницы «Гавана Либра».
На фотографии был атлетически сложенный мужчина
с правильными чертами лица, гладко прилизанными
волосами
чуть длиннее, чем принято.
|
Берта Ресио Тенорио. «И опять снова»
К норме — никаких претензий.
В начале жизни она предстает охранительной и
благодатной, и особо из нее выбиваться пожалуй
что и не стоит. Рост, вес, рефлексы в пределах
статистической нормы, вовремя ползаем и вовремя
держим головку. Нормальная температура и анализы
успокаивают невыспавшихся родителей и
растревоженную бабушку. Родителей этих, правда,
ждут сложные взаимоотношения с тем, что положено.
Так, раннее и бурное интеллектуальное развитие
отпрыска вызовет в них — и особенно в бабушке на
том конце провода — горделивый трепет, а не менее
раннее и бурное созревание сексуальное,
вероятно, введет в тоскливый шок. Почему бы?
— Да нормально всё! — кричит в трубку подросток
через помехи междугородного путешествия,
пытаясь отцедиться от предков младенческой
социальной гармонией: кусок плоти поживает
ничего себе, и ладно с вас.
Ходовое словечко переводится на сопредельные
языки не буквально: fine, great, tres bien, bene, —
возможно, отмечая национальное предпочтение:
спрятаться за статистику. В общем, это достаточно
надежный забор.
Про человека известно многое, информация в
первую очередь затребована для уточнения
нормальности бытия. Нормальные темперамент и
уровень способностей, время женитьб и разводов,
количество детей и квартир, размер носков и
зарплаты помогут удовлетворить покупательские
страсти да социальные амбиции и в принципе для
нормальной человеческой жизни как раз
достаточны. Помимо идиотической идиллии в
надушенных памперсах даже обещают некоторую
экзистенциальную интригу: неужели всё так
просто?
Есть норма красоты, и человеческие тела
соответствуют ей, как пластилиновые, последующее
десятилетие наращивает ноги и сужает бедра,
длиннит лицо и очерчивает скулы; только
постановка ушей остается неизменной.
Понимает ли общество, что попалось? И да, и нет.
Есть такая телевизионная игра — «Сто к одному».
Суть заключается в том, чтобы угадать самые средние
ответы на разные вопросы, за это положены деньги.
Выигрывают менеджеры, не светит художникам и
бомжам. В принципе из победителей можно
построить эффективную цивилизацию, как в Японии.
В каждом месте и времени нормальность,
безусловно, своя, нигде не записанная и каждому
внятная, и голландец с испанским темпераментом
будет считать себя маньяком и глушить валерьянку
до конца дней.
В каждом месте и времени норма интуитивно
понятна и ясна: легко нащупать границы
допустимого. Тонкое чувство калибровки,
проявляемое завучем при оценке длины волос,
никогда не нуждалось в линейках, потому что чутье
на допуск — в крови у всех и у каждого.
Пределы нормы сдвигаются, изменяются, особенно в
деталях. Например, в кризисные моменты жизни
женские юбки оказываются явно длиннее или явно
короче, чем до колена.
В любом сообществе, хиппи ли, реперов ли, тут же
заводится собственная норма, строго для своих, и
уже по ней отшелушивают из ряда вон выходящих.
Слушаем то-то, здороваемся так-то. Норма — это
такой код, она облегчает узнавание. И ведет к
разнообразию униформы. Какой он все-таки
необычный — прямо почти как я. И чем иным было
казенное совершенство — табели о рангах, как не
способом централизованно расслоить месиво
общества — на нормы, на коды.
Сегодня любая мало-мальски умная реклама
работает в той же тональности — стимулировать
сообщество, в котором продукт стал частью нормы.
Пиво ли, телефон ли, средство ли от геморроя.
В разных системах колея допуска разной ширины
— от очень узкой, с игольное ушко, в сообществах
жестких, тоталитарных, до совсем уж широкой —
сузить бы — в расхлябанных демократиях. Тяжело и
не всегда интересно жить в ранжированном
каталоге марширующих колонн и в чистом поле
распада нормативного допуска. Наверное, ширина
колеи тоже может быть нормальной. Интересно: в
унифицированном обществе, при диктате парткомов,
тиран бывает своеобычен до карикатурности — или
до кошмара; а президент свободной страны,
легализующей гомосексуальные браки, лучась
нормальностью, должен подчеркивать обыденность
собственной биографии.
В нашей стране, когда настало время строить
нового человека, его, прекрасно-нормального,
вычисляли на высоком научном уровне. Изучили
конторского служащего и молотобойца, разбили
население на пару десятков категорий по
килокалориям, посчитали, сколько и чего они в
ответ на еду наработают, что должны уметь, — и
стали выкладывать из гармоничных тел
акробатические живые картины.
Печально, правда, не сдать норматив ГТО, и ругают,
если не набрал положенного привеса в
пионерлагере, но ведь красиво. Даже советские
пособия по воспитанию младенцев отличались
блаженной авторитарностью: ребенку 4 лет
положено справляться с обедом за 25 минут. Что уж
говорить о взрослых. Память жанра, правда,
нашептывала: норма наместника — ворюга. Норма
истопника — трехдневный запой, потому что
пятидневный сообразнее трактористу...
Как хорошо было литераторам. Внутренние цензоры
работали бесперебойно, в каждой голове, и
основная азартная игра шла порой именно с ними.
Зато как хороша и едина была обочина. Как
чудно находили общий язык и дружили единой кучей
сыроеды с правозащитниками, подмосковные йоги с
познавателями НЛО, а адепты свободной любви с
домоткаными конфуцианцами. И как распалось
трогательное маргинальное единство, когда колея
расплылась по равнине... Как хорошо было жить при
нетерпимости и узости нормативных допусков. Как
хорошо было самоопределяться по когтю. По
кривому когтю, по махрастым штанам. И было
забавно полемизировать с милицией о форме
одежды, потому что все знали: они правы. И если
нормально разбивать яйцо с тупого конца, то
подозрительны потюкивающие по острому.
Сегодня носят «Адидас»...
Общество покупалось сразу и послушно ставило на
вас крест, изредка вяло убеждая не продавать
родины, и начиналась неплохая жизнь
неприкасаемой и малоуязвимой касты дворников и
сторожей, порой действительно обещавшая
индивидуальность. Главное, из нее было трудно
выбраться, у нормы было очень много параметров, и
удовлетворять надо было — всем.
Волку из «Ну, погоди», чтобы стать тихоней
Зайчиком, надо было не только бросить курить, но и
отложить гитару, надеть нормальные брюки и
сменить походку. Иногда это просто невозможно. И
была такая же истовая норма для ненормативного, и
уж ей-то надо было соответствовать.
К норме претензий нет. Мы лукавим, когда от нее
отказываемся. Во-первых, в вопросах неинтересных
можно поклониться данности и не перегружать
головного мозга. Во-вторых, чтобы переворачивать
мир там, где это интересно, лучше на что-то
опираться.