ИЩУТ СЕБЕ ЧЕСТИ, А КНЯЗЮ СЛАВЫ

Война глазами древнерусских книжников
Материал рекомендуется использовать для подготовки уроков по теме «Русь и русские земли в XI—XIII вв.» 7, 10 классы

С давних пор философы и историки неоднократно отмечали губительную роль войн и военных действий в истории народов и государств. Не является исключением в этом смысле эпоха Древней Руси. Согласно подсчётам С.М. Соловьёва, сделанным им в своём систематическом курсе русской истории, в 1228—1462 гг., за 234 года, летописи и другие источники содержат сведения примерно о 300 войнах и военных походах, 85 битвах. Две трети войн произошли с внешними врагами: татарами, литовцами, ливонцами, немцами, шведами и др.1 Современный учёный справедливо писал об изнурительном характере крупных и мелких войн, «фактически не оставивших мирных дней и подтачивавших и тормозивших развитие общества. Надо обладать поистине нечеловеческой стойкостью, чтобы в таких условиях сохранить культуру и отстоять независимость»2. То же самое можно сказать и о древнерусской эпохе, особенно о периоде удельной раздробленности, которому посвящена моя работа.

Сражение стало самой сущностью войны, её концентрацией и высшей точкой, когда напряжение сил противоборствующих сторон достигало предела. Так описывают битвы древнерусские источники. При этом, если судить по их свидетельствам, летописцы не делали различия между противниками, — русский то был князь или иноземный государь.

Особое место в летописях занимают рассказы о битвах с хищными половцами, которые совершали частые набеги на русские земли, грабили, жгли, убивали, уводили в полон. В большинстве случаев походы русских князей в Половецкую степь были ответом на вторжения орд этих кочевников. Описания сражений со степняками отличаются особой эмоциональностью: гнев летописцев оправдан — половцы были жестоким и грозным противником, терзавшим Русскую землю многие десятилетия.

Общий образ сражения
в источниках

Выразители своего времени, когда война считалась главнейшим занятием князя и дружинника, древнерусские книжники воспевали битвы, восторгались звоном мечей и треском щитов, превозносили победы своих князей над врагами, даже если эти враги были ближайшей роднёй их государя, горевали над их поражениями и смертями.

Эмоционально-напряжённый образ битвы, сравниваемой с кровавой жатвой, создал безымянный автор «Слова о полку Игореве»: «На Немиге снопы стелют из голов, / молотят цепами булатными, / на току жизнь кладут, / веют душу от тела. / У Немиги кровавые берега / не добром были посеяны, / посеяны костьми русских сынов»3.

Победа русских князей на Суле и Хороле над половецкими ханами Боняком и Шаруканом. 1107 г.

Победа русских князей на Суле и Хороле
над половецкими ханами
Боняком и Шаруканом. 1107 г.

В приведённом отрывке памятника вспоминаются дела далёкого 1067 г. Тогда полоцкий князь Всеслав Брячиславич захватил Новгород, который считали своим братья Ярославичи — Изяслав, Святослав и Всеволод, совместно правившие Русью. Войска триумвиров и Всеслава встретились на реке Немиге. «И была сеча жестокая, и многие пали в ней, — пишет Нестор,— и одолели Изяслав, Святослав, Всеволод, Всеслав же бежал»4. Сколь разнятся суховатый летописный текст и возвышенно-поэтическая картина «Слова», отразившие одно и то же событие!

Но не лишены эмоций и своеобразной красоты описания битв и в летописях, особенно в Киевском ХII в. и более позднем Воскресенском сводах за 50—60-е гг. ХII в. Вот как описывает победу Изяслава Мстиславича, тогда киевского князя, над Юрием Долгоруким у валов Киева в 1151 г. симпатизирующий Изяславу летописец. Изяслав построил свои полки в боевой порядок и стремительно атаковал силы Долгорукого, быстро добившись решающего успеха. Он «всем вместе повелел пойти на них; и так поступили, напали на них из всех полков, и чёрные клобуки (вспомогательная конница из союзных киевскому князю кочевников-торков. – Авт.), и загнали их в (реку) Лыбедь и здесь избили их, а иных схватили, а иные с коней соскочили за реку убежали; …Юрий же повернул свои полки и пошёл прочь…»5.

Не раз летописцы подчёркивают, что Господь в сражении стоит на стороне правых. В 1219 г. схватились претенденты на рязанский стол, двоюродные братья Ингварь Игоревич и Глеб Владимирович. Суздальский летописец, вне сомнения, считал законным претендентом Ингваря: «Беззаконный Глеб Владимирович пришёл со множеством половцев к Рязани, и вышел против него Ингваръ со своею братией, и оба бились крепко. И помощью Божьею и креста честного силою победил Ингваръ злого братоубийцу Глеба, и многих из половцев (его союзников) избили, а иных связали, а сам окаянный с немногими людьми убежал».

Напряжённость и яркость описаний битв в древнерусских летописях, их изображений в книжных миниатюрах усиливали разнообразные цвета воинской одежды, носившейся поверх кольчуг и доспехов, а также под ними. «Мягкое воинское одеяние в бою не закрывало металлического прикрытия и отличалось яркостью. Цвет боевой яркой одежды можно расшифровать по миниатюрам». Автор приведённых строк считает лучшими в этом плане миниатюры из Симоновско-Хлудовской рукописи 1270-х гг.: «Поколенная рубаха, надевавшаяся под доспех, показана синей, зелёной или красной. Плащи, накидки обычно зелёные; щиты красные или красные и зелёные. Ножны меча красные или коричневые, стяги красные, чёлки на древке зелёные»6.

Поход

Сражению обычно предшествовал поход. Чаще всего летописи подробно описывают походы против половцев. Так, в 1153 г. «послал Изяслав (Мстиславич Киевский) сына своего Мстислава на половцев к (реке) Пслу, ибо пакостили они тогда по Суле; и, не дойдя до них, воротился». Наверное, половецкие «сторожи» (сторожевые отряды, обычно ехавшие впереди основных сил. — Авт.) заранее предупредили ханов о приближающемся русском войске. А через 15 лет его сыну и преемнику на киевском престоле Мстиславу Изяславичу удалось нанести сильнейший удар степнякам. Та же Киевская летопись повествует: «Вложил Бог в сердце Мстиславу Изяславичу благую мысль о Русской земле» — совершить поход на кочевников, которые досаждают Руси и перекрывают торговые пути на юг и восток. Он «послал же к Чернигову к Ольговичам всем (членам правящей в Чернигово-Северской земле династии. — Авт.) и к Всеволодичам (семейство Святослава Всеволодича — одного из крупнейших Ольговичей. — Авт.), веля им быть всем у себя: ведь были тогда Ольговичи во власти Мстислава. …И совокупилась вся братья в Киеве. Шли князья 9 дней из Киева, и была весть половцам, …что идут на них князья русские, и они побежали…» Преследуя половцев, русские полки захватили богатую добычу и множество пленных.

Течение битвы

Источники, главным образом летописи, создают эмоциональные картины сражений, отражают их динамику даже в лаконичных описаниях. Во время войны киевского князя Изяслава Мстиславича и его союзника, венгерского короля Гёзы II, с галицким князем Володимирко Володаревичем венгерские полки «въехали со всех сторон в полк Владимира; и так потоптали его и многих тут избили, а других истоптали, а иных пленили». Володимирко не выдержал этого удара и «ворвался в расположение угров и чёрных клобуков, только один он убежал… в город Перемышль» (Киевская летопись).

Жар битвы, её ярость ощущаются в описании киевским летописцем схватки между войсками Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого в том же 1151 г. на подступах к Киеву. Ударный кулак, составленный Изяславом из отборных воинов, опрокинул боевые порядки полков Юрия: «И столкнули их в (реку) Лыбедь; и здесь избили их, а иных схватили, а другие, с коней слетевшие, за реку убежали; тут убили половчанина Севенча Боняковича, который рек было: “Хочу рубить Золотые ворота, как и отец мой учинил…”» Особую ожесточённость придало этому сражению участие в нём с противоположных сторон извечных врагов: чёрных клобуков и половцев. Не случайно тот же летописец подчёркивает важную роль в битве черноклобуцких ханов. В завершение кампании 1151 г., как описывает киевский автор, «была сильная сеча, и одолели Вячеслав, и Изяслав, и Ростислав (Вячеслав Владимирович, брат Долгорукого, был в то время соправителем Изяслава в Киеве; Ростислав — брат Изяслава. — Авт.), а половцы Юрьевы по стреле пустили и побежали…».

Бой войска князя Игоря Святославича с половцами. 1185 г.
Бой войска князя
Игоря Святославича с половцами.
1185 г.

В конце 1150-х гг. вспыхнула борьба за Чернигов между главами чернигово-северских кланов Давидовичей и Ольговичей (в Киеве сидел тогда брат Изяслава Мстиславича Ростислав). В 1160 г. Изяслав Давидович пошёл на Святослава Ольговича, сидевшего в Чернигове, считая свои права на город и волость выше: его отец Давид Святославич был черниговским князем. «И бились с ними за реку Десну крепко, одни на конях, а иные на судах ездя, и не пустили их через реку; и стояли (Изяслав с войском), великую пакость сотворили, сёла пожгли, люди повоевали» (Киевская летопись). Ростислав Мстиславич решил поддержать казавшегося ему менее опасным в качестве соперника Святослава Ольговича, и это помогло последнему отстоять Чернигов.

Яркую и сокрушительную победу над половцами описал киевский летописец в рассказе об общерусском походе в степь в 1168 г. Русские полки были столь сильны, что половцы не оказали достаточного сопротивления и побежали. «И взяли вежи (станы) их на Угле реке, а другие по Снопороду (реке), а самих настигли у Черного леса, и здесь прижав к лесу избили их, а иных руками схватили …и так взяли полона множество, так что все русские воины обогатились до изобилия, и рабами, и рабынями, и детьми их, и челядью, и скотом, и конями; христиан (русских пленных) же отбили и всех отпустили на свободу».

Динамика сражений русских с врагами ярко отражена в летописях ХII в.: Киевской и Воскресенской. Но не уступают им в эмоциональности и динамичности рассказы Галицко-Волынского свода ХIII в. Уже на первых страницах сохранившейся части этого свода встречаем яркую картину битвы галицких и волынских войск с силами киевского князя Рюрика Ростиславича и приведённых им половцев. После кончины Романа летом 1205 г. Рюрик вскоре пошёл на Галич, стремясь захватить его: «И встретили его бояре галицкие и волынские у Микулина (галицкий город на рубеже с Киевской землёй. — Авт.), на реке Серет, и бились они весь день за реку Серет, и многие поражены были и, не выдержав, воротились в Галич». Однако Рюрику не удалось взять этот город.

Князь Игорь Ольгович штурмует Переяславль. 1141 г.
Князь Игорь Ольгович
штурмует Переяславль.
1141 г.

Подобный же бой за переправу отражён в Галицко-Волынской летописи в повествовании о событиях 1211 г. Тогда венгерское войско, поддержавшее Даниила Романовича в борьбе за галицкий стол, встретилось с отрядами сидевшего в Звенигороде одного из братьев-Игоревичей — Романа. Тому помогали наёмники-половцы. «И сошли (венгры с коней), едва перейдя реку Лютую; половцы стреляли и русь на них, тут же Марцелл (венгерский военачальник) отошёл от своей хоругви и русь захватила её, и позор великий был Марцеллу».

Исполненная динамики картина междоусобиц в Галицкой земле 1224 г. помещена в Галицко-Волынском своде. Тогда сидевший в Галиче Мстислав Удатный по наущению бояр начал воевать против своего зятя, волынского князя Даниила Романовича. Его поддержал соперник Даниила в борьбе за галицкий престол, князь Белза Александр. «Мстислав же подмогу послал Александру; встретили же они (воины Даниила) рать, загнали её в град Белз и елеи город не взяли; наутро пойшли против их; Мстислав же однако не выдержал и вернулся в Галич. Тогда Даниил князь воевал с поляками землю Галицкую и пленил [всю] землю Белзскую и Червенскую (Западная Волынь. — Авт.)…»

Красочную картину битвы создает Иоасафовская летопись под 1455 г. В сражении с московскими войсками великого князя Василия Васильевича новгородская конница попала под град стрел, что разрушило её боевой порядок и обратило в бегство: «Они (новгородцы) же, не привыкшие к такому бою, словно омертвели и руки у них ослабели, копия они имели длинные и не могли поднимать их так, как положено ратным людям…»7.

Краткая оценка
битвы в источниках

Довольно часто источники коротко и обобщённо описывают то или иное сражение. Это особенно характерно для Новгородской Первой летописи старшего извода, памятника исключительно ценного, но временами слишком лаконичного. Так, суть генерального сражения русских с монголами на Калке отражена в словах: «И была сеча злая и лютая». Тот же свод в нескольких словах описывает знаменитое Ледовое побоище войска Александра Невского с рыцарями: «И наехали на полк (князя Александра) немцы и чудь и пробились свиньёю сквозь полк, и была русью сеча дана великая немцам и чуди». Одержанная русским князем громкая победа отражена также кратко: «Пособил Бог князю Александру».

Лаконичные описания сражений встречаются, впрочем, и в других летописях, в частности в Галицко-Волынской. Так, в ней охарактеризована битва в 1220 г. дружины недавно севшего в Галиче Мстислава Удатного с венграми, возглавлявшимися баном Фильнием: «Пришёл Мстислав рано утром на гордого Филю и на венгров с поляками, и была брань тяжёлая между ними: и одолел Мстислав». Точно так же кратко в этом источнике описана стычка Даниила с приведёнными его соперником Михаилом Всеволодичем Черниговским половцами в 1235 г. на юге Киевской земли. Но этому есть, думаю, объяснение: сражение принесло поражение волынскому князю, что не могло быть приятным его летописцу, апологету Романовичей: «Встретились же они с многими воинами половецкими у Торческа, и была лютая сеча. Даниил же преследовал половцев, пока конь его не был застрелен гнедой…», что и вынудило князя, по мнению книжника, «обратиться в бегство».

Бой в городе, лесу

Вначале города и крепости захватывались путём длительной осады («облежания») или когда воины внезапно врывались в незапертые ворота («изъезд»). Как отмечают историки, длительное время битвы за город или крепость имели второстепенное значение, поскольку сражения велись в основном в открытом поле. Согласно наблюдениям А.Н. Кирпичникова, лишь пятая часть зафиксированных летописями боёв домонгольской Руси (1060—1237 гг.) велась за города. Ведь только заметно уступая противнику в силе, тот или иной воевода «запирался» в городе и обрекал тем себя на пассивную оборону.

Сражение полка князя Игоря Святославича над половцами. 10 мая 1185 г.
Сражение полка князя
Игоря Святославича над половцами

10 мая 1185 г.

Взятие города или крепости, даже особенно важных для обороняющейся стороны, далеко не всегда приносило общий успех в войне. Особенно во времена, когда на Руси не умели штурмовать укреплённые поселения. Эти укреплённые центры часто превращались в ловушку для осаждённых, лишали их свободы маневра. Никоновская летопись за 1159 г. излагает совет киевского тысяцкого Жирослава Андреевича тогдашнему великому князю Ростиславу Михайловичу, которого «начал князь Изяслав Давидович одолевать: “Господине княже! Беги из града (Киева), да свободен будешь; но если будешь сидеть внутри града, будь готов попасть в плен к ратным; если же вне града будешь, на коне ездя с дружиною своею, уподобишься льву страшному, дружина же твоя как медведи и волки, или как уподобишься орлу летающу подо облаками, тогда дружина же твоя как ястребы, и никто не сможет тогда одолеть тебя”». Отсюда легко заключить, что «сидение» сковывало обороняющихся, приводило к потере ими инициативы. Ростислав послушался совета, взял семью и бежал к Белгороду, «вошёл в Белгород и затворился».

Всё это вовсе не умаляет значения укреплённых городов и крепостей как опорных пунктов войск во время войн, особенно затяжных. Ведь сидя за валами и стенами городов и крепостей, князья и воеводы могли надеяться на подход подкрепления, изменение военной обстановки. Запершись в городе, можно было искать союзников, пытаться путём переговоров с осаждавшими изменить ход войны.

Летописи неоднократно описывают сражения, происходившие в городах и крепостях. Особенно богатый материал предоставляет Галицко-Волынский свод. Приведу лишь один, достаточно красноречивый пример из этого источника. После того, как Мстислав Удатный одолел в 1220 г. венгерское войско бана Фильния, он «пошёл к Галичу. Бились же они за врата градные, и взбежали (венгры) на комары (закомары, здесь в значении «на крышу». — Авт.) церковные; иные же уже поднялись на канатах, а фарей (коней) их захватили. Было укрепление создано на церкви. Они же, стреляя в горожан и камни бросая на них, изнемогали от жажды, там не было воды; …и приехал Мстислав, и сдались ему венгры, и сведены были они с церкви».

Русским воинам приходилось вести сражения в лесу, на болотах и прочих неудобных местах. В лесистой местности предпочитали сражаться ятвяги, не умевшие биться в регулярном строю и не выдерживавшие ударов регулярного войска. В 1252 г. Даниил ворвался в Ятвяжскую землю, стремясь наказать местных князьков за ущерб, нанесённый ими северо-западным окраинам Волынской земли. Один из ятвяжских предводителей, Стекинт, укрепился в лесу. Сын Даниила Лев, «увидев, как Стекинт в лесу укрепился и с ним ятвяги, устремился на них, собрал людей и пришёл к осеку (дерево-земляное временное укрепление. — Авт.). Ятвяги же выбежали на них из осека… Тогда Лев один сошёл с коня и бился с ними крепко».

Сражаясь в лесу или на болоте, вообще в теснинах, русские воины, подобно тому, как поступил Лев Данилович в приведённом выше отрывке, обычно спешивались. В пешем строю дрались и дружинники, и воеводы, и князья. В продолжении рассказа о битве Льва со Стекинтом повествуется, как на помощь Стекинту устремился другой ятвяжский витязь Малий: «Лев же вонзил сулицу (метательное копьё, дротик) свою в щит его и не мог тот закрыться; Лев Стекинта мечом убил и брата его пронзил мечом; они же (ятвяги) погибали, а он гнался за ними пеший».

Как видим, бой в лесу или ином стеснённом пространстве требовал от военачальников изменения и тактики, и приёмов ведения сражения. Так, в ближнем бою князь Лев спешился и использовал сулицу вместо копья, ибо в лесной чаще копьём было не размахнуться.

Лагерь, стан

Речь пойдёт о временных укреплениях, которые возводили и русские воины, и многие их противники. Такие лагеря, устраивавшиеся в лесу, летописцы обыкновенно называли «осеками» либо «острогами». Укрепления же другого типа именовали «городом». В последующем рассказе использованы свидетельства источников ХIII в. Трудно сказать, почему их меньше в летописях предыдущего, ХII в.

Классическим примером строительства укреплённого лагеря во время сражения может служить повествование Лаврентьевской летописи о битве русских с монголами на Калке в 1223 г. Тогда киевский князь Мстислав Романович, ввиду разногласий с Мстиславом Мстиславичем Галицким и поддержавшими того князьями, не принял участия в скоротечной битве, принесшей поражение русским полкам. После битвы Мстислав Романович, «видев сие зло, не двинулся никак с места, а встал на горе над рекой Калкой. Было то место каменистым, и здесь устроили город с кольём и бились с ними (монголами) из града…». Однако ввиду предательства бродников, перебежавших на сторону монголов, Мстислав Мстиславич и бывшие с ним князья, в частности Мстислав Черниговский, сдали лагерь врагу и были зверски убиты.

Война великого князя Ярополка с Ольговичами. 1136 г.
Война великого князя Ярополка
с Ольговичами

1136 г.

Через двадцать с лишним лет случился набег литовцев на Волынь: «Воевала литва около Мелницы, Лековни (крепости на северо-западном рубеже Галицко-Волынского княжества. — Авт.), великий плен взяла». Даниил и Василько Романовичи гнали их вплоть до Пинска, «они же (литовцы) перед ними встали, осеклись в лесу», т.е. выстроили временное укрепление. Но, узнав о приближении войска Романовичей, литовцы «вышли из станов своих» и бежали. Русские их догнали, нанесли урон в живой силе и отняли полон. А их предводитель Лонгвен, будучи раненым, сумел удрать. Нетрудно сделать вывод о том, что устроенный литовцами «осек» был ненадёжным укрытием и, вероятно, не мог выдержать штурма галицких и волынских ратников. Поэтому литовцы и оставили этот «осек», но не успели добраться до своей земли.

Как уже говорилось, литовцы и ятвяги не осмеливались обычно встречаться в сражении с русскими воинами в поле. Для этого они были плохо вооружены и недостаточно организованны. Поэтому они предпочитали биться в лесистой местности. Но «осеки» в лесу строили не одни ятвяги и литовцы. Это приходилось делать в борьбе с ними и русским, и полякам.

В 1248 или 1249 г. Романовичи в союзе с мазовецким князем Земовитом вошли в Ятвяжскую землю. Летописец замечает, что «поляки острожились (т.е. мазовшане построили острог, временное укрепление в лесу. — Авт.); напали ночью (ятвяги) на поляков, а русь не острожилась. Поляки мужественно боролись, и сулицами метали и головнями, словно молнии сверкали, и каменье как дождь с небес лились». Князь Земовит попросил у русских прислать ему стрельцов, поскольку ятвяги «острог проломить хотели… Когда пришли (русские) стрельцы, они многих ранили и многих убили стрелами, и отогнали их от острога…».

Источник нарисовал яркую картину обороны временного укрепления, созданного польскими воинами в лесу, — острога. Из текста следует, что нападавшие подошли вплотную к стенам сооружения, поскольку оборонявшиеся использовали оружие ближнего боя — сулицы (метательные копья) и зажжённые головни. Слова летописца «проломити острогъ» свидетельствуют о том, что он был построен из стволов и веток деревьев.

Во время татарского похода в Польшу в 1280 г. подчинённые ханам галицкие и волынские князья были вынуждены пойти вместе с ними («неволею татарьскою»). Во время пребывания в Сандомирской земле, согласно рассказу галицкого книжника, волынский князь Владимир Василькович узнал, что стоит «осек в лесу полон людей и товара, трудно взятъ его какой бы то ни было ратью, ибо крепок был очень». Владимир послал к «осеку» своих воевод с ратниками, и «бились с ними поляки крепко, едва смогли (русские) его взять великим потом, и получили в нём множество людей и товара». Можно думать, что в том «осеке» укрывали своё добро многие люди, узнавшие о вражеском нашествии.

Выше речь шла о том, как в 1220 г. войско Мстислава Удатного неожиданно для сидевших там венгров ворвалось в Галич. Венгры из находившегося в городе гарнизона взобрались на крышу церкви и устроили там «град», т.е. укрепление. Но сдались приехавшему в город Мстиславу. Аналогичный случай произошёл в 1251 г. Тогда враг Романовичей, новгород-северский князь Изяслав Владимирович в отсутствие Даниила Романовича внезапно захватил Галич. Даниил послал на него сына Романа. «И внезапно напали (воины Романа) на них, он же (Изяслав) не смог куда убежать, и взбежал на комары церковные, куда беззаконные венгры взбегали было», — с удовольствием вспомнил галицкий книжник. Роман спокойно стоял возле церкви три дня, на четвёртый Изяслав спустился с церкви, «князь же привёл его к отцу своему». В обоих случаях убежище на верху храма оказалось совсем ненадёжным, и прибегнуть к нему можно было разве что от безысходности и отчаяния.

Военные хитрости

В ходе сражений стороны неоднократно прибегали к различным ухищрениям и усовершенствованиям своего вооружения. Яркий пример последнего содержит рассказ Киевского свода о битве у Киева в 1151 г. между войсками Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого, которая велась и на суше, и на Днепре. Чёлны Юрия «не смогли ничего сделать против Киева. Ибо устроил Изяслав ладьи дивно: были в них гребцы невидимы, только весла видены, …потому что ладьи были покрыты досками, и бойцы стояли наверху в бронях и стреляли, а кормчих двое было, один на носу, а другой на корме, куда хотят, туда идут, не поворачивая ладей». Перед нами — поразительное для Средневековья свидетельство удивительной смекалки русских воинов, соорудивших целую эскадру из бронированных судов и предусмотревших опасность разворота ладей на реке ввиду близости берегов, на которых находились приведённые Юрием половецкие лучники.

Хан «чёрных клобуков». Современная реконструкция
Хан «чёрных клобуков».

Современная реконструкция

Отвлекающий манёвр предпринял Даниил Романович весной 1238 г., когда решил отвоевать у добжиньских рыцарей волынский город Дорогичин. Летописец рассказывает, будто бы мысль о походе на рыцарей возникла у князя спонтанно и внезапно: «С наступлением весны решили (Даниил и Василько Романовичи) пойти на ятвягов и пришли к Берестью; но реки наводнились, и они не смогли пойти на ятвягов. Даниил рек: “Нехорошо, что нашу отчину держат крестоносцы…”», после чего стремительным маршем подошёл к Дорогичину и взял его штурмом. По моему убеждению, князь прибегнул к военной хитрости, демонстративно обозначив поход против ятвягов, а в действительности с самого начала замыслив удар по Дорогичину, откуда до Берестья было намного ближе, чем от Галича.

Нанесение урона врагу

Почти беспрерывные межкняжеские стычки, вторжения половцев и, конечно же, войны с внешними врагами раздирали и ослабляли Русь. Во время нескончаемых военных действий гибли многие тысячи людей, пылали города и сёла, уничтожались производительные силы страны. Поэтически-горький образ родной земли, гибнущей от княжеских усобиц, создан в немногих выразительных строках «Слова о полку Игореве»: «Тогда, при Олеге Гориславиче (старший сын Святослава Ярославича, потерявший в 1077 г. черниговский стол и наводивший на Русь в борьбе с другими князьями половецкие орды. — Авт.) / засевалось и прорастало усобицами, / погибало достояние Даждьбожьего внука (в языческом мировоззрении древние русичи считались детьми и внуками мифического бога Солнца — Дажьбога. — Авт.); / в княжеских крамолах сокращались жизни людские. / Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, / но часто вороны граяли, / трупы между собой деля,/а галки свою речь говорили, / собираясь полететь на добычу».

Несколько позднее времени создания «Слова», в 1197 г., ростово-суздальский государь Всеволод Юрьевич в ответ на жалобу Рюрика Ростиславича Киевского на Ольговичей напал на Чернигово-Северское княжество: «Князь же великий Всеволод вошёл в землю их, захватил города вятичские, и землю их опустошил. Ольговичи же, не имея возможности встать против него, послали к нему, кланяясь и прося у него мира», который им Всеволод благосклонно и дал (Воскресенская летопись).

Этот образ «пустей», т.е. разграбленной и сожжённой, земли горьким рефреном проходит и по Воскресенской и по другим летописям, прежде всего Киевской ХII в. и Галицко-Волынской ХIII, наиболее подробно описывающей события в Галицко-Волынской Руси. Таков был главный итог войн и военных действий вообще. Пройдёт более полувека, и в 1252 г. «Даниил король повелел воевать землю Ятвяжскую, …она же и поныне пуста стоит».

Половцы в захваченном русском городе. XII в. Современная реконструкция
Половцы в захваченном
русском городе. XII в.

Современная реконструкция

Галицкий летописец в рассказе о военных действиях войска Даниила Романовича против беспокойных северо-западных соседей ятвягов зимой 1254/55 г. рассказал о его вторжении в их землю следующим образом: «Наутро же (воины Даниила) пошли, пленяюще и жгуще землю их…» По моим наблюдениям, в подобных случаях галицкие и волынские книжники чаще используют более нейтральный термин «пленить», например, около 1222 г.: «Попленено было около Белза и около Червена Даниилом и Васильком, и вся земля попленена была; боярин боярина пленял, смерд смерда, град града, так что не осталось ни единого села не плененного…»

В соперничестве с тестем, галицким князем Мстиславом Удатным, и его союзником, князем Александром Белзским, «Даниил же князь воевал вместе с поляками землю Галицкую и около (города) Любачева, и пленили всю землю Белзскую и Червенскую, …Василько же князь много пленных взял, а также табуны коней и кобыл».

В 1241 г. Даниил Романович решил наказать «болоховских князей (бояр, совместно управлявших Болоховской землёй и не желавших подчиняться его власти. — Авт.)» за пособничество монголо-татарам. Воевода Даниила Кирилл «пленил землю Болоховскую и пожёг, оставили ведь их (в безопасности) татары, пусть для них сеют пшеницу и просо; Даниил же против них (болоховцев) большую вражду держал, ибо на татар они надежду имели» (Галицко-Волынская летопись).

Достаточно нейтральным термином «взять» пользуются для обозначения грабежа и разорения соседей галицкий и другие летописцы ХIII в. В 1236 г., во время межусобной войны Даниила Романовича с черниговским князем Михаилом Всеволодичем и его вассалом Изяславом Владимировичем «возвели было на Даниила Михаил и Изяслав поляков и русь (отряды враждебных Даниилу бояр. — Авт.), и половец множество… Половцы же пришли в землю Галицкую, не захотели идти на Даниила; взяв всю землю Галицкую, воротились» (Галицко-Волынская летопись).

Русские князья, дети своего времени, без зазрения совести грабили и жгли русские же земли, часто свои или те, которые недавно принадлежали им. При этом они охотно пользовались помощью извечных врагов Руси — половцев. Показателен в этом отношении пример далеко не худшего из них — Даниила Романовича, который в борьбе с конкурентами за Галицкую землю неоднократно разорял её.

Бегство врага

С удовольствием описывают русские книжники бегство врага после проигранного сражения, особенно в случаях, когда этот враг был иноземного происхождения или половецкими ханами. В 1219 г. Даниил Романович послал своих воевод против поляков. «И бились они, …и отбили пленников своих, и возвратились во Владимир с великою честью. …Поляков же многих избили и гнались за ними до реки Вепря». После того, как Мстислав Удатный выгнал венгров из Галича в 1220 г., «все венгры и поляки (их союзники) были перебиты, а иные, бегая по земле, утонули или же были смердами, и никому из них не удалось спастись» (Галицко-Волынская летопись).

Штурм Киева и убийство киевского князя Мстислава. 1096 г.
Штурм Киева и убийство
киевского князя Мстислава.

1096 г.

Неоднократно обращали в бегство галицкие и волынские ратники племена ятвягов, постоянно терзавших северо-западные рубежи княжества, но неспособных противостоять регулярному и хорошо обученному русскому войску. В 1228 г. «воевали ятвяги около Берестья, и настигли их из Владимира… Бежавших же ятвягов догнал Даниил, Небру нанёс четыре раны, и древком выбил копьё из руки его». С ятвягами довелось встретиться двумя десятилетиями позднее брату Даниила, Василько. После разграбления северо-западной Волыни ятвяги попытались противостоять русским в открытом поле: «Они (ятвяги) выехали против русских, но не устояли против Василька. Бог помог, побежали злые поганые (язычники), и была им дана сеча лютая, и гнались за ними много поприщ (путевая мера, суточный переход, около 20 вёрст. — Ред.)» (Галицко-Волынская летопись).

Полон

В рассказе об общерусском походе в Половецкую степь 1168 г. под водительством киевского князя Мстислава Изяславича упоминалось о том, что князья «взяли полона множество». Победа обыкновенно сопровождалась захватом большого количества пленных, которых обращали в рабов («челядь»), использовали в домашнем хозяйстве либо продавали на рынке. Освобождали и русских людей («колодников»), оказавшихся во вражеском плену. Из многочисленных свидетельств летописей об этом приведу лишь два, достаточно характерных. Оба принадлежат Галицко-Волынскому своду.

В 1213 г. польский князь Лёшек Белый решил устранить боярина Владислава, самочинно вокняжившегося в Галицкой земле. Ему помогли отряды волынских бояр, оставшихся верными семейству погибшего в 1205 г. Романа Мстиславича. С русским войском ехал и 12-летний Даниил. Летопись сообщает: «Была сеча великая, одолели (врага) поляки и русь …И взяли плен велик и воротились в Польшу».

Князь Владимир Мономах штурмует Чернигов
Князь Владимир Мономах
штурмует Чернигов

В 1219 г. Даниил Романович, только что достигший совершеннолетия и вокняжившийся на части Волынской земли, успешно воевал с Польшей: «Была весна, приехали поляки воевать, и воевали (грабили) по Бугу. Послал на них Даниил (воевод) Гаврила Душиловича, и Семена Олуевича, Василка Гавриловича; и бились, …и пленников отняли, и воротились с великою честью во Владимир». Таким образом воины Даниила Романовича отбили у поляков невольников, захваченных теми во время предыдущих набегов на Волынь.

Эта «великая честь» и слава были непременной составной частью представлений летописцев и древнерусских книжников о войне.

Воинская удаль и слава

Описывая, обычно красочно и эмоционально, военные действия, летописи и другие памятники древнерусской письменности восхищаются мужеством и воинской удалью русских дружинников и воинов, их воевод, главным образом князей, возглашают им славу. Книжники отдают должное также доблести и упорству врагов. Основное внимание авторов сосредоточено на удали и воинском умении князей, предводителей дружин и полков.

Мужество князей

Во время решающего боя за Киев в 1151 г. между Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким киевский князь и сын Юрия — Андрей были в первом ряду своих полков. Оба они проявили недюжинную храбрость и воинскую удаль. Киевский летописец ярко и с одобрением описывает подвиги Андрея: «Андрей Юрьевич взял копьё и поехал вперёд, и вырвался впереди всех, и изломил копьё своё». Под княжичем ранили коня, «и шлем упал с него, и щит с него сорвали; но Божьим заступничеством и молитвою родителей своих сохранён был он невредимым».

Не уступил ему в мужестве и киевский князь Изяслав, которому в то время было уже около 60 лет: «И так перед всеми своими полками въехал Изяслав сам один в полки ратных (врагов), и копьё своё изломил; и тут рубили ему руку, и в бедро ударили, и от того слетел он с коня». Раненого князя, лежавшего на поле брани в шлеме, закрывавшем лицо, не узнали собственные ратники и чуть не убили его. Лишь когда Изяслав заявил о себе и снял шлем, его подняли с земли. Сражение принесло победу Изяславу Мстиславичу.

Поэтический образ доблестного военачальника создал автор «Слова о полку Игореве» в своём обращении к русским князьям (центральной, на мой взгляд, части памятника), в словах, адресованных к трубчевскому и курскому князю Всеволоду Святославичу: «Ярый тур Всеволод! / Стоишь ты в самом бою, / прыщешь на воинов стрелами, / гремишь о шлемы мечами булатными! / Куда ты, тур, поскачешь, / своим золотым шлемом посвечивая, / там лежат поганые головы половецкие. / Рассечены саблями калёными шлемы аварские / тобою, ярый тур Всеволод!»

Образ «Буй-Тура» Всеволода в «Слове» безудержно идеализирован. Тщетно искать в летописях хоть малейшего соответствия этого князя приведённому выше тексту. Как писал Б.А.Рыбаков, «на политическом горизонте Руси мало и редко была заметна фигура этого князя. Автор “Слова” восхищается богатырством Яр-Тура Всеволода, что подтвердилось и антропологическим обследованием черепа князя. Всеволод был мужчиной могучего телосложения».

Безусловно, идеализированной представляется в Галицко-Волынской летописи и фигура великого князя Романа Мстиславича, но для этого существовали веские основания. Создатель Галицко-Волынского княжества, распространивший свою власть на всю Южную Русь, грозный победитель половецких ханов, Роман заслужил тот возвышенный панегирик, которым открывается сохранившаяся часть Галицко-Волынского свода: книжник воспевает князя, который «одолел все языческие народы; …устремлялся на поганых (язычников), как лев, свиреп был, как рысь, истребляя их, как крокодил, проходил землю их, как орёл, храбр был, как тур». Автор панегирика объясняет подвиги Романа тем, что он «подражал деду своему Мономаху, погубившему поганых измаилтян, называемых половцами».

Заключение мира между князьями Ярополком и Всеволодом Ольговичем. 1138 г. На этой летописной миниатюре видно, что воинский быт русичей мало чем отличался от быта их коллег – рыцарей

Заключение мира между князьями
Ярополком и Всеволодом Ольговичем.

1138 г.
На этой летописной миниатюре видно,
что воинский быт русичей мало чем отличался
от быта их коллег – рыцарей

Далее в тексте летописи панегирик Роману переходит в похвалу его предку, киевскому князю Владимиру Всеволодичу Мономаху, «изгнавшему Отрока в Обезы, за Железные ворота». Галицкий писатель поведал романтическую историю бегства хана Отрока в Грузию с большой половецкой ордой, тогда как его брат Сырчан остался на Дону. Лишь после смерти Владимира Мономаха Отрок осмелился вернуться в родные степи.

И в других памятниках древнерусской литературы ХIII в. Владимир Всеволодич продолжал оставаться образцом славного воителя, победившего половецких ханов и загнавшего их далеко за Дон. И это соответствует действительности8. В сохранившемся небольшом отрывке произведения первой половины ХIII в., называемого «Словом о погибели Русской земли», Владимир Мономах ставится в один ряд с его дедом Ярославом Владимировичем и отцом Всеволодом, отличившимися в борьбе со степняками: Владимиром Мономахом половцы пугали детей своих ещё в колыбели.

Особенно подчёркивается удаль и храбрость князей Романовичей, их громкая воинская слава в Галицко-Волынском своде, представляющем возвышенную апологию Романа Мстиславича и его потомков, особенно же Даниила Галицкого. В битве с венграми 1232 г., оккупировавшими тогда Галицкую землю, «Даниил вонзил своё копьё в воина, и копьё сломалось, и он обнажил свой меч. Он посмотрел по сторонам и увидел, что стяг (брата) Василька стоит, и тот доблестно борется и гонит венгров; обнажив меч свой, пошёл Даниил на помощь брату, многих он ранил, а иные от меча его погибли».

Княжеская храбрость и мужество особенно ценились в древнерусском средневековом обществе, когда военачальник обычно бился в первом ряду своих ратников. Не случайно киевский летописец ХII в. постоянно подчёркивает то обстоятельство, что Ярослав Владимирович Галицкий, при всех его несомненных государственных талантах, никогда не ходил в походы со своим войском, а поручал его воеводам. Поэтому в Киевском своде ощущается едва скрытая неприязнь летописца к этому чрезмерно опасавшемуся за свою жизнь государю.

Галицкий книжник с восхищением описывает личную храбрость и воинское умение Даниила и его сына в Ярославской битве 1245 г., решившей судьбу Галицко-Волынского княжества Романовичей: Даниил, «увидев венгра, спешащего на помощь Филе (бану Фильнию, командующему венгерским войском. — Авт.), пронзил его копьём, так что оно, вонзившись в него, сломалось, тот упал и испустил дух... А о того гордого Филю молодой Лев сломал своё копьё».

Лев Данилович, как следует из Галицко-Волынского свода и других источников, отличался дерзкой смелостью и выносливостью в бою. Во время войны с ятвягами 1252 г. Даниил с войском углубился в их землю. Лев же вошёл в лес, где в укреплённом лагере сидел один из ятвяжских князьков Стекинт. Увидев русское войско, ятвяги совершили вылазку. В короткой схватке Лев убил и Стекинта и его брата, затем принёс их оружие Даниилу, «подтверждая этим свою победу. И его отец, король, очень радовался мужеству и доблести своего сына».

Древнерусские летописи красочно и живо описывают большие и малые сражения, даже рядовые стычки с половецкими отрядами. Особенно богат подобными описаниями Галицко-Волынский свод. «Через всю летопись (Галицко-Волынскую), — писал Б.А. Рыбаков, — проходит стремление показать читателю лучшие качества воинов — отвагу, быстроту действий, решимость». Исследователи уже давно обратили внимание на воспроизведённые в Галицко-Волынском своде речи, с которыми Даниил Романович обращался к воинам, поднимая их воинский дух и воодушевляя на битву. Как чётко отметил историк, «в уста своего главного героя, которому “измлада не бы покоя” — князя Даниила Галицкого, он (летописец) вкладывает всю воинскую философию своего времени»9.

Приведённые в летописи речи Даниила (почти все они представляют собой высокие образцы ораторского искусства) обращены не только к простым воинам, но и к князьям. В 1250 г. Даниил собрался в поход против вероломного литовского князя Миндовга. Князья-вассалы не хотели идти вместе с ним. Тогда «Даниил молвил им мудрое слово: “Стыдно нам перед Литвой и всеми другими землями, если мы не дойдём и вернёмся!”». Князья устыдились, и войско двинулось на врага.

Киевский боярин Пётр Бориславич и его свита у князя Ярослава Осмомысла Галицкого. 1153 г.

Киевский боярин Пётр Бориславич
и его свита у князя
Ярослава Осмомысла Галицкого.

1153 г.

Особенно высоким ораторским мастерством отличается речь, обращённая Даниилом к своим упавшим духом польским союзникам во время похода в Чехию в 1253 г.: «Почему вы ужасаетесь?! Разве не ведаете, что войны не бывает без павших? Разве вы не знаете, что встретили мужей и воинов, а не женщин? Если мужа убьют на рати, то разве это чудо? Другие дома умирают без славы, а эти со славой умерли (в только что состоявшемся сражении с чехами поляки понесли серьёзные потери. — Авт.)! Укрепите же сердца ваши и подвигните своё оружие против ратников!» Этими словами он поднял их дух, после чего повёл свое войско к Опаве — большому и сильно укреплённому городу, главной цели похода. Здесь подчёркнута доблесть воина, умершего со славой.

Летописцы почти исключительно фокусируют своё внимание на доблести, мужестве, ратных подвигах, воинских речах князей, — преимущественно тех, кому они служили. Мифологизация образа князя вполне укладывалась в рамки воззрений русских книжников, подчёркивавших лучшие качества государя, даже в тех частых случаях, когда действия этого государя не помещались в прокрустову схему апологетических восхвалений, заботливо создававшихся летописцами.

Храбрость воевод и ратников

Гораздо реже, чем князей, воспевают древнерусские книжники удаль и храбрость воевод и простых ратников. Примеры этого редки даже в Галицко-Волынской летописи, апологии Романовичей и их сторонников. В 1266 г., уже после смерти Даниила Романовича, произошла битва с поляками, в которых галицкое войско потерпело поражение. Но воины держались мужественно. Пример им показывали воеводы и их сыновья: «Здесь были убиты оба сына тысяцкого, Лаврентий и Андрей: оба они показали немалое мужество, не побежали брат от брата, здесь же и приняли победную смерть». В представлении автора этих строк, отражавшего взгляды древнерусского общества, доблестная смерть в бою была победой человеческого духа над врагом.

А в «Слове о полку Игореве» воспеваются доблесть и воинское умение русских ратников, ищущих себе чести, а князю славы. Курский князь Всеволод восклицает: «А мои-то куряне известные воины: / под трубами повиты, / под шлемами взлелеяны, / концом копья вскормлены, / пути им ведомы, / овраги им знакомы, / луки у них натянуты, / колчаны отворены, / сабли изострены; / сами скачут, как серые волки, в поле, / ища себе чести, а князю славы».

Обращаясь далее к Роману (Мстиславичу) и Мстиславу (по моему мнению, здесь упоминается Мстислав Мстиславич Удатный, сидевший на галицком столе с 1219 по 1228 г. — Авт.), певец «Слова» восклицает: «Есть ведь у вас железные молодцы / под шлемами латинскими. / От них дрогнула земля, и многие страны — / Хинова, Литва, Ятвяги, Деремела / и половцы копья свои повергли, / а головы свои подклонили / под те мечи булатные».

Воинскую удаль и мужество, беззаветную храбрость проявляли не только дружинники, но и простые крестьяне и горожане, особенно когда на них надвинулась монголо-татарская гроза. Летописцы неоднократно рассказывают о подвигах горожан при штурме ордами Батыя крепостей и городов. Едва ли не наиболее яркий пример — героизм жителей Козельска во время штурма монголо-татарами их маленького города: «Козляне на ножах резались с ними (татарами). Они решили напасть на татарские полки, и, выйдя из города, разбили пороки (метательные орудия) их и, набросившись на полки татарские, перебили четыре тысячи татар, но и сами были перебиты» (Галицко-Волынская летопись).

«Славы»

Громкие победы над врагом приносили князьям, воеводам и воинам славу и общественное признание. А разгром половцев обычно получал международную огласку, поскольку степняки угрожали не только Руси, но и её юго-западным соседям. Так, «Слово о полку Игореве» воспевает победу Святослава Всеволодича Киевского над половцами и с удовлетворением пишет, что слава воинского подвига князя разнеслась по близким и далёким странам.

Героическая воинская песнь «Слово о полку Игореве» буквально напоена воспеванием воинской удали, мужества, чести и славы. Уже в зачине поэмы её певец обращается к «Бояну, соловью старого времени», с призывом: «Вот бы ты походы те воспел, / скача, соловей, по воображаемому дереву, / …свивая славу обеих половин сего времени…» В комментарии к этому месту Д.С. Лихачёв написал, что «в представлениях Древней Руси всякий временной ряд событий имеет две половины: “переднюю” (начальную, прошлую, — ту, которую находится впереди этого временного ряда) и “заднюю” (последнюю, конечную, настоящую или будущую, — ту, которая позади)». Боян пел князьям «славы» и мог соединить в песне об Игоре славу прошлую со славой настоящего10. Об этой «передней» — «прадедней» славе автор поэмы вспоминает ещё раз, в разгаре эмоционально-возвышенного описания генерального сражения русских с половцами: «Кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу».

Воинская удаль и слава являются контрапунктом «Слова о полку Игореве». Уже в рассказе о собирании Игорем Святославичем своего войска древнерусский поэт восклицает: «Кони ржут за Сулою, — / звенит слава в Киеве; / трубы трубят в Новгороде (Северском), — / стоят стяги в Путивле!»

В возвышенной похвале курского князя Всеволода, приведённой выше, с одобрением говорится, что его куряне ищут себе чести, а князю славы. Ещё раз, в описании боевого построения русского войска перед битвой с половцами, говорится об этом — в тех же выражениях: «Русские сыны великие поля красными щитами перегородили, / ища себе чести, а князю славы». Можно увидеть в подобных пассажах стремление поэта следовать известным ему высоким литературным образцам.

Апофеозом воспевания воинских подвигов героя путём возвеличения его славы представляется мне фрагмент «Слова», в котором речь идёт о громкой и полной победе Святослава киевского над половецкими ханами: «А поганого Кобяка от лукоморья / из железных великих полков половецких / как вихрь исторг: / и упал Кобяк в городе Киеве, в Святославовой гриднице. / Тут-то немцы и венецианцы, / тут-то греки и чехи/поют славу Святославу, / укоряют князя Игоря…»

Певец «Слова» ясно дает понять, что не каждая слава есть добродетель, если она добывается вопреки общерусским интересам. Золотое «Слово» киевского государя Святослава Всеволодича, формального сюзерена всех русских князей, начинается с упрёка зачинщикам неразумного похода в степь: «О, мои дети, Игорь и Всеволод! / Рано начали вы Половецкой земле / досаждать мечами, а себе славы искать!»

Точно так же погубил славу полоцких князей упомянутый лишь в «Слове» князь Изяслав (летописи его не знают)11: «Один только Изяслав, сын Васильков, / позвонил своими острыми мечами / о шлемы литовские, / прибил славу деда своего Всеслава, / а сам под красными щитами / на кровавой траве / был прибит литовскими мечами…» Вероятно, этот Изяслав, подобно Игорю Святославичу, предпринял неподготовленный, скорее всего, сепаратный поход в Литву, войско его было разбито, а сам князь бесславно погиб, погубив при этом громкую военную славу своего легендарного деда Всеслава Полоцкого.

Беспощадным осуждением двух ветвей Рюриковичей, затеявших бесконечные кровавые войны и тем самым погубивших «деднюю славу», звучит обращение певца героической песни к ним: «Ярославичи и все внуки Всеслава! / Уже склоните стяги свои, / вложите (в ножны) свои мечи поврежденные, / ибо лишились вы славы дедов. / Ибо вы своими крамолами / начали наводить поганых (половцев) / на землю Русскую…» Автор «Слова» последовательно проводит главную мысль своей поэмы: воинская слава достигается тогда, когда её добывают чистыми руками и во имя Русской земли. Зависть же к славе отцов, дедов и братьев есть само по себе недостойное князя и рыцаря чувство, а уж если слава добывается из зависти, то она заслуживает морального общественного осуждения.

Но вернёмся к нашим летописям. Когда в 1249 г. Даниил и Василько Романовичи одержали решительную победу над ятвяжскими князьями, терзавшими северо-западные рубежи Волыни, галицкий летописец с восхищением описал её, воскликнув: «И многих христиан избавили от плена, и те пели им песню славы, ведь Бог им помог, и вернулись они со славой в свою землю, следуя пути своего отца, великого [князя] Романа, который некогда устремлялся на поганых, как лев, так что им половцы пугали детей». Эти слова (близкие к панегирику Мономаху из «Слова о погибели Русской земли»), как мне кажется, говорят о существовании своеобразных трубадуров у Романовичей, вроде знаменитого певца Митусы, некогда отказавшегося петь для князя Даниила и схваченного дворским Андреем в гнезде боярской оппозиции Романовичам — Перемышле.

Парафраз в приведённой цитате из панегирика Роману на первой из сохранившихся страниц Галицко-Волынского свода, который прославлял основателя династии, свидетельствует не только о продолжении генеральной линии этого памятника — апологии Романовичей, — но и о преемственности в глазах летописца их славы от славы их великого отца.

Окончательную же победу Даниила над ятвягами в 1254/55 г. преданный князю книжник прославляет особенно величественным панегириком: Русь оповещает Польшу о том, «что ятвяги заплатили дань королю Даниилу, сыну великого князя Романа. После смерти великого князя Романа никто из русских князей (имеется в виду сокрушительная победа Романа Мстиславича над ятвягами в 1197 г. — Авт.), не воевал столь успешно с ятвягами, кроме сына его Даниила. Бог дал ему эту дань, и слух возник в Польской земле в назидание потомкам, что ему дано было Богом показать своё мужество. Как писал премудрый хронограф: “Добрые дела святятся в веках”»12. Вероятно, имелся в виду один из греческих хронографов, бывших и источниками, и образцами для русских летописцев.

Естественно, князья понимали, что своими воинскими свершениями они добывают себе и своему воинству славу, — и стремились к ней. Об этом прямо свидетельствует Галицко-Волынская летопись. Во время войны с Чехией, затеянной Даниилом Романовичем в 1252 г. в союзе с венгерским королем и ради помощи сыну Роману, с которым воевал чешский королевич Оттокар, галицко-волынский князь вступил с войском во вражескую землю. Его летописец так объясняет этот поступок своего государя: «А Даниил князь хотел идти воевать и ради короля, и ради славы — ведь не было прежде в Русской земле никого, кто бы воевал Чешскую землю: ни Святослав Храбрый, ни Владимир Святой». Масштаб этой успешной кампании подчёркнут ссылками на великих предков, сполна заслуживших воинскую славу: Владимира Святославича и его отца Святослава Игоревича.

Стяг. Хоругвь

Стягами на Руси называли разноцветные продолговатые куски ткани, прикреплённые к древкам. Их весьма условные изображения можно увидеть на миниатюрах Радзивилловской летописи и Лицевого иллюминированного свода XVI в. Это были вовсе не знамёна (как можно прочитать во многих трудах по истории древнерусского военного искусства и даже в энциклопедиях), а род воинских значков, наподобие тех орлов, что бытовали в древнеримском войске. Знамёна и на Руси и в Центральной и Западной Европе появятся лишь через несколько столетий. Большинство историков полагает, что стягами также именовали воинские соединения: полки и их части13. В пользу этого предположения говорит, например, свидетельство новгородского летописца о том, что побеждённое новгородским князем Мстиславом Мстиславичем на Липице в 1216 г. войско ростово-суздальских князей имело 30 стягов: у Юрия Всеволодича их было 17, а у его брата Ярослава — 13 стягов.

Изготовлявшиеся из недолговечного материала (преимущественно из тканей), стяги и хоругви тоже были недолговечными. До наших дней, насколько мне известно, не дошло ни одного стяга или хоругви древнерусских времен. Поэтому особенно важным представляется изучение миниатюр Радзивилловской летописи, проведённое А.В. Арциховским и О.И. Подобедовой14. По мнению этих учёных, многие иллюстрации этого свода, уложенного в конце XV или в начале XVI в., созданы на основе рисунков, восходящих к концу ХII или к первой трети ХIII в. Как писал позднейший исследователь, «точность передачи форм древних предметов иллюстраторами Радзивилловской летописи многократно установлена А.В. Арциховским. Это позволяет отнестись с большим доверием к изображениям знамён». Но знамёна в Лицевом своде ХVI в. уже изображались в соответствии с принятым в нём условном каноне, далёком от действительности.

Стяги играли важную роль в походах и военных действиях. Само место собирания войска перед походом обозначалось водружением стяга. Им также метили место, на котором войско строилось в боевой порядок.

Стяги в древнерусской литературе бывали и символами войска вообще. Об этом свидетельствует, в частности, статья Киевского свода ХII в. под 1159 г. В том году недовольные князем Ярославом Владимировичем галицкие бояре (которых он не желал слушаться) решили его сместить и посадить другого князя, имевшего серьёзные династические права на Галицкое княжество, — Ивана Ростиславича Берладника, ставшего изгоем в 1145 г. после неудачной попытки отбить Галич у своего дяди и отца Ярослава Володимирка Володаревича: «Посылали к нему (Ивану) галичане (за этим внешне нейтральным термином в Киевской и Галицко-Волынской летописях обычно скрываются бояре, в данном случае — члены партии, враждебной князю Ярославу. — Авт.), веля сесть на коня, и теми словами призывали его к себе, молвя: “Как только явишь (свои) стяги, мы отступим от Ярослава”».

В сражениях стяги обычно несли в первых рядах войска. Потеря стяга была позором, — так же, как и потеря знамени в позднейшие времена. В 1169 г. воевода князя Михалка Юрьевича (сына Юрия Долгорукого) Владислав бился с половецкой ордой у Переяславля Русского. Северорусский летописец эмоционально рассказывает: «Была злая сеча, и убили стяговника нашего». Воевода «задумал стяг Михалков отбить и надеть на прилбицу (вероятно, речь идет об образе святого, обычно помещаемого на лобной части шлема, «прилбице». — Авт.), и его воины бросились на врага и стяговника половецкого убили…». Из этого текста следует, что стяги бытовали и у половцев. В русском войске стяг поручался одному из авторитетных воинов, которого источники и называли «стяговником» или «рындой».

В качестве олицетворения войска, собирающегося в поход на врага, выступают стяги в следующем отрывке «Слова о полку Игореве»: «Кони ржут за Сулой, — / звенит слава в Киеве; / трубы трубят в Новгороде, — / стоят стяги в Путивле». А в другом месте «Слова» стяг символизирует рать, понесшую тяжкое поражение: «Билися день, / билися другой; / третьего дня к полудню пали стяги Игоревы».

Князь Всеволод Святославич, «Буй Тур» Реконструкция М. Герасимова

Князь
Всеволод Святославич,
«Буй Тур»

Реконструкция М. Герасимова

Оставить на поле боя стяг означало утратить боевой порядок и потерпеть поражение. Во время междусобной войны в Ростово-Суздальском княжестве после смерти Андрея Юрьевича Боголюбского между его братом Михалком и племянником Мстиславом «стрельцы стрелялись между собою полками, и не доехали Мстиславичи до них, повергли стяг и побежали» (Лаврентьевская летопись). В ходе ожесточённого сражения с венгерским войском и отрядами мятежных галицких бояр в 1233 г. Даниил Романович, бившийся в первом ряду своего полка, «увидел, что стяг Василька (его брата) стоит и тот доблестно борется, и гонит венгров; обнажив свой меч, Даниил пошёл брату на помощь». В этом тексте стоящий, видный издалека стяг обозначает стойкость и мужество Василько Романовича и его полка. В приведённой цитате из Галицко-Волынской летописи слово «стяг» может означать также отряд, находившийся под командованием князя Василько.

Если термин «стяг» означал воинский значок и символизировал войско вообще, то понятие «хоругвь» имело более индивидуальный характер: она была принадлежностью того или иного князя, во многих случаях обозначала его личный полк.

В 1238 г., после двадцатилетней борьбы за восстановление Галицко-Волынского княжества, Даниил Романович торжественно вошёл в Галич: «Даниил же вошёл в град свой, …и принял стол отца своего, и обличил победу, и поставил на Немецких воротах хоругвь свою». В 1245 г. произошла решающая для Романовичей битва с венграми и поддерживаемыми ими войском Ростислава черниговского и боярскими отрядами. В кульминационный момент сражения «Даниил наблюдал вблизи действия Ростислава, и Филю (Фильния) который стоял в засадном полку с хоругвью. …Но вскоре Даниил вновь напал на него, и разбил его полк, и хоругвь его разодрал [пополам]». Это произвело сильнейшее моральное давление на венгерско-галицкое войско: «Увидев же это Ростислав побежал, и венгры обратились в бегство» (обе цитаты из Галицко-Волынской летописи).

В 1248/49 г. Даниил Романович вместе с мазовецким князем Земовитом вошли в землю ятвягов. Возглавлявший авангард галицко-волынского войска воевода «Лазарь был сзади с половцами, и напали на него (ятвяги) крепко и хоругвь его отняли». Лишь в результате ожесточённого сражения русским и мазовшанам удалось победить мужественно сражавшихся ятвягов (Галицко-Волынская летопись).

А в 1253 г. Даниил Романович совершил удачный поход в Чехию, целью которого было воздействовать на соперника его сына Романа, недавно ставшего австрийским герцогом, — чешского королевича Оттокара, и вынудить его покинуть Австрию. Русские ратники осадили город, который галицкий книжник назвал «Насильем». Тогда жители города, «увидев приближение многого множества полков, не выдержали и сдались… Даниил взял город, освободил пленных, и поставил хоругвь свою в городе и отметил победу», а жителей помиловал (Галицко-Волынская летопись). Как видим, и в этом случае водружение хоругви на стене или воротах города означало победоносное завершение военной кампании.

Так выглядели войны, походы, битвы, а также воинские удаль и слава в представлении русских летописцев и книжников.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. Т. IV. СПб., 1871. С. 207—208.

2 Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в ХIII—ХV вв. Л., 1976. С. 7.

3 Слово о полку Игореве / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. С. 69 (Литературные памятники). В дальнейшем текст воспроизводится по этому изданию в ритмическом переводе Д.С. Лихачёва.

4 Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод, статьи и комм. Д.С. Лихачёва. 2-е изд. СПб., 1999. С. 210. Текст «Повести» приводится по этому изданию в переводе на современный русский язык.

5 Здесь и в дальнейшем летописные тексты цитируются в переводе на современный русский язык. Основные издания использованных при написании текста летописей: Киевская ХII в. // Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. Ипатьевская летопись. СПб., 1908; Суздальская ХII—ХIII в. // ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Вып. 2—3. Л., 1927—1928; Воскресенская летопись ХII—ХIII  вв. // ПСРЛ. Т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856; Никоновская ХII в. // ПСРЛ. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб., 1862; Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. А.Н. Насонова. М.; Л., 1950; Галицко-Волынская летопись ХIII в. // Галицько-Волинський літопис / За ред. М.Ф.Котляра. Київ, 2002.

6 Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в ХIII—ХV вв. Л., 1976. С. 34.

7 Цит. по кн.: Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси. С. 19.

8 О победоносных походах Мономаха в Половецкую степь см.: Повесть временных лет.
С. 117—129.

9 Рыбаков Б.А. Воинское искусство // Очерки русской культуры ХIII—ХV вв. Ч. 1. М., 1969.
С. 350—351.

10 Слово о полку Игореве. С. 384—385 (Комментарий).

11 Генеалоги считают, что Изяслав был сыном полоцкого князя Василько Святославича (1132—1147), убит в войне с Литвой (Baumgarten N. Gйnйalogies et mariages occidentaux des Rurikides Russes du X au XIII siиcle. Roma, 1928. Tabl. VIII, № 19, 31). Д. Донской добавляет к этому, что Изяслав был князем Городенским, и согласен с тем, что его убили литовцы (Донской Д. Справочник по генеалогии Рюриковичей. Ч. 1. [Середина IХ — начало ХIV в.]. Ренн [Франция], 1991. С. 88. № 214).

12 См. Летопись по Ипатскому списку. С. 471.

13 См., напр.: Лихачёв Д.С. Комментарий исторический и географический // Слово о полку Игореве. С. 390.

14 Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944;
Подобедова О.И. Миниатюры русских исторических рукописей. М., 1965.

Николай КОТЛЯР,
доктор исторических наук, профессор,
член-корреспондент НАН Украины (г. Киев)

TopList