Благочестие, храбрость и большие бороды

Сергей Михайлович Соловьёв о нравах и обычаях Древней Руси

При исследовании нравов и обычаев предков наших в означенный период времени, нас прежде всего останавливает господство религиозного направления. Бояре оставляли весёлую жизнь в дружине княжеской и постригались в монахи. Но не только бояре, даже самые князья поступали подобным же образом: так Святослав (Николай) Давыдович Черниговский¹, названный за своё благочестие Святошею, отказался от мира и заключился в обители Печерской, где удивлял своею суровою подвижническою жизнью. И между княгинями бывали также инокини: Анна, или Янка, дочь великого князя Всеволода Ярославича², постриглась в Киевском Андреевском монастыре. Предслава, дочь полоцкого князя Георгия³, постриглась под именем Евфросии в монастыре у тётки своей, сама основала два монастыря и постригла родную сестру, двоюродную и двух племянниц. Обычай постригаться перед смертью господствовал между князьями и княгинями. Некоторые князья насилу могли быть удержаны от пострижения советами благоразумного духовенства; вот что рассказывает летописец о Ростиславе Мстиславиче⁴: «Когда бы отходя житья его маловременного и мимотекущего, молвил Семьюнови попов отцу своему духовному: тебе вздать слово о том к Богу, предохрани меня от пострижения. Молвил бы Ростислав часто то слово к игумену Печёрскому Поликарпу: тогда игумене, взяв мысль от пострижения, когда же прийдёт весть из Чернигова о Святославли смерти Олговича; молвяше же и то всегда к игумену: поставь мне, игумене, келью добру, боюсь напрасной смерти; а что это мне Бог устроит и ваша молитва. Уставил же и её добродетель в себе: в великий пост, во всякую субботу и неделю, сидящие на обеде у себя 12 черньца, третий на десять игумен Поликарп и так тех накорми, не накормив не отпускать; сам же всю неделю причащение имел, слезами омывая лицо своё, и вздыханием частым смиряя себе, и стенания от сердца своего испуская, всем видящим его в толицы смирения стоящем, и так не могу удержать от слёз». На беспристанные просьбы Ростислава о пострижении умный игумен Поликарп говорил ему: «Вам Бог так велел быть: правду давать на этом свете, в правде суть судить и в хрестном целовании вы стояти». Эти слова Поликарпа ещё более для нас уяснятся, если мы обратим внимание на известие, сообщённое Татищевым⁵ об этом Ростиславе: «Чин святительский чтил (Ростислав) и много милостыни давал, о воинстве и судах не радел: того ради в воинстве мало счастья имел, и в судах тиуны его мздою богатились, и было от них убогим утеснение». Вообще духовенство наше сильно восставало на ложно понимаемую религиозность; это видно не из одних слов Поликарпа, но также из следующего любопытного места: к известию о кончине благочестивого князя Давида Святославича Черниговского⁶ прибавлено: «Много глаголют: не имей жены, и кроме мира пребывая, заповеди Господни исправить может; а с женою и с чадом живущим не может спастись. Сей же Князь, или бы четвёртый от Святого Владимира⁷, не в мире ли пребывая, не всей ли земли Черниговстей господствуя, если тогда есть большее княжество кроме Киева? и какая заповедь владычно правит во всём, не имел ли жены, не чада ли породы, какой спасся и какой славе сподоблен быть от Бога».

Для показания тогдашней религиозности приведу ещё известие о кончине Ярослава Осмосмысла⁸, князя галицкого: «И ко преставлению своему в болезни тяжкой познай худо, и созва мужи своя, и всю Галичкую землю, созваже и сборы вся и монастырь, и нищая, и сильные и худые; и также глаголящие плачующие ко всему: “отцы, и братья, и сыновья! я уже отхожу света сего суетного и иду ко Творцу своему, а с грешных всех как и ни кто же сгреши; а отцы и братья! простите и отдайте!”. И так плакаться по три дня, перед всеми сборы и перед всеми людьми, и повели раздать имение своё монастырям и нищим; и так давать по всему Галичю по три дня, и не раздавать». Особенное усердие князья и народ имели к монастырю Печерскому; так летописец говорит, что князь Ярополк Изяславич⁹ «вда (в Печерский монастырь) всю жизнь свою, Небльскую волость и Деревьскую и Лучьскую, и около Киева; Глеб же (зять его, князь Полоцкий) вда в животе своём, с княгинею, 600 гривен¹⁰ 10 серебра, а 50 гривен золота, а по княжи животе княгини вда 100 гривен серебра, а 50 гривен золота, а по своём животе вда княгини 5 сёл с челядью, и все до и до повоя». «Князья Северные имели особенное усердие к Владимирской церкви Богоматери; в ней было такое обилие риз, шитых золотом и жемчугом, что во время праздников вешали их на двух верёвках, начиная от Золотых ворот до церкви, и потом в две же верёвки, от церкви до епископского дома». Князья, приезжая в какой-нибудь город на свидание с родственниками, давали обед духовенству, после чего богато дарили его. О князе Рюрике Ростиславиче¹¹ сказано, что «он имел хотение к монастырям и ко всем церквам, и любви несутну о зданьих», а жена его «ни па что же иное, но только о церковных потребностях». Обыкновенная похвала князю в летописи состоит в том, что он «монастыри и черньце утешевая, и мирьская церковь и попы и весь святительский чин достойною честию чтивших». Любопытно, что в описываемое нами время встречаем следы особенного уважения к святителю Николаю, а именно в Галицком княжестве. Так читаем под годом 1227: «еха Данил в Жидичин кланяться и молиться святому Николе, и зва и Ярослав к Лучьску; и реша ему бояре его: прими Луческе, здесь имя Князя их; оному же отвещавшему, яко приходил здесь молитву створити святому Николе, и не могу того сотворить». В другом месте читаем: «Нача посылати Михаил и Изяслав грозяча: дай нашу братью, или придём на тебя войною. Данилов же молящемуся Богу и святому архиерею Николе, иже каза чудо своё». Или: «Едущу же ему (Даниилу) до Грубешева, и уби вепрев шест, сам же уби и рогатиною, а три отрици его, и вдаст мяса воем на путь, а сам помолился святому Николе, и рече воем своим: ещё сами будут Татарове, да не внидеть ужас в сердце ваше».

Идя в поход, князья совершали религиозные обряды; так читаем, что русские князья, идя на половцев в 1111 г.¹², «хрест целоваша и взложиша всю свою надежю на хрест... и князь Володимер¹³ пристави попы своя, едучи пред полком, пети тропари и кондаки хреста честного и канун святой Богородици».

Любопытно убеждение, господствовавшее в то время у князей и народа, что воин, убитый на войне с неверными, получает венец мученический. Так собранные князья говорят Мстиславу: «Бог ти, брате, помози в том, оже ти Бог вложил таку мысль в сердце; а нам дай Бог за Крестьяны и за Русскую землю головы свои сложити и к мучеником причтеном быти». Мстислав Храбрый говаривал воинам: «Братья! ничтоже иметь в уме своем ныне умрём за Хрестьяны, то очистившися грехов своих и Бог вменить кровь нашу в мученике». Ещё любопытнее здесь то, что у нас считали мучениками не только своих православных воинов, но и латинских крестоносцев; вот замечательное место в летописи: «Иде Царь Немецкий, со всею своею землею, битися за гроб Господен, появил бо башет ему Господь ангелом, веля ему ити... сии же Немцы: яко мученицы святыи, прольяше кровь свою за Христа, со пари своими... о сих бо воля Господня сбыться, и причте я к избранному своему стаду, в лик мученицкий». Это сочувствие к западным Крестоносцам объяснится нам, если обратим внимание на страсть к паломничеству, господствовавшую на Руси в то время и доходившую до крайности; и здесь, как везде, благоразумное духовенство сочло обязанностью вооружиться против этой непомерной страсти; в известных вопросах Кирика¹⁴ читаем: «А иже се, “рех”, идут в сторону, в Ерусалим к святым, а другим — аз бороню, не велю идти: или велю доброму ему быть». В другом месте: «Ходили баху роте, хотяче в Иерусалим. Попел ми опитемью дати: та бо, рече, рота губит землю сию». Вооружаясь против излишней ревности к посещению святых мест, духовенство в то же время должно было вооружаться против многих языческих обычаев, ещё удержанных новопросвещённым народом. Так митрополит Иоанн¹⁵ в своих Правилах вооружается против людей, которые имеют по две жены — знак, что в его время ещё не вывелся древний славянский обычай многожёнства. В тех же Правилах встречается известие о людях, «иже жруть бесом и болотом и колодязем». Митрополит упоминает также об обычае простого народа не брать для супружества благословения церковного, ибо считают это церемониею, установленною только для князи и бояр, и довольствуются одним каким-то языческим обрядом плескания. В упомянутых выше вопросах Кирика встречаем известие о следующих суеверных обычаях того времени: «А се есть у жены: аже не взлюбят их мужья, то омывают тело своё водою, а ту воду дают мужьям». «А еже детий деля жены творят что-любо; а еже взлюбят, к велхвам несут, а не к попови на молитву». Вооружаясь против приверженности к древнеязыческой религии, духовенство должно было вооружиться также против безразличия между православием и латинством, против обычая носить детей на молитву к латинскому священнику вместо православного. Благочестивый летописец жалуется на пристрастие народа к старинным языческим суевериям и обычаям в следующих словах: «Нарицающееся Хрестьяне, а погански живущие; се бо не погански ли живём? Аще бо кто усрящет черноризца, единиц ли, свинью ли, или конь лыс, то возвращается. Се бо по дьяволю наученью кобь сию держать, Друзии же и зачиханью веруют, еже бывает на здравие главе... Диаволь льстит, превабляя на от Бога трубами и скоморохи, гусльми и русальче: видим бо игрища утолочены и людей много множество, яко упихати начнут друг друга, позоры деюще, а церкви стоят. Когда же бывает год молитвы, мало их обретается в церкви».

Но если, с одной стороны, народ не успел ещё освободиться от языческого обычая и привычек, то, с другой стороны, грамотность, неразлучный спутник христианства, делала замечательные успехи в нашем древнем обществе. Религиозное направление, тогда господствовавшее, определяло и характер образования, источником которого были книги священные, следовательно, всего более долженствовали быть образованы лица духовные; в одном сочинении XII в. автор, лицо духовное, говорит: «Аще бо мира сего властели, и в житейских вещах тружаются человеци, прилежно требуют книжного почитания; колми паче нам подобает учитися в них, и всем сердцем взыскати сведения словесь Божиих, о спасении душ ваших писанных». Здесь духовное лицо поощряет своих собратий к изучению Святого Писания примером властителя мира сего; в самом деле наши князья мало уступали духовенству в образованности. О прародителях наших князей, Ярославе I¹⁶, встречаем в летописи следующие известия: «И Ярослав любя церковные уставы, и презвитеры любляше повелику, и книги прочитал. И собра писцы многи, и прелагаше от Грек на Словенское писание, и списаше книги многи...» и в другом месте: «Ярослав же сей любляше книги зело, и многи написав». Сравнивая Ярослава с отцом его, Владимиром, летописец говорит: «Владимир просветил Россию крещением, Ярослав насеял книжними словесами сердца верных людей». Кажется, на Ярослава намекает Иларион, говоря: «Не к неведущим бо пишет, но преизлиха насыщемся сладости книжные». Страсть Ярослава к книгам перешла в потомство: сын его Святослав собирал книги, которыми наполнил свои клети и приказывал переводить для себя с греческого языка, до нас дошло также собрание статей, известный Сборник Святославов¹⁷. В предисловии составитель Сборника говорит: «(Святослав) акы бечела любодельна с всякого цвета псанию себерав, акы в един сет в вельмысльное сердце своё проливает акы сеть сладеке из уст своих пред Боляры на вразумение тех мыслям, являясь им новый Птоломей». Другой сын Ярослава I, Всеволод, говорил на пяти иностранных языках, по свидетельству сына его Мономаха, религиозная начитанность последнего видна из его сочинений. Если мы сообразим всё сказанное, то нам не покажутся невероятными следующие свидетельства об образованности наших князей, находимые у одного Татищева; так о Святославе Ростиславиче встречаем у него известие: учен был греческого языка и книги охотно читал. О Святославе Юрьевиче: «учен писанию, много книг читал, и людей учёных, приходящих от Грек и Латин, милостиво принимая, с ними по часту беседовал и состязания имел». О Романе Ростиславиче Смоленском¹⁸: «...к учению многих людей понуждал, устроя на то училища и учителей, Греков и Латинистов своею казною содержал, а не хотел иметь священников неучёных; и так на оное имение своё истощил, что на погребение его принуждены были. Смольяне сребро и куны давать по изволению каждого; и как народ все его любили, то собрали такое множестве, что более было, нежели в год князю приходило». О Михаиле Юрьевиче¹⁹: «Вельми изучен был писанию, с Греки и Латины говорил их языки, яко Русским, но о вере никогда прения иметь не хотел и не любил». Для нас не покажется странным, что Михаил Юрьевич говорил по-гречески, как природный грек, если вспомним, что он будучи изгнан братом Андреем, провёл молодость в Греции. О Константине Всеволодовиче Ростовском²⁰ летописец говорит: «...всех умудрял духовными беседами, часто бо чтяще книги с прилежаньем». Татищев прибавляет: «Великий был охотник к читанию книг, и научен был многим наукам; того ради имел при себе и людей учёных, многие древние книги греческие ценою высокою купил, и велел переводить на русский язык, многие дела древних князей собрал и сам писал, также и другие с ним трудилися. Он имел одних греческих книг более 1000, которые частию покупал, частию Патриархи, ведая его любомудрие, в дар присылали». Это-то постоянное сношение с Грецией и греческим духовенством и поддерживало образованность на Руси; паломничество, дошедшее, как мы видели, до крайности, не могло остаться без влияния; мы видим, что даже княгини наши отправляются в Византию и к св. местам, так, например, Янка, дочь Всеволода I²¹. Святая Евфросиния Полоцкая; постоянные родственные связи наших князей с византийскими императорами также поддерживали сношения с Грецией; самый народ в Древней Руси свыкся с греческим языком; так, например, в торжественных случаях, для ознаменования радостных событий, он восклицал греческое: кириее-лейсон; под 1146 г. читаем в летописи: «Бог же в Святая Богородица избави город (Звенигород) от лютые рати: и взваша курии елисон, с радостью великою славяще Бога». В 1151 г., после Рутского сражения, когда воины нашли своего князя Изяслава Мстиславича²²: «...и то слышавше мнози, и всхитиша и руками своими с радостью, яко Царя и зя своего, и тако взваша кирелгьосон вси полци радующеся».

Кроме религиозности и греческой образованности были другие общие черты в характере древних князей наших; большая часть из них носит характер непобедимых вождей дружины, необыкновенно щедрых, раздающих всё окружавшим их, братски живущих с дружиною, братски обходящихся с народом. И в это время князья повторяли дружине слова древнего героя Святослава²³: «Оже вы будете не бившися возворотитися, то сором ны будет пущей смерти (так говорил дружине Игорь Святославич Северский. — Авт.). Летописец приводит другие, не менее прекрасные речи князей пред сражением, например, речь Изяслава Мстиславича перед сражением с Владимиром Галицким²⁴: «Братья и дружина! Бог всегда Русская земля и Русских сынов в безчестьи не положил есть, на всих местах честь свою взимали суть; ныне же, братья, ревнуимы тому вси, у сих землях и перед чужими языки дай ны Бог честь свою взяти». В летописи мы встречаем похвалу всем добрым князьям в одинаких словах; вот она: «Сын же благоверный князь весь украшен всякою добродетелю, и бяше храбор на рати, и любовь имеяше ко всем; паче же милостыни прилежаше, и монастыри набдя и черныце утешевая, имирьская церкви набдя, и попы и весь святительский чин достойною честью чтяше; бе бо любя дружину и именья не щадяще, не сбираше злата и сребра, но даваше дружине, овоже правяше души своей». Летописец, писавший уже при монголах, жалуясь на искажение древних нравов князей и дружин, так говорит о них: «Вас молю, стадо Христово, с любовию, приклоните ушеса ваша разумно: како быша древние князи и мужи их, и как отбороняху Русская земля, и иные страны приимаху под ся. Ти бо князи не сбираху много имения, ни творимых вир, ни продаж вскладаху на люди; но оже будяше правая вира, и ту везма, даяше дружине на оружие. А дружина его кормляхуся, воюющи иныя страны, биющися: братия потягнем по своём князи и по Русской земли. Не жадаху, мало ми есть, княже, С. (С. — т.е. 200 гривен; на Руси цифры обозначались буквами алфавита. — Авт.) гривен; не кладаху на свои жёны златых обручей, но хожаху жёны их в серебре, и расплодили были землю Русскую. За наше несытство навёл Бог на ны поганые, а и скоты наши и сёла наша, и имения за теми суть; а мы злых своих не останем». К сожалению, мы не встречаем в летописи общих характеристических черт, которыми отличалось целое русское народонаселение того времени; только раз летописец приводит отзыв иностранного полководца о характере русских воинов: Фильний, вождь венгерский, так говорит о русских полках: «Русь тщиви суть на брань да стерпим, устремление их, не стерпими бо суть на долго время на сечю». Тут же встречаем известие, что предки наши отличались от других соседних народов большими бородами; так поляки говорят перед сражением: «поженем на великий бороды». Обхождение с побеждёнными во время войн было и на Руси, как везде в то время, варварское; по взятии города избивали иногда не только мужчин, но даже жён и детей, обыкновенно же последних забирали в плен. Для примера я приведу описание взятия Киева войсками Андрея Боголюбского²⁵. «Взять же бысть Киев месяца Марта в 8, и грабиша за 2 дни весь град. Подолья и Гору, и монастыри, и Софью, и Десятиньную Богородицю: и не бысть помилования никому же ни откуду же, церквам горящим, крестьяном убиваемым, другим вяжемым, жёны ведоми быша в плен, разлучаеми нужею от мужий своих, младенци рыдаху зряще материй своих; и взяша именья множество, и церкви обнажиша иконами и книгами и ризами, и кшрколы изнесоша все, Смольняне и Суждальцы и Черниговцы, и Олгова дружина, и вся святыня взята быст». Вот почему обыкновенно целое народонаселение городов, слыша о приближении неприятеля, оставляло родину и бежало в другие города, крепчайшие и отдалённейшие; так читаем: «И взяша Всеволожь град на щит, и ина в нем бяста два порода вошла. Слышавше инии град, Уненеж, Белавсжа, Бохмачь, оже Всеша». Впрочем, и в это время встречаем некоторые положения народного права; например, под годом 1229 читаем: «Створиша же межи собою клятву Русь и Ляхове: аще по сем коля будет межи ими усобица, не воевати Ляхом Русское челяжи, ни Руси Лядьской». Убить посла считалось делом беззаконным, хотя не всегда князья и народ удерживались от этого беззакония; послу обыкновенно давались подводы и всё продовольствие от того князя, к которому правил посольство.

Представив, по возможности, общие, главные черты нравов в описываемое время, обращаюсь к семейным, домашним обычаям наших предков. И здесь я должен ограничиться только образом жизни князей наших, потому что об обычаях остального народонаселения летописцы не сообщают нам почти никаких известий. При рождении младенец княжеского рода получал родовое имя, в честь одного из родичей, например, Владимир, Святослав, Рюрик. Это имя называлось мирское или княжое; при святом же крещении давалось другое греческое, в честь какого-нибудь святого. Тот же обычай соблюдался и касательно младенцев женского пола; в продолжение описываемого нами отдела, мы постоянно встречаем языческие имена княгинь — Верхуслава, Малфрид и др. Употреблялись также прозвания, например, для мужчин Храбрый, Удатный, Святоша; для женщин также, например, читаем: «родися дщи у Ростислава у Рюриковича, и нарекоша имя ей Ефросенья, прозванием Изморагд, еже наречеться дорогой камень». Если молодой князь носил имя старшего князя, в живых находящегося, то назывался уменьшительным, например, Владимирко, Василько, Ярославец; старшие же князья назывались великими; следовательно, название Ярослава, Мономаха, Мстислава, Всеволода III²⁶. Великими не должно принимать в теперешнем смысле, как например, Пётр В., Фридрих В., но только в родовом: эти князья назывались великими как родоначальники, в различие от всех младших Ярославов, Владимиров, Мстиславов и Всеволодов; увеличительные же имена остались за лицами, старшими по преимуществу, т.е. за духовными; отсюда впоследствии встречаем, что духовные лица подписываются: поп Кузмище, старец Аврамьище и т.п. Для воспитания молодого князя назначались кормильцы или дядьки. На четвёртом или пятом году от рождения князей с великим торжеством постригали и сажали на коней: этот обряд назывался постригом. В летописях находим также известия о свадьбах княжеских; вот самое пространное описание: «Посла князь Рюрик Глеба князя шурина своего с женою. Славна Тысяцкого с женою, Чюрышо с женою, иные многи бояре с жёнами, к Юрьевичу к Великому Всеволоду, в Суждаль, по Верхуславу, за Ростислава; а на Боришь день отда Верхуславу дщерь свою великий князь Всеволод, и да по ней многое множество, без числа, злата и серебра, а сваты подарили великими дары и с великою честью отпусти; ехал же по милой свой дочери до трёх станов, и плакался по ней отец и мать: занеже бы мила има и млада сущи восьми лет; и такс многи дары дав и отпусти в Русь с великою любовью, за князя за Ростислава; посла же с нею сестричича своего Якова с женою, и ины бояры с жёнами; приведоша же в Белгород на Офросипьин день, а за утра Богослова и венчаше у святого Апостола, у деревяной церкви, блаженным епископом Максимом. Створи же Рюрик Ростиславу велми силну свадьбу, какой не бывало в Руси, и были на свадьбе князи многие, за 20 князей; сносе же своей дал многие дары и город Брячин; Якова же свата и с боярами отпусти ко Всеволоду в Суждаль, с великою честью, и дары многими одарив». В этом известии боярин Яков назван сестричичем Всеволода Юрьевича, следовательно, одна из сестёр в.князя была за простым боярином. Невеста Верхуслава имела 8 лет от роду; обыкновенный же возраст невест в то время был 12 лет; это видно из жития святой Евфросинии, где читаем: «...и пришедши ей в возраст, и было двенадцать лет, и видел отец её, и начал глаголить княгине своей; уже нам лепо дать за Предислава князя».

При свидании друг с другом князья имели обычай дариться; так, например, читаем: «И прийдёт Изяслав к брату Ростиславу, и пребыста у велице любви и в весельи, с мужем своими и Смолняны; и ту дариста с дарами многими: Изяслав да дары Ростиславу, что от Русской земли и от всех царских (т.е. Греческих) земель, а Ростислав да дары Изяславу, что от верхних земель и от Варяг». Или: «Ростислав позвал Святослава к себе на обед; и быть же радость в тот день между ними и даров много, да до Ростислав Святославу соболями, и горностаями, и чёрными кунацами, и песцами и белыми волками и рыбьими зубами; на утро позвал Святослав Ростислава к себе на обед, и там было весело лучше вчерашнего дня; да Святослав Ростиславу пердус (т.е. кожу барса) и два коня борза у ковану седлу». Бывали примеры, что князья сзывали на пир и граждан; так читаем, что великий князь Изяслав, будучи в Новгороде с сыном Ярославом, «послал подвойско и борич по улицам кликать, зовучи к князю на обеде от мала и до велика; и тако обедавше, веселившись радостью великою и честью разъехавшись в свои дома». Под 1151 г. встречаем известие: «Вячеслав же уехал в Киев, и ехал к святой Софьи, и сидя на столе деда своего и отца своего, и позвал сына своего Изяслава к себе на обед, и Кияны все». Средства к таким пирам давали огромные хозяйственные запасы, складывавшиеся на княжеских дворах городских и сельских; описывая войну Изяслава Мстиславича с Ольговичами, летописец говорит: «По дьяволу научению, не то и ещё до сыта, не идоста на Игорево сельце, идеже бяше устроил двор добре; бе же ту готовизни много в бретьяницах, и в погребех вина и медове, и что тяжкого товара всякого до железа и до меди, не тягли бяхуть от множества всего того вывозить». Потом, описывая взятие Путивля, летописец говорит: «И тот двор Святослав разделил на 4 части, и в погребах было 500 берковского меду, а вина 80 корчаг». Во время пиров у князей обыкновенно играла музыка; так, когда однажды святой Феодосий пришёл к великому князю Святославу Ярославичу, то нашёл: «овых гуслями гласы испусщающих, иных органьи песни гласящих, иных же иные мусикийские, и тако всех веселящихся, якоже обычай есть князем»! Уже в это время встречаем в летописи известие о складчинных пирах между гражданами, которые носили название братовщине или братчине; так, описывая борьбу полоцких граждан с князем Ростиславом, летописец говорит: «И начала Ростислава звать лестью у братщину к Святой Богородице к старой, на Петров день, да ту имуть и» позднейших актах слово братчина встречается очень часто; в Уставных грамотах читаем постоянный запрет «тиуном и наместничьим людям на пир и на братчину незваным не ходить». В Сольвычегодском уезде братчина до сих пор ещё означает общее пиво, общим иждивением сваренное на какой-нибудь праздник, особенно на масляницу. Есть следы, что и женщины допускались на пиры, следовательно, до монголов они не были заключенницами. Митрополит Иоанн в своих правилах говорит следующее: «О горе вам, яко имя моё в вас ради хулы принимает в языках! иже в монастырях часто пиры творят, созывают мужа вкупе и жёны, и в тех пирах друг другу преспевают, кто лучше творит пиры». Обыкновенная забава князей в это время была охота; на неё сбирались, как в поход: в отдалённые места шли князья со своими дружинами, иногда сухим путем, иногда водою. О страсти наших князей к охоте можно иметь понятие из поучения Мономахова, где великий князь описывает опасности, которым он подвергался при этой забаве. Духовенство не слишком благосклонно смотрело на такое пристрастие…

В заключение статьи упомяну об обычаях, соблюдавшихся по кончине и при погребении князей. По смерти князя движимое имущество его раздавалось церквам, монастырям и нищим; так читаем, что Ростислав по смерти дяди своего Вячеслава «созвал мужа отца своего Вячеславли и тивуны и ключницы, каза нести именье отца своего перед ним, и порты, и золото, и серебро; и снесть всё, и начал раздавать по монастырям, и по церквам, и по затворам, и нищим, и так раздал всё, а себе не взял ничего, только крест честный взял на благословление себе, и прок имения до чем же над ним девяти на последние дни, чем свечу и просфуру его побдети». При похоронах несли стяг (знамя) и вели коня покойного князя.

ПРИМЕЧАНИЯ