«Под рукой» самодержца

Идея государства в России эпохи
Средневековья и раннего Нового времени

Продолжение. Начало см. № 39/2004

Методологический материал по курсу «Отечественной истории». 10—11-й классы.

 

Петр I. Гравюра XVIII в.
Петр I.

Гравюра XVIII в.

К XVII в. относится и возникновение первых специальных учреждений, в компетенцию которых входили вопросы государственной безопасности. Прежде всего это Приказ тайных дел, или Тайный приказ, созданный в 1655 г. и действовавший вплоть до смерти царя Алексея Михайловича в 1676 г. Именно Тайный приказ занимался расследованием наиболее значительных с точки зрения государственной безопасности политических преступлений, в частности дел патриарха Никона и Степана Разина. Название «приказа» указывает и на еще одну сторону его деятельности. С этого времени процесс принятия решений по важнейшим вопросам политической жизни страны перестал быть публичным. Само существование приказа давало возможность царю принимать решения в обход Боярской думы, в узком кругу особо доверенных лиц. С этого времени начинается формирование понятия государственной тайны, что нашло свое отражение и в делопроизводстве. Так в XVII в. все более широкое распространение получает тайнопись, т.е. шифрованное письмо.
Помимо Приказа тайных дел на протяжении XVII в. неоднократно возникали специальные следственные и сыскные учреждения. Так, Приказ сыскных дел занимался розыском лиц, пытавшихся уклониться от уплаты государственных налогов путем бегства или записи за крупными землевладельцами. В 1689 г. для следствия по делу Ф.Л. Шакловитого, кн. В.В. Голицына и Сильвестра Медведева был создан специальный Приказ розыскных дел. Аналогичные временные приказы-комиссии по делам о злоупотреблениях, измене, наведении порчи и пр. создавались и ранее. Наконец, надо иметь в виду, что почти все постоянно действующие центральные учреждения этого времени обладали следственными функциями, почти все имели собственные застенки и самостоятельно вершили суд и расправу.
Таким образом, в XVII в., накануне преобразований Петра I, в России сформировалось уже достаточно четкое представление о государстве, его интересах и безопасности. Этот процесс продолжился в XVIII столетии, когда совершился переход из Средневековья в Новое время и понятие «государство» постепенно обрело современный смысл.
На рубеже XVII—XVIII вв. в России происходят значительные изменения во всем строе политической жизни, социальном устройстве, организации власти и ее взаимоотношенях с обществом. Эти процессы, связанные с именем Петра  I, в современной исторической литературе принято характеризовать как модернизацию, переход от традиционного к современному обществу. В последние годы многие историки сходятся в том мнении, что реформам Петра предшествовал системный кризис, иначе характеризуемый как кризис традиционализма. Прежняя картина мира, характерная для русского средневекового сознания, пришла в противоречие с изменившимися внешними условиями и должна была подвергнуться радикальной трансформации. Эта трансформация сознания имела и религиозный аспект: конец света, ожидавшийся на протяжении всего Средневековья, так и не наступил, и на место идее коллективного спасения, предполагавшей, что в момент Страшного Суда Господь призовет к ответу души всех, когда-либо живших на земле, пришла идея спасения персонального. Иначе говоря, каждый человек праведной земной жизнью должен был заслужить прощение Господа, перед которым ему надлежало предстать сразу после смерти. Теперь уже не общество в целом было в ответе за каждого индивида, сам человек должен был позаботиться о собственном спасении. Соответственно, по-новому предстояло осмыслить и саму человеческую жизнь, ее цель, судьбу человека.
Если прежде, по словам А.М. Панченко, «считалось, что потомки как эхо повторяют предков, что существует общая для всех поколений родовая судьба, что индивидуальная судьба всецело ей подчинена», то теперь человек стал верить, что его судьба, как земная, так и загробная, находится в его собственных руках и зависит от способностей, энергии, трудолюбия и удачи. Это выдвижение на первый план личностного начала, характерное для Нового времени, неизбежно должно было вызвать к жизни связанные с ним новые представления об организации общества и государства. Важное значение в этом непростом процессе играли успехи в Западной Европе естественных наук, дававшие надежду на возможность познания окружающего мира, а следовательно, на возможность воздействовать на него с помощью разума. Вера в возможности разума и живой природы переносилась и на социальную сферу.
«Географические и научные открытия, — пишет американский историк М. Раев, — как и ускорение интеллектуального развития, способствовали постепенному возникновению представления о том, что созданный Богом мир не завершен, а его продуктивные возможности безграничны. Более того, человек сумел обнаружить законы, регулирующие природу, и, основываясь на этом знании, он считал возможным использовать свои силы для максимального увеличения ресурсов как в материальной, так и в культурной сферах». На этой почве формируется и западноевропейская рационалистическая философия XVII в. Ее представители — Т. Гоббс, Г. Гроций, С. Пуфендорф, Г.В. Лейбниц, чьи труды получили распространение в петровской России, создали теорию естественного происхождения государства в результате «общественного договора», т.е. соглашения между людьми, добровольно поступающимися в пользу государства частью своих прав в обмен на обеспечение безопасности. При этом безопасность толковалась максимально широко — как благополучное, мирное существование. Из этого положения выводилась мысль о том, что высшая цель всякого государства — обеспечение блага народа. Но достичь его можно лишь общими усилиями. Соответственно, каждый человек обязан трудиться на «общее благо», вносить свой вклад в его создание, и в этом смысле каждый человек — это лишь маленькая деталь, винтик в огромном государственном механизме, а его служение государству — это долг, главная жизненная цель и, собственно, смысл существования. «Общее благо» в этом контексте смыкалось с государством, становившимся его воплощением.

Граф П.И. Ягужинский. Неизв. художник. 1766 г.
Граф П.И. Ягужинский.

Неизв. художник. 1766 г.

Определить же, в чем именно состоит «общее благо», надлежало государю и его окружению. «Достичь этого, — развивает свою мысль М. Раев, — можно было с помощью образованной элиты администраторов под руководством государя, который воспитывает население для продуктивной работы через регулярность и плановую деятельность центральной власти», т.е. деятельность, основанную опять же на разумных, рациональных началах. Раеву вторит российский историк Е.В. Анисимов: «Человечеству казалось, что наконец найден ключ к счастью — стоит правильно сформулировать законы, усовершенствовать организацию, добиться беспрекословного, всеобщего и точного исполнения начинаний государства».
Но как добиться всеобщего исполнения государственных задач? Во-первых, посредством законов, которые будут регламентировать все сферы жизни человека. Во-вторых, с помощью полиции, которая станет наблюдать за исполнением этих законов. Так формируется новая политическая культура, которую называют обычно регулярным, или полицейским государством. Необходимо подчеркнуть, что словосочетание «полицейское государство» еще не обрело того значения, какое оно имеет в наши дни, поскольку люди еще не накопили негативный опыт жизни в подобном государстве.
Изменение представлений о происхождении государства и его назначении привели к переосмыслению и роли государя. Теперь она так же мыслилась как служение «общему благу». Государь — уже не наместник Бога на земле, но первый, самый главный слуга государства. Его долг, его миссия — в служении своему народу, в заботе о его благе, а его царствование — это его работа, та форма, в которую облечено его служение. Соответственно, неизмеримо выше, чем у других смертных, и его ответственность. Если все они подвластны ему, государю, то сам он подотчетен лишь Богу. В России эту мысль последовательно проводили идеологи петровского времени, и прежде всего архиепископ Феофан Прокопович в своей «Правде воли монаршей».
Но если государь служит государству, если сам он тоже «слуга Отечества», то естественно происходит разъединение понятий государь и государство. Одновременно сама мысль о том, что у государя есть долг по отношению к государству и своему народу, т.е. есть вполне земная миссия, приводит, с одной стороны, к десакрализации царского образа, а с другой, к возможности ставить вопрос о том, в какой степени тот или иной государь соответствует своему назначению. Петр I создал своего рода модель идеального государя-работника на троне, которая становится своеобразным критерием для оценки всех его преемников, причем модель эта имела не только российское, но и общеевропейское значение.
Меняется и характер взаимоотношений с подвластным государю населением. Еще в 1682 г. царь Федор Алексеевич запретил уподоблять царя Богу. В 1701 г. Петр рядом указов запретил в челобитных подписываться холопами и уменьшительными именами, падать перед царем на колени и снимать шапку перед царским дворцом. «Менее низости, более усердия к службе и верности ко мне и государству», — требовал он. Впрочем, уже вскоре была введена новая форма прошений на царское имя, которые предписывалось заканчивать формулой «Вашего царского величества нижайший раб». Распространив на все население страны единую форму обращения к государю, Петр законодательно закрепил представление обо всех жителях как своих подданных. Идея подданнства заменила собой идею принадлежности государю.
Заимствование идей западноевропейской философской и социологической мысли в России имело свою специфику. Понятие «общего блага» оказалось в центре идеологии петровского времени как высшая цель, ради которой трудится государь и должны трудиться подданные. Эта идея нашла отражение уже в «Манифесте о вызове иностранцев в Россию» 1702 г., где царь обещал «таким образом правительствовати, дабя всяк и каждый из наших верных подданных чувствовати мог, како наше единое намерение есть о их благосостоянии и приращении усердно пещися».
В это же время в российский политический лексикон входит слово «отчизна», а служение отчизне (отечеству) начинают рассматривать как долг каждого подданного. Характерны слова Петра, обращенные им к своим воинам на Полтавском поле в 1709 г.: «Не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за отечество… А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!» Однако использование как синонимов таких словосочетаний, как «общая польза», «всеобщая польза», «государственная польза», «польза отечества», уже к концу петровского царствования приводит к тому, что «общая польза» фактически отождествляется с понятием «государство». Именно в нем, в государстве, оказывается заключенной «общая польза» и именно служению ему должен посвятить себя его раб. Поскольку, в чем именно состоят «общая польза» и «государственный интерес», знает только государь, то по сути служение государю и государству — есть одно и то же. Именно государю, а не отечеству, не России приносил присягу «верный сын Отечества» в XVIII в. Так уже на новой, светской основе вновь происходит отождествление государя и государства и возникает то, что современные исследователи называют иногда «светской сакральностью» царского образа.
Таким образом, уже в петровское время идея государства, державности обретает самоценность. Государство, основанное на неограниченной монархической власти милитаристского характера и принуждающее подданных служить себе, рассматривается как высшая ценность, что, в свою очередь, ведет и к прямо противоположному процессу — постепенному отчуждению народа от государства, порождая традиционные для последующих веков русской истории страх людей перед государственной машиной и недоверие к власти.
Идея государства и, соответственно, государственной безопасности получила дальнейшее развитие, когда положения, выработанные философами-рационалистами XVII в. были дополнены учением европейских просветителей, составившим основу политической доктрины императрицы Екатерины II. В центре нового учения оказалось понятие закона и законности, а целью политики Екатерины стало создание «законной монархии», т.е. государства, в котором все прерогативы власти, как, впрочем, и права, обязанности и привилегии подданных, имели бы законодательное оформление. На обязательном исполнении закона должна была основываться вся общественная и частная жизнь. В свою очередь, именно в создании разумных и справедливых законов и тем самым обеспечении «блага», «блаженства» и «безопасности» народа видела императрица свою важнейшую задачу.
Уже первые манифесты Екатерины о восшествии на престол обосновывал и совершенный ею переворот тем, что деятельность ее предшественника Петра III создала угрозу безопасности страны. Свергнутый император обвинялся в посягательстве на православную церковь и заключении мира с врагами. Политика Петра III порождала угрозу мятежа, поскольку «он паче и паче старался умножать оскорбление развращением всего того, что Великий в свете Монарх и Отец своего Отечества… Император Петр Великий… в России установил и к чему он достиг неусыпным трудом тридцатилетнего своего царствования». Обращаясь к подданным, императрица просила их молить Бога, дабы он помог ей «поднять скипетр в соблюдение нашего православного закона, в укрепление и защищение любезного отечества, в сохранение правосудия, в искоренение зла и всяких неправд и утеснений». Новая власть торжественно клялась «узаконить такия государственныя установления, по которым бы правительство любезнаго нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое имело так, чтоб и в потомки (т.е. и в будущем. — Авт.) каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению добраго во всем порядка, и тем уповаем сохранить целость». Таким образом безопасность рассматривалась не только как защита его рубежей и внешнеполитических интересов, но и как предотвращение внутренних потрясений, что среди прочего предполагалось обеспечить установлением законодательных пределов власти всех государственных институтов. Еще одной темой, вышедшей в это время на первый план, была идея о том, что безопасность государства есть по своей сути безопасность общества, которая, в свою очередь, складывается из обеспечиваемой законом безопасности каждого из его членов, основанной на сознательном ограничении свободы по принципу: «Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют». В Наказе Уложенной комиссии — своем самом важном программном документе — Екатерина писала: «Государственная вольность во гражданине есть спокойство духа, происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностию; и чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтоб один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов».

Князь М.Ю. Ромодановский. Неизв. художник. Первая половина XVIII в.

Князь
М.Ю. Ромодановский

Неизв. художник.
Первая половина XVIII в.

Эволюция представлений о государственной безопасности в XVIII в. была теснейшим образом связана и с развитием военного дела. В результате реформ Петра Великого в России появляется регулярная армия, основанная на рекрутском наборе. При этом рекрутская повинность была распространена на все категории населения за исключением дворян, которые за право владеть крепостными душами были обязаны служить государству поголовно и пожизненно. Источник формирования армии стал практически неиссякаемым, что давало возможность России содержать самую многочисленную армию в мире и играть важную роль на международной арене.
Однако созданная Петром I система имела существенный изъян: содержание огромной армии и активная внешняя политика зачастую оказывались не по карману бедной ресурсами стране. Так, согласно замыслу царя, основным источником финансирования армии должны были стать собираемые с населения налоги. Поскольку основными налогоплательщиками были крестьяне, то состояние армии, а соответственно и обеспечение государственной безопасности оказывалось в прямой зависимости от платежеспособности крестьянства. Размер подушной подати был относительно невелик, но на практике собрать необходимую сумму полностью на протяжении всего XVIII столетия практически никогда не удавалось, несмотря на то что время от времени правительство пыталось применять против неплательщиков жесткие репрессивные меры.
Впервые подушную подать собирали в 1724 г., а когда осенью следующего года, т.е. уже после смерти Петра I, подсчитали результаты, то обнаружилось, что собрали лишь примерно половину того, на что рассчитывали. Но еще раньше генерал-прокурор Сената П.И. Ягужинский представил Екатерине I записку о состоянии государственных дел, в которой констатировал, что страна находится в критическом положении, связанном прежде всего с обнищанием населения. Ягужинский предлагал ряд конкретных мер для, как он писал, «целости государства и народа». Их реализация выпала на долю Верховного тайного совета, который к январю 1727 г. подготовил указ, в котором однозначно констатировалось: «Понеже армия так нужна, что без нее государству стоять невозможно… того ради и о крестьянех попечение иметь надлежит, ибо солдат с крестьянином связан, как душа с телом, и когда крестьянина не будет, тогда не будет и солдата».
Идея зависимости безопасности государства от уровня благосостояния народа получила свое развитие в проектах П.И. Шувалова, благодаря реформам которого в конце 1740-х гг. отчасти удалось решить проблему собираемости налогов. Характерно в этом отношении название одного из шуваловских проектов — «Облегчение ради народа». Смысл предложенных Шуваловым реформ был в значительной мере связан с облегчением налогового бремени населения и переориентации налоговой системы с прямого на косвенное обложение.
Идея служения отечеству также эволюционирует вместе с эволюцией представлений о государстве. В екатерининское время она постепенно обретает уже не чисто казенную, но и общественно-патриотическую окраску. Именно во второй половине XVIII в. начинается формирование русского патриотизма, что в немалой степени было связано с внешнеполитическими успехами России. В либеральной, а подчас и откровенно оппозиционной власти общественной мысли, носителями которой были, конечно, представители образованных слоев общества, заново начинается постепенное разделение понятий «отечество» и «государь», причем первое обретает повышенную самоценность. Понятно, что в этом контексте иное значение постепенно придавалось и военной службе, связанной с обеспечением внешней безопасности страны.
С созданием Петром I регулярной русской армии государственная служба становится для дворян обязательной и бессрочной. В царствование Анны Иоанновны срок обязательной службы для дворян сокращается до 25 лет, а в 1762 г. Манифестом о вольности дворянства служба объявляется и вовсе не обязательной. Однако для основной массы дворянства она по-прежнему оставалась единственной возможностью обеспечить себе пропитание, а в случае удачи и хорошую карьеру. Одновременно в системе ценностей русского дворянства служба «царю и Отечеству», в особенности военная, обретает все большую весомость. Защита отечества, обеспечение его безопасности начинает расцениваться как патриотический долг.
Таким образом представление о государственной безопасности на протяжении всего XVIII в. постепенно менялось, приближаясь к современному — как основанной на правопорядке общественной, национальной безопасности, обеспечивающей безопасность каждого отдельного гражданина. Одновременно приходит и понимание того, что безопасность государства обеспечивается взаимодействием общества и государственных институтов, которые не могут существовать отдельно друг от друга. Постепенно такие идеи находят воплощение и в законодательстве.
XVIII век — это и время создания в России специальных органов политического сыска и полиции. Как уже упоминалось, обычной практикой предшествующего XVII в. были специальные сыскные комиссии по политическим делам. Эта практика продолжалась и в первые годы правления Петра I. Так, для расследования стрелецкого бунта 1698 г. было образовано целых десять следственных комиссий. Однако показательно, что одну из них, главную, возглавлял князь Ф.Ю. Ромодановский — доверенное лицо царя и одновременно глава Преображенского приказа. Именно Преображенский приказ и стал вскоре первым специальным ведомством политического сыска.
Преображенский приказ вырос из Преображенской потешной избы, созданной еще в 1686 г. После 1689 г., когда из «потешных» были сформированы Преображенский и Семеновский полки, для управления ими создали Преображенскую и Семеновскую съезжие избы при главенстве первой. Однако уже в 1695 г. в документах появляется наименование «Преображенский приказ», а его функции стали включать в себя следствие и суд по важнейшим уголовным делам, а также полицейский контроль за порядком в Москве. С 1697 г., когда царь отбыл в Великое посольство, глава Преображенского приказа Ромодановский фактически возглавил управление страной, причем сохранились сведения, что перед отъездом Петр специально поручил ему сыск по политическим делам. Преображенский приказ сыграл и центральную роль в стрелецком розыске 1698 г., а указом царя 1702 г. за ним было закреплено исключительное право ведения следствия и суда по всем совершенным на территории страны политическим преступлениям. Это означало, что стоило кому-либо лишь произнести магическую фразу «Слово и дело государево», как он тут же подлежал аресту и отсылке в Преображенский приказ.
Наделение Преображенского приказа столь исключительными функциями связано, в первую очередь, с особым доверием царя к Ромодановскому — своему постоянному товарищу по шутовским забавам во «Всепьянейшем соборе». Ромодановский был известен как человек безусловно преданный царю и при этом крайне жестокий и беспринципный. Но решающую роль в его судьбе сыграло усердие при расследовании стрелецкого заговора 1698 г., когда ему удалось установить связи стрельцов с царевной Софьей.

Дьяк. Гравюра. XVI в.
Дьяк

Гравюра. XVI в.

С учетом того, что функции Преображенского приказа никогда не ограничивались лишь политическим сыском, а были весьма широки, штат приказа выглядел весьма скромно: два дьяка, 5—8 подьячих и несколько десятков прикомандированных к Приказу офицеров и солдат гвардии, которые среди прочего несли караульную службу, охраняли царский зверинец и ведали охотничьим хозяйством государя. Не случайно поэтому уже во второй половине 1710-х гг. Преображенскому приказу пришлось отчасти разделить монополию на сыск по политическим преступлениям с так называемыми «Майорскими канцеляриями». По большей части они создавались как временные следственные комиссии, однако на практике становились постоянно действующими центральными учреждениями, причем первоначально подотчетными лишь непосредственно царю. И только после коллежской реформы они были подчинены Сенату. Свое название эти учреждения получили потому, что по большей части их возглавляли майоры гвардии. Появление Майорских канцелярий было связано с важной проблемой — взяточничеством и казнокрадством. Объем подобного рода преступлений был столь велик, что Преображенский приказ справиться с необходимыми расследованиями был не в состоянии. Деятельность Майорских канцелярий была в основном свернута в 1724 г., когда Петр завершил реформу административного управления. Однако раньше возникло еще одно учреждение — Канцелярия тайных розыскных дел, более известная как Тайная канцелярия.
Тайная канцелярия во главе с П.А. Толстым была учреждена Петром I в Москве в феврале 1718 г. для следствия по делу царевича Алексея Петровича — первоначально как временная комиссия. Однако уже в следующем месяце канцелярия переехала в Петербург, оставив в Москве свой филиал, и таким образом постепенно превратилась в постоянное учреждение центрального управления. До 1720 г. Тайная канцелярия действовала параллельно с Преображенским приказом, но затем их функции были разграничены. Тайной канцелярии был поручен сыск и суд по политическим преступлениям в Петербурге и ближайших к нему городах, а Преображенскому приказу — на всей остальной территории страны. Поначалу Тайная канцелярия не подчинялась даже Сенату. Напротив, все другие учреждения обязаны были исполнять ее указания. Однако в 1724 г. царь повелел Тайной канцелярии сдать дела в Сенат, по-видимому, предполагая превратить ее в одну из сенатских канцелярий. Однако из-за смерти Петра I эта реформа до конца доведена не была. Но в 1726 г. в деятельности Тайной канцелярии все же была поставлена точка, когда ее функции были переданы Преображенскому приказу и Верховному тайному совету.
В течение нескольких последующих лет сыск и суд по политическим делам осуществлялся преимущественно именно этими учреждениями. Однако, поскольку Совет также стремился к монополии власти, Приказ в Москве стал не нужен и в 1729 г. был ликвидирован. С восшествием на престол императрицы Анны Иоанновны (1730) настал час и Верховного тайного совета и тогда, в 1731 г. была воссоздана Тайная канцелярия, причем она унаследовала от Преображенского приказа и статус центрального учреждения, и бюджет, и архив. В Петербурге канцелярия разместилась в Петропавловской крепости, а возглавил ее генерал А.И. Ушаков — доверенное лицо императрицы, которого впоследствии, при Елизавете Петровне, сменил А.И. Шувалов, так же входивший в круг особо приближенных. Как и прежде, Тайная канцелярия подчинялась непосредственно государю. Таким образом, изначально этому органу политического сыска, главному и единственному на тот момент ведомству по охране государственной безопасности, был придан особый статус в системе органов государственной власти, делавший его деятельность фактически бесконтрольной.
Штат Тайной канцелярии был невелик — всего 6—8 подьячих, потому для расследования особо важных дел, связанных с заговорами, в которых были замешаны видные сановники, и в аннинское, и в елизаветинское время создавались специальные комиссии, в состав которых включался и глава Тайной канцелярии. Так, расправляясь со своими политическими противниками, Анна Иоанновна в 1734 г. создала следственную комиссию по делу А.А. Черкасского, в 1736 г. — по делу Д.М. Голицына, в 1738 г. — по делу Долгоруких, а в 1740 г. — по делу кабинет-министра А.П. Волынского и его соратников. В правление Анны Леопольдовны подобным же образом расследовались дела Э. Бирона и А.П. Бестужева-Рюмина, а при Елизавете Петровне — сперва А.И. Остермана, Б.Х. Миниха и К. Левенвольде, а затем Лопухиных, Лестока и канцлера А.П. Бестужева-Рюмина.
Как можно видеть, все учреждения политического сыска, создававшиеся в первой половине XVIII в., возглавлялись лицами, пользовавшимися особым доверием государя, а сами учреждения неизменно получали в системе управления особый статус. С одной стороны, это было вполне естественно, ведь речь шла о самом важном — безопасности государства, борьбе с наиболее опасными для власти преступниками, сохранении государственной тайны. С другой, все русские государи этого времени проявляли к политическим делам особый интерес, нередко лично участвовали в следствии, вмешивались в его ход, знакомились с показаниями обвиняемых, выносили им приговоры.
В феврале 1762 г. указом Петра III Тайная канцелярия была ликвидирована. Император руководствовался различными мотивами. Во-первых, на протяжении долгого царствования Елизаветы Петровны он сам, как и все другие русские люди того времени, испытывал постоянный страх и ненависть перед Тайной канцелярией. Во-вторых, Петр III подражал прусскому королю Фридриху II, также уничтожившему подобное учреждение в своей стране. Ликвидация Тайной канцелярии, естественно, не уничтожила политический сыск как таковой. Но была разрушена ее монополия на расследование преступлений «по первым двум пунктам», с включением в ее юрисдикцию всех сословных групп населения, ставившая это учреждение в особое, по существу внеправовое положение в системе государственной власти. Теперь право предварительного следствия по политическим преступлениям получили местные органы власти, и лишь по установлении факта преступного деяния обвиняемый передавался в Сенат, который продолжал расследование и решал судьбу преступника. Уже в 1760-е гг. число дел политического характера по сравнению с предшествующим десятилетием резко сократилось: с 2413 до 1246. В 1770-е гг. было расследовано всего 1094 дела, а в 1780-е — 992.
Новый порядок следствия и суда по политическим преступлениям сложился, однако, не сразу. Прошло несколько месяцев, прежде чем Екатерина II сперва подтвердила указ о ликвидации Тайной канцелярии, а затем создала Тайную экспедицию Сената. После того как в следующем году была осуществлена реформа Сената, Тайная экспедиция специальным указом была подчинена Первому департаменту и, таким образом, теперь ею руководил непосредственно генерал-прокурор. Таким образом прокуратура, учрежденная в свое время Петром I как орган контроля за соблюдением закона государственными служащими, впервые получила в свое распоряжение хоть и небольшой следственный аппарат. Непосредственным распорядителем дел Тайной экспедиции был ее обер-секретарь, в подчинении у которого было 24 канцелярских чиновника. Более двадцати первых лет существования Тайной экспедиции эту должность занимал С.И. Шешковский. Впрочем, и при Екатерине II создавались специальные следственные комиссии для расследования наиболее значимых политических дел, как, например, дела В.Я. Мировича, Е.И. Пугачева и его сподвижников, А.Н. Радищева, Н.И. Новикова и Т. Костюшко.
Исходя из концепции государственной безопасности того времени, ее охрана обеспечивалась не только органами политического сыска, но и постепенным созданием регулярной полиции. Развернутое обоснование роли полиции в государстве было дано в специальной главе «О полицейских делах» петровского регламента Главного магистрата 1724 г. В ней, в частности, говорилось: «Полиция особливое свое состояние имеет, а именно: оная споспешествует в правах и в правосудии, раждает добрые порядки и нравоучении, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных, непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу, чинит добрых досмотрителей, тщательных и добрых служителей, города и в них улицы регулярно сочиняет, препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешении, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных по заповедям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальной подпор человеческой безопасности и удобности». Функции полиции, ее роль в жизни общества, таким образом, оказывались чрезвычайно широки, а сама она должна была стать своего рода стержнем общественной структуры.

Экземпляр Наказа Екатерины II Уложенной комиссии 1767 г.
Экземпляр Наказа Екатерины II
Уложенной комиссии

1767 г.

Еще в 1718 г. в Петербурге была создана Полицмейстерская канцелярия во главе с генерал-полицмейстером. Специальным указом ему предписывалось осуществлять наблюдение за порядком в городе, контроль за приезжающими и отъезжающими, выдачу паспортов, борьбу с уголовными преступлениями и сыск преступников, преследование раскольников, борьбу с незаконным производством спиртных напитков, контроль за точностью используемых торговцами мер и весов и качеством продаваемых товаров, борьбу с нищенством, контроль за соблюдением в городе чистоты, борьбу с эпидемиями, принятие противопожарных мер и пр. В 1722 г. Полицмейстерская канцелярия была создана и в Москве. В 1732 г. на базе петербургской была образована Главная полицмейстерская канцелярия, которой поручалось руководство всей полицией страны. Став органом центрального управления, это ведомство постоянно расширяло свои функции и приобретало все большее значение. Так, в начале 1760-х гг. в его штате числилось уже более 300 человек. Сохраняя свою власть и над столицей империи Петербургом, Главная полицмейстерская канцелярия вела учет его жителей, выдавала паспорта, еженедельно докладывала Коллегии иностранных дел о прибывших иностранцах, разрешала споры, связанные с застройкой города, производила следствие и суд по административным правонарушениям.
Иначе обстояло дело в других городах страны. В 1733 г. полицмейстерские конторы были созданы лишь в 8 губернских и 15 провинциальных городах. Они руководили работой полицейских домов. Там производились наказания за мелкие правонарушения и располагалась городская пожарная команда. В 1762 г. полицмейстерские должности в городах были ликвидированы, а их функции были переданы органам исполнительной власти — провинциальным и воеводским канцеляриям. Однако в большей части российских городов полицмейстеров не было и раньше. Их функции рассматривались как одна из повинностей городского населения, и, соответственно, их исполняли по очереди выборные от горожан.
Новый этап в становлении в России регулярной полиции связан с изданием в 1782 г. екатерининского Устава благочиния, или полицейского. По своей направленности он, с одной стороны, являлся прямым продолжением осуществленной ранее Екатериной II губернской реформы, а с другой, развитием и воплощением мысли Петра I о полиции как «душе гражданства». Согласно Уставу, каждый город делился на части по 200—700 дворов в каждой, а части — на кварталы по 50—100 дворов. В каждую часть назначался частный пристав, а в квартал — квартальный надзиратель и квартальный поручик. Над всеми ними — городская Управа благочиния. Управа имеет «бдение, дабы в городе сохранены были благочиние, добронравие и порядок». Сюда включался контроль за торговлей, ловля беглых, починка дорог, улиц, мостов и переправ, борьба с азартными играми, строительство в городе бань, разгон не разрешенных законом «обществ, товариществ, братств и иных подобных собраний».
Непосредственным вершителем полицейского надзора в городе выступал частный пристав. Ему вменялось в обязанность следить за проведением в городе разного рода общественных мероприятий, причем «буде где в части окажется незаконное сходбище или скопище людей, то частный пристав должен находиться тут на месте, чтоб всякаго паки заставить войти в свою стезь и разойтиться по домам и жить покойно и безмятежно». Особое внимание Устав уделял вопросам вероисповедания, — с одной стороны, провозглашая религиозную веротерпимость, а с другой, препятствуя православным переходить в другую веру. Устав запрещал пьянствовать, божиться без повода и употреблять «бранныя или непотребныя слова» в общественным местах, при старших по чину или возрасту, а также в присутствии женщин». Как видно уже из названия екатерининского Устава, «благочиние», т.е. спокойствие, порядок, рассматривались в XVIII в. как синоним всего, что связано с полицией.
Анализ законодательства XVIII в. показывает: несмотря на то что именно в это время декларируемое властью представление о государственной безопасности расширяется и приближается к современному, реальная практика правоприменения отражала особенности политической культуры. Отождествляя себя с государством, правители страны фактически понимали государственную безопасность как безопасность собственной власти. Соответственно, любые, даже мнимые покушения на нее рассматривались как угроза. Надо заметить, что покушения на верховную власть действительно представляли собой угрозу безопасности государства, поскольку могли иметь своим следствием нарушение политической стабильности, как, собственно, и происходило в XVIII в. во время многочисленных дворцовых переворотов. Но восприятие этой угрозы властителями страны носило более личностный характер. Именно поэтому они видели ее не только в реальных действиях, в заговоре против власти или, например, в ее оскорблении, но просто в элементарном ее обсуждении. По сути дела, власть навязывала подданным только одну модель восприятия и трактовки себя. Создаваемый тем самым образ приобретал сакральный, непререкаемый характер, который не мог быть подвергнут даже намеку на критику. Подобный подход отразился и в иных формах защиты государственной безопасности, в частности в процедуре следствия и наказания за государственные преступления.

Императрица Екатерина II
Императрица Екатерина II

В России XVIII в. право еще не существовало как самостоятельная сфера общественной деятельности. В стране не было системы юридического образования, а соответственно, не было и профессиональных юристов. В этих условиях не могло быть и речи о существовании адвокатуры, да и вообще каких-либо частных лиц, занимающихся юридической практикой. Вот почему любой процесс по уголовному делу изначально носил обвинительный характер, а произвол и коррупция среди вершителей правосудия, несмотря на все попытки государства бороться с корыстолюбием судей, были поистине безграничны.
Вплоть до последней четверти XVIII в. судебные функции имели почти все органы исполнительной власти. Практически при всех учреждениях имелись «колодничьи избы» для содержания заключенных, а в штате — палач для производства пыток и вершения наказания. Самостоятельная судебная система стала формироваться лишь после 1775 г. в рамках губернской реформы Екатерины II. Важнейшие идеи в области права заимствовались преимущественно из сочинений западноевропейских мыслителей и правоведов, но и они, как правило, оставались либо плохо понятыми, либо вовсе не услышанными. Так произошло, в частности, с Наказом Екатерины II Уложенной комиссии, где императрица воспроизвела многие идеи знаменитого итальянского юриста Ч. Беккариа и где впервые в русской истории была сформулировала презумпция невиновности. Там же Екатерина писала о необходимости соизмерять наказание и преступление, о недопустимости наказывать дважды за одно и то же правонарушение, что нельзя вменять в вину человеку тюремное заключение, если позже он был оправдан, о необходимости вести работу по предупреждению преступлений и т.д. Однако неразвитость правового сознания не позволила съехавшимся со всех концов страны депутатам понять, что за этими словами стояла возможность создать принципиально новую судебную систему.
Абсолютное большинство судебно-следственных дел XVIII в., которые так или иначе можно было квалифицировать как имеющие отношение к государственной безопасности, начинались с извета, т.е. доноса. Исключение составляли лишь процессы над крупными государственными деятелями, когда власть сама инициировала выдвижение против них обвинений. При отсутствии у органов политического сыска сети штатных сотрудников, которая охватывала бы всю страну, система доносительства фактически обеспечивала постоянный надзор за благонадежностью населения. Донос был узаконенной формой взаимодействия гражданина и власти, рассматривался как гражданский долг, что полностью соответствовало и представлениям об основанном на «общем благе» регулярном государстве.
Согласно действующему законодательству процедура доноса была определенным образом регламентирована и, таким образом, вписана в правовую систему. Человек, ставший очевидцем какого-либо поступка или слов, свидетельствовавших о неблагонадежности другого лица, и сообщивший об этом «куда следует», мог рассчитывать на денежное вознаграждение. Однако для этого необходимо было соблюсти определенные условия. Во-первых, извет необходимо было сделать в течение трех дней после события. В случае нарушения этого срока изветчик попадал под подозрение как возможный соучастник и, как правило, терял право на вознаграждение. Во-вторых, извет необходимо было доказать. Как только донос был сделан, изветчик подлежал немедленному аресту и начинало действовать старинное правило: «доносчику — первый кнут». Если доносчик продолжал настаивать на своем, принимались меры для ареста обвиняемого и свидетелей, потом начиналось следствие. В течение всего следствия, которое длилось до нескольких лет, и обвиняемый, и изветчик, и свидетели находились в тюрьме и постоянно подвергались допросам, в том числе с применением пыток, и очным ставкам.
В случае, если изветчику не удавалось доказать свое обвинение, он подлежал жестокому наказанию за ложный донос. Роль же арестованных по делу свидетелей заключалась не только в том, чтобы подтвердить или опровергнуть обвинения, но и объяснить, почему они сами вовремя не донесли на обвиняемого. Вот почему нередко свидетели предпочитали говорить, что ничего не видели и не слышали, зачастую ссылаясь на то, что в момент события были пьяны. Не удивительно также, что, услышав от собеседника по столу, подчас совершенно случайного, что-то крамольное, люди затыкали уши или вовсе в ужасе разбегались, лишь бы не оказаться в застенке. Охватывая всю страну и все слои русского общества, система доносительства, с одной стороны, порождала атмосферу всеобщего страха, а с другой, развращала общество. Люди опасались не только случайных знакомых, но и сослуживцев, соседей, ближайших родственников. Они боялись и донести, и не донести, боялись быть наказанными за то, что не донесли первыми, боялись, что кто-то их опередил.
Однако полностью полагаться только на систему доносительства власти не могли. В качестве шпионов использовались военные, переодетые чиновники, просто добровольные сотрудники, а иногда и мелкие преступники, которым за это прощались их прегрешения. Уже в XVII в. существовала практика засылки таких тайных агентов в места скопления людей, дабы слушать разговоры и вылавливать, — в частности, тех, кто пользовался ненормативной лексикой. В XVIII в. нередко организовывалась слежка за отдельными важными персонами, зачастую предшествовавшая их аресту. Целью слежки было, как правило, выявление контактов подозреваемого, а также по возможности и его умонастроений.
Процедура ареста отличалась продуманностью и разнообразием, в особенности когда речь шла об аресте известных лиц. Широко использовался фактор внезапности, дававший возможность застать человека врасплох — он не мог подготовиться к аресту морально, уничтожить компрометирующие документы. Человека могли арестовать и дома, и на улице, и на службе. Нередко аресту предшествовала опала, имевшая давнюю традицию. Например, вельможе мог быть объявлен запрет являться ко двору, что сразу повергало человека в страх — он начинал метаться, пытаясь выяснить, чем прогневал государя и в чем его обвиняют. Вокруг несчастного мгновенно образовывалась своего рода пустыня: бывшие друзья, сослуживцы, покровители — все старались его избегать. Моральное состояние подобным образом подготовленного к аресту человека было таково, что, попав в застенок, он готов был сознаться в чем угодно. Впрочем, в случаях, когда опала была связана с политической борьбой в высших эшелонах власти, судьба обвиняемого была предрешена еще до этого.
При аресте, в особенности если человека предстояло перевезти из провинции в Петербург, его заковывали в ножные и ручные кандалы или колодки. На сопровождавших колодников в дороге солдат во главе с офицером возлагалась полная отвественность за их благополучную доставку к месту назначения. Если колодник бежал, охрана подвергалась допросам и жестоким наказаниям. Поскольку зачастую путь до Петербурга занимал недели, а то и месяцы, конвойные нередко успевали подружиться со своими подопечными. Бывали случаи, когда солдатам не давали в дорогу достаточно денег и они кормились за счет заключенных, бывало, что их удавалось подкупить, склонить к каким-либо послаблениям, а то и к побегу, подчас совместному.
В случае, если воинская команда, которой был поручен арест подозреваемого, не заставала его дома и возникало подозрение, что он сбежал, подчас арестовывали всех его домашних и держали в тюрьме, покуда беглеца не находили. Родственникам, становившимся практически заложниками, надлежало доказать, что они не были его соучастниками. Поскольку власти постоянно были заняты ловлей не только беглых преступников, но и многочисленных беглых крестьян и рекрутов, механизм поимки был хорошо отлажен. Во все государственные учреждения страны рассылались специальные документы с описанием примет беглецов и строгим указанием принять меры к их поимке. Как правило, на свободе они оставались недолго.
После ареста изветчика, обвиняемого и свидетелей начинались допросы, очные ставки и сличение полученных показаний. Сперва арестованные просто допрашивались, их показания фиксировались, после чего следователи переходили ко второй стадии сыска — «роспросу с пристрастием». Важнейшим средством дознания вплоть до 1760-х гг. являлась пытка. Основной ее целью было добиться признательных показаний, причем пытали не менее трех раз. Если при этом подследственный не менял показаний, новая пытка не применялась. Если же показания хоть немного менялись, человека вновь пытали три раза — пока не получали устойчивых ответов. Нередко бывало, что уже после первой пытки физическое состояние допрашиваемого делало бессмысленными дальнейшие следственные действия. В этом случае ему давали отдохнуть, лечили, а затем пытали вновь.

Окончание следует

Александр КАМЕНСКИЙ,
доктор исторических наук,
профессор РГГУ

TopList