КОЛЛЕКЦИОНЕРЫ
и коллекции
подмосковных усадеб

Морозова Н. Интерьер в усадьбе Люблино.  Начало XX в.

Морозова Н. Интерьер в усадьбе Люблино. Начало XX в.

 

6-2.jpg (2274 bytes)

Материал может быть использован при подготовке занятия по москвоведению и в качестве дополнительного материала по теме «Культура России конца XIX — начала XX в.». 8—9-й классы.

6-3.jpg (2137 bytes)

 

Мемуарная литература и исторические документы свидетельствуют о том, что коллекционирование произведений изобразительного искусства, предметов старины, фарфора, оружия, стильной мебели, книг и т.п. в среде богатого дворянства всегда было престижным занятием.
Однако после 1861 г. сохранить прежние земельные владения с усадьбами или приобрести новые сумели лишь те хозяева, кто либо приспособился к изменившимся экономическим условиям, либо нашел какие-то иные источники доходов, что позволило им и впредь заниматься коллекционированием.

Усадьба Люблино. Рисунок на чашке
Усадьба Люблино.

Рисунок на чашке

 

К этому времени в России уже сложилась традиция — формировать усадебные интерьеры с помощью коллекций и собраний. За долгие годы они превратились в почти обязательный атрибут внутреннего убранства, особенно в господских домах и павильонах родовых имений, и стали одним из наиболее ярких внешних выражений усадебной культуры. Среди множества «подмосковных» наиболее интересными коллекциями и собраниями славились: Архангельское (Звенигородский уезд) — князей Юсуповых, графов Сумароковых-Эльстон; Большие Вяземы (Звенигородский уезд), Кузьминки и Дубровицы (Московский и Подольский уезды), Петровское-Дальнее (Звенигородский уезд) — князей Голицыных; Кусково и Останкино (Московский уезд) — графов Шереметевых; Ольгово (Дмитровский уезд) — графов Апраксиных; Покровское-Стрешнево (Московский уезд) — князей Шаховских-Глебовых-Стрешневых; Поречье (Можайский уезд) — графов Уваровых; Суханово (Подольский уезд) — князей Волконских; Отрада (Серпуховской уезд) — графов Орловых и др. Привязанность их владельцев к ушедшей эпохе выражалась в том, что там еще сохранялось многое в ущерб комфорту: никогда не передвигалась мебель и даже свечи всегда заменяли лампы. В ряде усадеб без существенных изменений уцелела даже обстановка второй половины XVIII — начала XIX  вв. Не случайно С.П. Дягилев, описывая свои странствия по усадьбам в поисках экспонатов для «Историко-художественной выставки русского портрета» (знаменитой «Таврической выставки»), открытой в 1905 г., констатировал: «Здесь доживают не люди, а доживает быт». В жертву ему приносились не только элементарные удобства, но и доходы от помещений, которые можно было бы сдавать на лето дачникам. Кроме желания сохранить в целом дух старины, многие владельцы с особой любовью берегли отдельные усадебные интерьеры, по тем или иным причинам дорогие их сердцу. Так, в Останкине уцелел кабинет Александра II, в котором он жил перед коронацией; в Суханове — комната сына владельца, князя Д.П. Волконского, приехавшего в усадьбу на летние каникулы и разбившегося насмерть во время прогулки верхом 23 мая 1892 г.; в Узком Московского уезда — кабинет владельца, князя П.Н. Трубецкого, в котором 31 июля 1900 г. скончался философ В.С. Соловьев, и т.п.
Даже пришедшие в негодность вещи в усадьбах обычно не выбрасывались, а хранились в специально выделенных помещениях, а иногда и целых зданиях. В Кузьминках князей Голицыных в пореформенное время им отвели немало помещений на конном дворе; кладовые для вышедших из употребления вещей имелись также в Кораллове (Звенигородский уезд) князей Васильчиковых, Ольгове (Дмитровский уезд) графов Апраксиных, Поречье (Звенигородский уезд) Медведниковых и др. усадьбах. Устройство подобных кладовых не следует рассматривать как попытку сознательного сохранения старины. Просто в обширном усадебном хозяйстве всегда возникало немало проблем, решить которые при помощи старых вещей зачастую оказывалось дешевле и проще, чем привозить новые из Москвы или других городов. В результате подобного практицизма в усадьбах смогли уцелеть любопытнейшие предметы ставшего историей бытового уклада.
Приспособить для жизни нового поколения старинный усадебный господский дом, загроможденный вещами, зачастую оказывалось невозможным без серьезных переделок. Недаром пореформенное время ознаменовалось целой серией перестроек родовых гнезд, среди которых: Вышние Горки и Валуево (Подольский уезд), Введенское (Звенигородский уезд), Малое Голубино (Московский уезд), Пущино на Наре (Серпуховской уезд), Алтуфьево, Узкое и Черемушки-Знаменское (Московский уезд) и др. Многие владельцы вообще предпочитали строить господские дома в усадьбах заново, не связываясь с перестройкой прежних. Однако и это не всегда помогало. Так, по свидетельству поэта А. Белого, В.И. Танеев — известный общественный деятель и адвокат, брат композитора — в Демьянове (Клинский уезд) «…жил в новом доме не более двух с половиною месяцев в году, прочие девять месяцев ютясь кое-как в двух комнатушках; зимой в библиотеке даже нельзя было работать в теплой одежде; такой там стоял сырой холод; и этот холод не протеплялся до конца даже летами». Такую же картину можно было увидеть и в Суханове (Подольский уезд). Несмотря на все попытки владельцев, князей Волконских, по-новому организовать быт в господском доме, тот к началу ХХ в. также не стал существенно удобнее для жилья. Поэтому некоторые владельцы родовых усадеб, сохраняя господские дома исключительно из фамильной гордости и как дань памяти предков, даже не пытались реконструировать их, предпочитая жить по соседству в одном из флигелей. Именно так поступили владельцы Ольгова графы Апраксины, владельцы Петровского-Дальнего князья Голицыны и др.

Усадьба Черемушки. Белый зал. Фото около 1910 г.
Усадьба Черемушки. Белый зал

Фото около 1910 г.

Знаменательно, что именно на пореформенное время приходятся и первые попытки реставрации или имитации старины — в тех формах, в которых ее понимали владельцы, и в тех усадьбах, где старины либо никогда не было прежде, либо она не сохранилась. В Сватове (Звенигородский уезд) графа С.С. Головина «лестница и зал были настолько хорошо отделаны пилястрами и лепными веночками, что многих могли ввести в заблуждение»; в Черемушках (Московский уезд) Н.В. Якунчикова при реконструкции господского дома по проекту И.В. Жолтовского в начале ХХ в. восстановили ампирный белый зал; в Абрамцеве (Дмитровский уезд) Мамонтовыми был устроен мемориальный кабинет С.Т. Аксакова, разумеется, в том виде, в каком его представляли себе Мамонтовы; подобным же образом граф С.Д. Шереметев «восстановил» кабинет Н.М. Карамзина в Остафьеве (Подольский уезд), добавив в него вещи А.С. Пушкина; в Лукине (Звенигородский уезд) по желанию владельца, барона М.Л. Боде, вся усадьба была стилизована под средневековый кремль в миниатюре: возвели крепостные стены, глухие и проезжие башни (над одной поднимались «боярские палаты»), церковь-усыпальницу, две часовни, «Древнехранилище и Музеум» (на его стенах и сводах поместили колоссальное генеалогическое древо Колычевых), а также мраморный обелиск, на гранях которого выбили 27 имен предков владельца — представителей рода Колычевых, погибших на полях сражений или принявших «мученическую смерть» (в создании этого комплекса принимал участие художник Ф.Г. Солнцев, ранее восстановивший Теремной дворец Московского Кремля); в Барвихе (Звенигородский уезд), имении баронессы Н.А. Мейендорф, превратился в родовой средневековый феодальный замок, в библиотеке которого среди прочих украшений почетное место занял медальон с буквами «Н» и «Х» — Дом Икскулей — родоначальников Мейендорфов; около 1905—1906 гг. в усадьбе Нижние дачи (Звенигородский уезд) приват-доцента Московского университета доктора медицины Н.С. Сперанского дом владельца был скопирован при строительстве с того, который виден на картине В.Д. Поленова «Бабушкин сад» (сохранился поныне), и т.п.

Бинеман Э.В. Портрет княжны М.С. Гагариной, впоследствии по мужу Бутурлиной (атрибуция М.Ю. Коробко). Нач. 1830-х гг. Государственная Третьяковская галерея (из усадьбы Ясенево)

Бинеман Э.В.

Портрет княжны М.С. Гагариной,
впоследствии по мужу Бутурлиной
(атрибуция М.Ю. Коробко).

Нач. 1830-х гг.
Государственная Третьяковская галерея
(из усадьбы Ясенево)

Весьма размытыми являются критерии, определяющие, кого же из хозяев усадеб можно отнести к коллекционерам. Разнообразные художественные ценности в значительной мере приобретались ими или в угоду моде, или с чисто утилитарными целями, в том числе и для украшения жилищ, а отнюдь не с намерением их коллекционировать. Так, по свидетельству русского искусствоведа 1920-х гг. А.Н. Греча основой своеобразного интерьера господского дома князей Васильчиковых в Кораллове была средневековая западноевропейская мебель, «…не составлявшая здесь коллекции, а нашедшая свое применение в быту» и соседствовавшая с усадебными предметами того времени. Профессор князь Е.Н. Трубецкой, вспоминая о своем детстве и юности (1860—1870-е гг.) в Ахтырке (Дмитровский уезд) и описывая ее художественные ценности: мебель из карельской березы и т.п., тонко подметил, что «…все это было будничным парадом дедушки» — владельца усадьбы генерала князя П.И. Трубецкого, т.е. своего рода декорациями, элементом ритуала.
При изучении усадеб нужно иметь в виду, что собственность многих их владельцев приобрела статус памятника лишь с течением времени. Отношение современников хорошо отражает цитата из работы А.Н. Греча «Венок усадьбам», который, описывая парадные интерьеры дворца великого князя Сергей Александровича в Ильинском (Звенигородский уезд), отмечал, что «остальная обстановка дома была заурядна и безвкусна и в высшей степени характерна для упадочного, рыночного искусства второй половины XIX века…». Именно как заурядные и безвкусные оценивались предметы убранства и многих других усадеб пореформенного времени. Характерный пример: эмиссар Музейного отдела Наркомпроса В.А. Мамуровский, обследовавший Узкое княгини А.В. Трубецкой во время Гражданской войны, умудрился не обнаружить ничего заслуживающего внимания с художественной точки зрения. Однако в Узком (ныне санатории РАН) до сих пор уцелели несколько картин, в т.ч. работа немецкого мастера А.Х. Риделя «Девушка у ручья» («Купальщица») 1868  г., а в вестибюле сохранилось огромное, почти во всю высоту стены, раздвижное зеркало-трельяж в рамах из красного дерева. Кроме того, тогда в усадьбе находилась одна из самых поэтичных скульптур конца XIX в. «Дети Трубецкие» работы Паоло Трубецкого, с успехом показанная в 1900 г. на выставках в Петербурге, устроенной художественным объединением «Мир искусства», и Париже (в настоящее время находится в экспозиции Государственного Русского музея).

Усадьба Остафьево. Кабинет Н. Карамзина. Фото начала XX в.
Усадьба Остафьево. Кабинет Н. Карамзина.

Фото начала XX в.

Окружая себя понравившимися вещами — иногда художественными, а иногда просто необычными или экзотическими, хозяева многих усадеб не предполагали, что в будущем их нарекут собирателями. Поэтому многие предметы старины, оседавшие в господских домах, до известной степени случайны и выражают лишь индивидуальность владельцев. По этой причине в подавляющем большинстве усадеб никогда не хранилось особо значительных произведений искусства, как, например, в Любимовке (Московский уезд) Сапожниковых, которая «…в своей внутренней обстановке не заключает ничего редкостного, но отличается уютностью и удобством»; Шахматове (Клинский уезд) Бекетотовых, где по свидетельству А.А. Блока не было почти ничего ценного, и т.п. Не являлись коллекционерами и многие владельцы фамильных портретных галерей — иначе пришлось бы называть так всех, кому достались изображения их дедушек и бабушек. То же можно сказать и о ряде владельцев архивов, находившихся в усадьбах, потому что не всегда ясно, что собой представляли эти материалы — уникальные, целенаправленно собиравшиеся документы по определенной тематике или скопившиеся за долгие годы хозяйственные бумаги по управлению имениями.
Поскольку многие усадьбы неоднократно переходили из рук в руки зачастую со всем содержимым, то нередко находившиеся в числе прочего имущества коллекции доставались лицам, порой не имевшим никакого отношения к их созданию и, по сути, являвшимся лишь хозяевами определенных наборов старых вещей. Поэтому многие усадебные собрания анонимны.
В дооктябрьское время многие подмосковные усадьбы были недоступны специалистам и любителям. Это приводило к легендам о находившихся там ценностях едва ли не мирового значения. Интерес периодически подогревался сенсационными сообщениями в прессе о сделанных то тут, то там сенсационных находках. Однако, как и следовало ожидать, сведения оказывались неточными. Недаром заведующий подотделом столичной охраны памятников М.М. Хуссид, отметил, что после Гражданской войны миф о хранимых в усадьбах сокровищах рассеялся. Действительно, неизвестных никому шедевров старых мастеров найти в усадьбах ни до Октябрьского переворота, ни после не удалось.
Вывозы художественных ценностей из подмосковных усадеб — ситуация отнюдь не исключительно касающаяся периода Гражданской войны (именно так эта тема подается в изданном за последнее время ряде работ)1. Кстати, анализ описей конца 1910-х — начала
1920-х гг. показывает, что из усадеб зачастую брали не только самое ценное, но и самое нужное для каких-либо сиюминутных утилитарных целей: столы, стулья, кровати, современные (на начало ХХ в.) журналы, книги и т.п.
Вообще же, до Октябрьского переворота многие владельцы подмосковных усадеб периодически вывозили из них вещи в городские дома или другие усадьбы, дарили, продавали и т.п. Большая часть обстановки господского дома в Кораллове, например, была вывезена ее бывшими владельцами князьями Васильчиковыми при продаже владения графу Граббе. Набор ампирной мебели для гостиной (с подлокотниками диванов и кресел в виде черных лебедей) из Узкого князья Трубецкие отправили в свой московский дом, а взамен распорядились доставить в усадьбу совсем новые вещи, никак между собой не связанные — ни стилистически, ни композиционно: гарнитур мягкой мебели в стиле модерн, чучело большого бурого медведя, держащего в лапах булаву и блюдо для визитных карточек — охотничий трофей старшего сына владельца имения — князя В.П. Трубецкого. Ряд картин из Кузьминок в 1860-х гг. по распоряжению князя С.М. Голицына, отправили в открытый им художественный музей, находившийся в его особняке на Волхонке (впоследствии коллекция музея куплена Эрмитажем). В 1873 г., когда С.М. Голицын переехал в свою другую подмосковную усадьбу — Дубровицы (Подольский уезд), туда из Кузьминок перевезли его любимые вещи – настольные часы и бронзу, дорогие безделушки, всю обстановку кабинета, а также некоторые фамильные портреты предков: баронов Строгановых и князей Голицыных. После Первой русской революции 1905 г. в Дубровицы перевезли следующую часть обстановки из кузьминского господского дома2. А все, что там осталось, уничтожил пожар 1916 г., который начался с антресолей, где были сложены старинная мебель красного дерева, несколько десятков картин и большая художественная коллекция, состоявшая из нескольких сотен гравюр. Удалось спасти около 30—40 картин, в том числе два фамильных портрета. Господский дом отстоять от огня так и не удалось: «…погиб очаровательный, несмотря на запущенность всего места, ансамбль, который невозможно забыть хоть раз побывавшему там. Трудно найти слово негодования и отвращения по поводу той очевидной небрежности, с какой относились к прекрасному художественному и историческому памятнику. Но неужели этот горький и возмутительный урок не послужит, наконец, к систематической охране других памятников, столь же, может быть, варварски не охраняемых?» — писал о гибели Кузьминок дореволюционный искусствовед А. Ростиславов3. Однако в целом в пореформенное время усадебная обстановка претерпевала меньше перемен, чем раньше, когда «вещи непрерывно перетекали из города в деревню и обратно, делая малозаметным для владельца переезд из Москвы в усадьбу на летнее время».

Усадьба Кузьминки. Центральный зал. Фото XX в.
Усадьба Кузьминки.
Центральный зал.

Фото XX в.

В первые десятилетия после 1861 г. в связи со сменой владельцев на рынок оказались выброшены предметы интерьера из многих усадеб, т.е. произошло значительное перераспределение ценностей. Теперь они оказались распылены, поэтому процесс коллекционирования стал, по меткому замечанию искусствоведа А.А. Сидорова, подобен «сбору колосьев на ниве, давно сжатой». Однако именно в такой ситуации появился тип «коллекционера-спасателя», возвращающего произведения искусства из забвения и небрежения, что, в свою очередь, требовало интуиции и опыта.
Между прочим, многие вещи так и не доехали до аукционов и антикварных магазинов, т.к. немало владельцев, как старых, так и новых, вплоть до конца XIX в. считали, что их проще уничтожить, не тратясь на перевозку, — из-за низкой продажной цены. Подобная ситуация возникала даже в усадьбах, владельцы которых отличались образованностью и просвещенностью. Так, в Кускове управляющий, не поставив в известность владельца графа С.Д. Шереметева, сжег несколько сундуков с веерами-экранами, нотными партиями, списками ролей и т.п. предметами XVIII в., оставшимися от знаменитого крепостного театра; в Озере (Бронницкий уезд), принадлежавшем Е.А. Телешовой — жене писателя Н.Д. Телешова, без их ведома управляющий В.К. Садовский вымостил садовые дорожки большей частью книг (как ни неправдоподобно это звучит) библиотеки XVIII—XIX вв., собранной одним из предыдущих владельцев имения, англичанином Аллеем — одним из владельцев первого в Москве универсального магазина, известного как «Мюр и Мерилиз»; владелец Горок (Верейский уезд) мировой посредник Г.Н. Кругликов вообще разрешил крестьянам забрать абсолютно все имущество из господского дома, вплоть до рам и дверей, поскольку его супруга не любила усадебной жизни и т.п.
Отметим, что действовавшее в пореформенное время законодательство о заповедных имениях способствовало неделимости усадеб и находившихся в них культурных ценностей. Владельцы Архангельского (Звенигородский уезд) князья Ф.Ф. и З.Н. Юсуповы, графы Сумароковы-Эльстон пошли в этом отношении еще дальше, составив в 1900 г. завещание, которое гласило следующее: «В случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество, состоящее в коллекциях предметов изящных искусств, редкостей и драгоценностей, собранных нашими предками и нами… завещаем в собственность государства в видах сохранения сих коллекций в пределах Империи для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества…»

Неизвестный художник. Портрет А.В.Всеволожского (родственнника Трубецких владельцев усадьбы Знаменское-Садки). 1820-е гг. Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки (из усадьбы Знаменское-Садки)

Неизвестный художник.

Портрет А.В.Всеволожского
(родственнника Трубецких владельцев
усадьбы Знаменское-Садки).

1820-е гг.
Отдел рукописей
Российской Государственной библиотеки
(из усадьбы Знаменское-Садки)

При переходе имений с усадьбами из рук в руки судьбу находившегося в них движимого имущества нужно было оговаривать отдельно. Без этого вся движимость считалась относившейся к усадьбе и принадлежала ее новому владельцу. Поэтому при продаже фон Бенкендорфами в 1884 г. усадьбы Виноградово (Московский уезд) купчихе Е.И. Бучумовой новой владелице достались все семейные вещи, документы и фамильная портретная галерея; А.Н. Ильин, став владельцем Быкова (Бронницкий уезд), обнаружил среди разной рухляди портреты: княгини Е.Р. Дашковой (работы Д.И. Левицкого) и Екатерины II (работы Ф.И. Рокотова), на которые уже не имел права претендовать бывший хозяин имения граф И.И. Воронцов-Дашков. Ю.А. Бахрушин (сын основателя знаменитого театрального музея в Москве) описал вопиющий случай: когда к семье Бахрушиных за долги перешла усадьба графини Келлер Ивановское (Подольский уезд) — только недвижимость без обстановки, — бывшая владелица, «…будучи не в состоянии вывезти всего несметного движимого имущества, приказала своему управляющему разрешить всем брать из дому все, что им понравится, но только не новым владельцам. Мой старший дядя Владимир, принимавший имение, был свидетелем, как окрестные крестьяне наваливали на свои подводы столы с крышками из цельного малахита и ляпис-лазури, огромные, в человеческий рост, фарфоровые вазы Императорского завода — подарки Николая I своему верному сатрапу (генерал-губернатору Москву графу А.А.Закревскому. — Авт.), музейную мебель красного дерева и карельской березы. Столовую посуду. Помешать этому он юридически не имел права». Гораздо реже встречаются положительные примеры такого рода. Так, владелец Середникова (Московский уезд) купец И.Г. Фирсанов, приобретя еще одно имение с усадьбой, не распродал хранившиеся там фамильные портреты, а сумел с выгодой распорядиться. Он отправил их в Петербург в подарок сыну бывшего помещика, занимавшему крупный пост в Министерстве путей сообщения, в результате чего впоследствии преуспел в железнодорожных поставках.
Как в новых, так и в старых усадьбах после 1861 г. ушла в прошлое традиция создания скульптурных портретных галерей. Те, что уже существовали — у графов Апраксиных в Ольгове и у графов Чернышевых-Кругликовых в Яропольце (Волоколамский уезд), сохранялись, однако ничего нового, сопоставимого с ними по масштабу, так и не возникло. Только в конце XIX — начале XX в. в некоторых усадьбах появились отдельные скульптурные произведения, изображавшие владельцев усадеб или членов их семей. Лучшие образцы работ такого рода — уже упомянутые нами «Дети Трубецкие» в Узком и скульптура «Княгиня Л.В. Голицына», выполненная тем же Паоло Трубецким. Она находилась в Петровском-Дальнем (Звенигородский уезд).

Усадьба Люблино. Интерьер
Усадьба Люблино.

Интерьер

Только на рубеже XIX—ХХ вв. была осознана наконец ценность дореформенной усадебной обстановки, явившаяся характерной чертой позднего русского символизма. «Внимание к старинной русской мебели вспыхнуло лет пятнадцать тому назад, не больше. А развилось и окрепло это собирательство всего-навсего лет семь-восемь», констатировал искусствовед И.И. Лазаревский в 1914 г. Параллельно у коллекционеров появился и интерес к фамильным портретам, чему способствовала состоявшаяся в 1905  г. знаменитая петербургская «Историко-художественная выставка портретов», или «Таврическая выставка» (о ней упоминалось в начале статьи), которая представила зрителю русскую усадебную культуру как эстетическую целостность.
После того как типичные предметы старого усадебного убранства перешли в разряд памятников искусства, появились и коллекции, например, графа С.С. Головина в Сватове (Звенигородский уезд), целенаправленно собиравшего любопытные вещи, характерные для интерьера второй половины XVIII — первой половины XIX вв.. Возник интерес и к небольшим мемориальным произведениям, хранившимся во многих усадьбах и выполненным непосредственно владельцами или их ближайшими родственниками и гостями. Это были бесчисленные альбомы, любительские рисунки, картины, акварели и миниатюры, рукодельные работы — вышивки, бисерные кошельки и т.п. Художественные ценности многих подмосковных усадеб, теперь, как правило, при их продажах включаются в описи и даже рекламные объявления. Нужно отметить, что если в дореформенное время собирательские интересы владельцев усадеб практически никогда не ограничивались каким-то одним направлением, то теперь наступило время большей специализации.
Формирование в конце XIX — начале XX вв. такого направления общественной мысли, как «отчизноведение», целью которого было изучение местной истории и природы (с публикацией материалов в журнале «Живописная Россия»), вызвало появление в подмосковных археологических собраний, повальное увлечение которыми отмечено искусствоведом М.В. Нащокиной, а также минералогических, этнографических и естественно-научных коллекций. Теперь обитатели русских усадеб приносили в господский дом обитавших в крае насекомых, украшали интерьер чучелами животных и птиц, а также составляли гербарии местной флоры. Спецификой усадебного коллекционирования пореформенного времени оказывались подчас сугубо научные цели. Это происходило в тех случаях, когда владельцами были ученые. В таких усадьбах, как правило, хранились собранные во время путешествий и экспедиций научные коллекции, библиотеки и архивы. Именно на такой базе мог быть создан Общедоступный естественно-исторический музей, открытый графиней Е.П. Шереметевой в принадлежавшем ее мужу (графу С.Д. Шереметеву) Михайловском (Подольский уезд) в 1895 г.
По свидетельству самой Е.П. Шереметевой, «в начале 90-х годов прошлого (т.е. XIX в. — Авт.) столетия Д.Н. Кайгородов стал давать уроки естественной истории моим меньшим детям, на которых я всегда присутствовала и стала все более и более увлекаться изучением природы, которую, впрочем, всегда любила. Приехав в деревню (т.е. Михайловское. — Авт.), мы начали собирать все, что нам казалось более или менее интересным». Непосредственную организацию музея, в котором по мысли графини должна была быть представлена вся местная флора и фауна, поручили молодому и талантливому ученому Ф.П. Бухгольцу. Под экспозицию «…отведена была одна комната, потом другая, потом отняли часть у прилегающей ко флигелю оранжереи, а в 1902 году пристроили большую комнату, в которую перенесли все коллекции». Активное участие в сборе и обработке материалов принимала сама Е.П. Шереметева. По ее заказу в 1900 и 1901 гг. ученый-географ Б.Б. Гриневецкий, совершив экспедиции в усадьбы С.Д. Шереметева Карданахи (в Кахетии) и Кучук-Дере (в окрестностях Сочи), собрал для музея коллекцию растений кавказской флоры. Кроме флоры и фауны в экспозиции были представлены и археологические находки: железные орудия конца XI — начала XII вв., обнаруженные в окрестностях Михайловского. В перспективе графиня предполагала передать музей Московскому университету и основать в Михайловском биологическую станцию, но не успела осуществить свой замысел до Октябрьского переворота.
Иногда собрание создавалось в память какого-то лица — либо бывавшего в усадьбе, либо по какой-либо причине значимого для ее владельцев. Так, в Перове (Московский уезд) Тарновских собирались вещи, связанные с немецким композитором Р. Вагнером, причем не мемориальные, а вторичные: копии с портретов, репродукции картин на темы вагнеровских опер и т.п. «Пусть являлись все эти вещи противоположными к старинной мебели и старым книгам в кожаных корешках, размещенным в шкафах светлого ореха, и мраморной прекрасной вазе перед окном в гостиной — они все же создавали усадьбе оригинальное, неповторимое лицо, совершенно законно отражая культурные интересы человека нового поколенья», —отмечал А.Н. Греч. Безусловно, материальная ценность перовского собрания была не слишком высока, но в целом оно давало достаточно полное представление и о Вагнере, и о характере его творчества4.
Переживаемый в те годы в России интерес к русским древностям, а также к современным предметам народного быта и творчества вызвал к жизни появление историко-этнографических собраний. Известна коллекция крестьянского искусства в Абрамцеве (Дмитровский уезд), по сути бывшего «музеем образцов» для учеников местной столярной мастерской и художников, изучавших народное искусство. Подобное же собрание в Наре-Ассаново (Верейский уезд) предназначалось его владелицей М.Ф. Якунчиковой для кустарного отдела Всемирной выставки в Париже (1900 г.); как образно заметил современный исследователь усадеб В.И. Новиков, «…даже в ампирных остафьевских залах можно было наткнуться на деревянную игрушку, расписную прялку или яркий праздничный наряд северной крестьянки» (имеется в виду Остафьево, принадлежавшее графам Шереметевым).
Судя по описям времени Гражданской войны, в пореформенное время библиотеки превратились из уникального явления во вполне будничное. Они стали принадлежностью почти каждой усадьбы. Наряду с еще существовавшими гигантскими библиотеками, насчитывавшими десятки тысяч томов и охватывавшими многие отрасли знания (характерными для дореформенного времени), появились значительно более компактные и специализированные книжные собрания. Библиотека баронов Мейендорф в Подушкине (Звенигородский уезд) состояла только из книг по искусству; И.Б. Месснера в Ново-Никольском (Дмитровский уезд) — исключительно из трактатов по богословию и философии; князя С.Б. Мещерского в Лотошине (Волоколамский уезд) — из трудов по богословию, истории, естествознанию и сельскому хозяйству; И.Э. Грабаря в Дугине (Подольский уезд) — из литературы по искусству и истории; Д.П. Рябушинского в Кучине (Московский уезд) — из исследований по авиации; поэта С.М. Соловьева в Дедове (Звенигородский уезд) — из книг по классической философии, истории философии и религии и т.д.
Мало того, даже сад у усадебного господского дома мог стать теперь маленькой ботанической коллекцией, в которой сочетались посадки, привезенные с самых разных континентов. В таком случае он превращался, по определению Д.С. Лихачева, в сад научного типа, т.е. любительский, одна из задач которого сводилась к познавательной демонстрации разнообразия зарубежной флоры. Именно такими были ботанические экспозиции, устроенные купцом Н.А. Варенцовым в Бутове (Подольский уезд) и потомственным почетным гражданином Н.Д. Морозовым в Льялове (Богородский уезд). Редким случаем целенаправленного формирования научного сада была коллекция Е.П. Шереметевой в уже упоминавшемся Михайловском.
Объектами собирательства в определенной степени могли быть и сами усадьбы, безусловно — не все, а обладающие интересным прошлым, достопримечательностями, обросшие легендами, принадлежавшие историческим лицам и т.п. Недаром жена владельца Мелихова (Серпуховской уезд) баронесса Стюарт говорила, что «…это имение — в сущности бездоходное — они сохраняют в неизменном виде в память [А.П.]Чехова и ради Марии Павловны (сестры А.П. Чехова. — Авт.), очень дорожащей этим местом»; «коллекционер усадеб» граф С.Д. Шереметев приобрел Остафьево, потому что оно было связано с именами А.С. Пушкина, Н.М. Карамзина и П.А. Вяземского, а Михайловское — как ушедшую из рода Шереметевых семейную святыню. Даже в объявлениях о продаже усадеб и имений стали публиковаться сведения об их истории. Вот образчики такой рекламной продукции: «Подмосковное имение в Можайском уезде, в 110 верстах от Москвы, в 6 верстах от артиллерийского лагеря при с. Клементьеве… Имение раньше принадлежало известному богачу, затратившему на него громадные деньги. И действительно, в свое время оно считалось чуть ли не первым под Москвою»; «Старинное поместье, одно из сохранивших все свое величие после минувшей и забытой жизни русского родовитого барина в своем родном гнезде… На одном из островов построен «домик Петра Великого» — точная копия с домика Великого Преобразователя в Петербурге»; «Продается знаменитое имение бывшего боярина Морозова, при царе Алексее Михайловиче, в 17 верстах от Москвы по ж.д.»; «Имение Некрасова... В этом имении жил и писал поэт Некрасов свое знаменитое произведение «Кому на Руси жить хорошо». Имение принадлежало прежде родственникам Некрасова, ныне принадлежит Верейскому купцу»; «Великая актриса Гликерия Николаевна Федотова поручила нам на продажу ее небольшое имение на берегу р. Оки».
Оценивая деятельность коллекционеров пореформенного времени, искусствовед начала ХХ  в. А.М. Эфрос иронически заметил: «Московский барин не дал никакого потомка-собирателя. Он просто исчез. Затем было ничто, а в 1860-х годах появился купец-коллекционер, который произошел «сам от самого себя». Действительно, «первую скрипку» в усадебном собирательстве в пореформенное время стали играть образованные предприниматели. Вообще, коллекционирование теперь оказалось прерогативой всех социальных групп, владевших усадьбами, но, разумеется, наиболее образованной и культурной их части, и стало школой развития художественного вкуса.
Подводя итоги, следует сказать, что хотя почти обязательным атрибутом внутреннего убранства ряда больших усадеб (особенно в родовых имениях) являлось наличие значительных коллекций, пока не удается выяснить хотя бы приблизительное число их собирателей, поскольку, за небольшим исключением, нам известно лишь о тех историко-культурных ценностях, которые сохранились в усадьбах к концу 1910-х гг. и были тогда же национализированы. О многих из них мы знаем только по описям конца 1910-х — начала 1920-х  гг., отличающихся чрезмерной лаконичностью, а также по отдельным вещам, находящимся сегодня в государственных или частных собраниях. Поэтому говорить о масштабах усадебного коллекционирования как явления пока достаточно сложно. Тем не менее очевидно, что оно занимало значительное место в усадебной жизни, поднявшись на новую ступень по сравнению с предыдущей эпохой.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См., например: Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994. С. 64—67; Жуков Ю.Н. Сохраненные революцией: Охрана памятников истории и культуры в Москве в 1917—19I21 годах. М., 1985; Иванова Л.В. Вывоз из усадеб художественных ценностей: По архивным материалам // Памятники Отечества, 1992, № 25, с. 71—75; Кончин Е.В. Картины в опломбированных ящиках: Как были сохранены в 1917—1920 гг. художественные ценности усадьбы «Отрада» // Искусство, 1985, № 11, с. 68—70; Кончин Е.В. Революцией призванные.
М., 1988; Полякова М.А. Обследование помещичьих имений Московской губернии в 1917—1920 гг. (по архивным источникам)// Русская усадьба: Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 2. М., 1996. С. 293—298; Щулепникова Е.И. Утраты усадебных архивов в годы революции и гражданской войны // Русская усадьба: Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 2. М., 1996. С. 308—313.
2 Ныне они находятся в Воронежском областном краеведческом музее, Государственной Третьяковской галерее, Государственном историческом музее, Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, Саратовском Государственном художественном музее им. А.Н. Радищева, Таганрогской картинной галерее и других отечественных хранилищах.
3 Р[остиславо]в А. Вести // Старые годы, 1916, № 10—12, с. 161. А.Н. Греч впоследствии огульно приписал причину пожара Кузьминок «…небрежности офицеров расположенного в усадьбе госпиталя…». См.: Греч А.Н. Венок усадьбам // Памятники Отечества. Вып. 32. 1994.
№ 3—4. С. 159. Однако это обвинение всего-навсего результат аберрации памяти А.Н. Греча (о пожаре в Кузьминках он написал значительно позже, находясь в заключении на Соловках в своей работе «Венок усадьбам»). К сожалению, при публикации «Венка усадьбам» этот сюжет никак не был прокомментирован. С ссылкой на А.Н.Греча обвинение раненым офицерам, лечившимся в Кузьминках, в гибели господского дома было совсем недавно повторено И.М.Пушкаревой. См. Дворянская купеческая сельская усадьба в России XVI—XX вв.
Исторические очерки. М., 2001. С. 502—503.
4 Личность Р.Вагнера можно считать культовой для пореформенной эпохи. Крупнейшим пропагандистом его музыки был композитор А.Н. Серов; он добился в 1863 г. приглашения Р. Вагнера в Москву и Петербург для концертной деятельности. См.: История европейского искусствознания. Вторая половина XIX в. М. 1966. С. 304. Деятельность Р. Вагнера и его последователей Г. Земпера и У. Морисса, базировавшаяся на неоромантической философии Ф. Ницше, рассматривается как «деятельность идейных предшественников модерна». См.: Мурина Е.Б. Проблемы синтеза пространственных искусств (Очерк истории). М. 1982. С. 26. Д.В.Сарабьянов определил их творчество как «протомодерн», отметив, что «…глобальные идеи вагнеровского универсального синтетического произведения были развиты русскими художниками символистами в театральном искусстве». См.: Сарабьянов Д.В. Стиль модерн. Истоки. История. Проблемы. М. 1989. С. 189.

Михаил КОРОБКО

TopList