«Под рукой» самодержца

Идея государства в России эпохи Средневековья
и раннего Нового времени

Считается, что современное понимание государства как политически организованного общества восходит к трудам знаменитого флорентийского мыслителя начала XVI в. Никколо Макиавелли, первую главу самого известного своего сочинения «Государь» посвятившего рассуждениям о том, «скольких видов бывают государства и как они приобретаются». При этом Макиавелли использовал итальянское слово stato, позднее перешедшее и в другие европейские языки. В его основе латинский корень stat, образующий слова, связанные с обозначением стояния, нахождения на одном месте, т.е. постоянства, а также глагола statuo — воздвигать, устанавливать и существительного status — положение, состояние. Таким образом, современное понятие государства у народов Западной Европы изначально формировалось как представление о некоем постоянном, незыблемом установлении.
Современное французское слово etat и английское state означают одновременно и состояние, положение, и государство. Иная история у русского слова «государство». Его этимология связана со словами господь, государь, господин, господство.
Это отражает и исторические особенности формирования самого Русского государства, и его сущность, и характер взаимоотношений власти и общества на протяжении многих веков. Между тем сам вопрос о времени возникновения государства на Руси в исторической науке остается до сих пор дискуссионным.

Традиционная историография относит образование государства на Руси к IX или, иногда более неопределенно — к VIII—IX вв. В основе этой датировки — летописное повествование о призвании варягов и вокняжении Рюрика. С этого летописец начинал рассказ о том, «откуда есть пошла Русская земля», связывая с варягами установление на ней некоего порядка. Впрочем, современные историки обращают внимание на то, что новгородцы пригласили князя для исполнения определенных, уже знакомых им властных функций, и значит, какие-то властные институты у них уже существовали, но со своими задачами не справлялись. Князь потребовался новгородцам как своего рода независимый арбитр, не связанный с каким-либо из местных племен и способный встать над их спорами и усобицами.
Другая важная веха в истории Российской государственности — взятие в 882 г. Олегом Киева и возникновение в результате этого союза восточнославянских и ряда финно-угорских племен, на которые распространилась власть киевского князя. Символом и основным проявлением этой власти явился сбор дани — полюдье. С ним связано восстание древлян 945 г., когда убили князя Игоря, а его жена княгиня Ольга вынуждена была установить «уроки» и «погосты», то есть размеры и места сбора дани. Тем самым впервые были определенным образом регламентированы взаимоотношения между властью и населением, а для самой власти установлены некие пределы.

Иван III. Титулярник. 1672 г.

Но существует и иной взгляд на историю русской государственности. Еще некоторые дореволюционные историки подчеркивали, что «единого» Древнерусского государства не существовало. В советское время появились работы ленинградского историка И.Я. Фроянова и его учеников, отмечавших, что «государственные институции в домонгольской Руси были развиты очень слабо и Киевская Русь носила доклассовый, догосударственный» характер. Иначе говоря, это было еще не государство, а протогосударство. В последнее время приверженцы этой научной школы утверждают, что государство на Руси вообще возникает не ранее XIV—XV вв. Вполне очевидно, что за этим спором стоит различное понимание того, что такое государство.
Один из путей к его разрешению связан с попыткой понять, что сами русские люди того или иного времени вкладывали в понятие «государство» и, соответственно, как они представляли себе его безопасность. Один из ведущих современных специалистов по Древней Руси И.Н. Данилевский, комментируя летописный рассказ о призвании варягов, отмечает, «что такое государство он [летописец. — Авт.], как и его потенциальные читатели, явно не представлял. Судя по той образной системе, которой пользовался автор летописи, призвание варягов для него было связано с первыми шагами к обретению правды — истинной веры, Слова Божия». В свою очередь правда также понималась как определенный, справедливый, соответствующий вере порядок. При этом само слово «государство» в древнерусских текстах еще отсутствует.
В «Словаре древнерусского языка» И.И. Срезневского целый столбец посвящен слову «государь» и лишь несколько строк слову «государство», которое к тому же транскрибировано как «государьство», тем самым указывая на свое происхождение. При этом Срезневский приводит к слову «государство» всего два примера, причем один относится к 1431, а другой к 1502 г., то есть уже к XV — началу XVI в. В обоих примерах слово «государство» употреблено в сочетании с великими князьями и с притяжательными местоимениями «их» и «ваше», что указывает на понимание людьми того времени государства как принадлежности великих князей, их владение. Контекст даваемых Срезневским примеров таков, что их можно прочитать и как государствование, то есть как функцию великих князей, как синоним слова царствование. «Словарь русского языка XI—XVII вв.», ссылаясь на тексты начала XVI в. — толкует слово «государство» как «правление, царствование, власть государя». То есть даже для этого времени понятие «государство» еще не ассоциируется с определенной территорией и обозначает не властные институты, но, скорее, властные функции. Иначе говоря, и в это время понятие «государство» еще не обрело то значение, которое в него стали вкладывать значительно позднее.
И.Н. Данилевский отмечает, что «обитатель Киева, а тем более Новгорода… был бы несказанно удивлен, если бы вдруг узнал, что он — подданный Древнерусского государства. Во-первых, он вряд ли представлял себе, что такое “государство”... Во-вторых, словосочетания “Древнерусское государство” и “Киевская Русь” для него ничего не значили. Представления человека того времени о месте его обитания определялись прежде всего тем, в какой “земле” он находился… Характерно в этом отношении именование князя по стольному городу и соответственно центру земли, в которой он правил». К этому необходимо добавить, что то образование, которое сегодня принято называть Древнерусским государством, действительно не имело еще одного важного с точки зрения современного понимания государственности элемента — государственных границ. Соответственно, в связи с Древней Русью невозможно говорить и о государственном суверенитете: само это понятие весьма позднего происхождения.

Итак, и само слово «государство» и тем более соответствующее ему современное понятие формируются в России постепенно и на иной смысловой основе, чем у других европейских народов. Как уже отмечалось, в сознании людей того времени призвание варягов воспринималось как «обретение правды». Для древнерусского человека слово «правда» было гораздо более многозначимым, чем в современном русском языке, и одно из важнейших значений этого слова было связано с судопроизводством. «Правда» — это суд, судебные испытания и даже пошлина за призыв в суд свидетеля.
Именно для установления суда, т.е. для разрешения споров, и были призваны на Русь князья, поскольку, по словам С.М. Соловьева, «особные роды не могли беспристрастно разбирать дела при враждебных столкновениях своих членов; не было у них правды… поэтому главное значение князя было значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд». Соответственно, основная функция князя, смысл его призвания был связан как раз с обеспечением безопасности совместного проживания отдельных племен на одной территории: «Нужно было постороннее начало, которое условило бы возможность связи между ними, возможность жить вместе». Но другое, не менее важное условие безопасности — защита населения от внешней опасности. И эта функция также возлагалась на князя. Отсюда и круг его обязанностей: он «должен был княжить и владеть по буквальному смыслу летописи; он думал о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира: он наказывал преступников, его двор — место суда, его слуги — исполнители судебных приговоров; всякая перемена, всякий новый устав проистекал от него». Таким образом, княжеская власть — это по сути и есть институт обеспечения безопасности того образования, которое мы называем Древнерусским государством и чья государственность в этой княжеской власти была воплощена.
Нельзя обойти молчанием и еще один сюжет, отчасти объясняющий и происхождение самого русского слова «государство». Со времен Н.М. Карамзина в историографии укрепилось представление о том, что русские князья рассматривали всю Русскую землю как свое владение, вотчину. Причем подразумевалось, что это как бы коллективное владение всего княжеского рода Рюриковичей. В современной литературе это представление подвергалось критике. Как писал И.Я. Фроянов, «верховная собственность князя на территорию управляемой им волости немыслима в условиях постоянного перемещения князей по Руси, замечаемого на протяжении второй половины XI—XII столетий». Однако речь, конечно же, не идет о юридически закрепленном праве верховной собственности на землю, предполагающей возможность ее продать, заложить, обменять и т.д., а о том, как сами князья воспринимали принадлежность земли. Они распоряжались Русью именно как вотчиной. Великий князь киевский, а позднее и московский, умирая, оставлял своим сыновьям уделы, то есть вполне сознательно делил то, что мы называем государством, на части. Здесь необходимо сделать оговорку: собственно, великий князь делил не столько страну, сколько власть над определенными территориями, но понятно, что подобное восприятие князьями своей власти над Русской землей есть, по существу, важный элемент их восприятия самой страны, которой они правили.
Если население изначально видело во властных институтах средство обеспечения собственной безопасности, то и эти институты, в свою очередь, должны были позаботиться о себе. Идеи безопасности самого государства и его властных институций, конечно, воплотились, в первую очередь, в законодательстве и иных правовых документах — сперва в договорах Руси с Византией Х в., в которых Русь, выражаясь современным языком, впервые выступает как объект международного права, затем в Русской Правде, Новгородской и Псковской судных грамотах. Уже там впервые возникло понятие государственной измены, были перечислены важнейшие виды преступлений, угрожающие безопасности страны.
В древнерусских правовых документах идея безопасности государства предстает прежде всего как идея безопасности внутренней. Создавая правовые нормы, общество стремилось к саморегуляции, установлению правил общежития, выделяя при этом те типы поведения, которые нарушали общую безопасность. Одновременно шел процесс легитимации властных институтов, в которых воплощена государственность. Причем, власти предержащие стремились к обретению прежде всего гарантий собственной безопасности и высокого социального статуса. Однако понятно, что на князя, его дружину и властный аппарат возлагались также и обязанности по обороне страны от внешнего врага. В древнерусских былинах и иных литературных произведениях, относящихся к циклу «воинских повестей», нередко встречаются слова о защите «Русской земли», но нет оснований предполагать, что здесь речь идет именно о государстве в современном нам понимании. Как считают современные исследователи, под Русской землей древнерусские книжники скорее всего имели в виду этно-конфессиональную общность.
Представление о государстве постепенно меняется в Московской Руси XV—XVII вв. Московское царство формировалось в новых исторических условиях и на новой политической основе, сочетавшей как традиции, так и заимствования различного происхождения. Это были и традиции, идущие со времен Киевской Руси, и властные институции Орды и Византии, поскольку Москва считала себя политической наследницей этих двух великих держав Средневековья. Изначально по-новому складывались в Московской Руси взаимоотношения власти и населения, включая и ближайшее окружение великого князя. Важнейшее значение для процесса складывания Московского государства имело то обстоятельство, что оно происходило в условиях длившегося почти два столетия жесткого военного противостояния с соседями, в постоянной борьбе за расширение территории и за централизацию власти. В этих условиях московские князья, принимая к себе на службу бывших «вольных слуг» своих противников, удельных князей, приезжих татарских мурз и литовских князей, брали с них присягу в верности, причем не только их самих, но и их потомства, которое обязывалось, в свою очередь, «служить князю, княгине и их детям». Таким образом в московской политической элите изначально устанавливались отношения не между конкретным человеком и конкретным властителем, как бывало прежде, а между их родами, то есть не на определенный срок, а фактически на вечные времена, что принципиально отличалось от системы вассально-сюзеренных отношений в Западной Европе. Крестоцеловальные записи конца XV — начала XVI в. содержат обязательства «лиха… не мыслити, ни думати, ни делати» и о «готовящемся на государе лихе известить». Именно с этого времени пренебрежение государевой службой и тем более желание эмигрировать из страны начали восприниматься как измена. Отныне все население делилось на состоящих на государевой службе и остальных жителей страны, причем первые, вне зависимости от своего положения в социальной иерархии, именовались государевыми холопами. Другим важным фактором, приведшим к переосмыслению понятия «государство», стало значительное расширение владений московского князя. За 60 лет, со времени вступления на трон Ивана III в 1462 г. и до смерти его сына Василия III в 1533 г., территория страны увеличилась в 6,5 раз, достигнув 2800 тыс. кв. км. Однако в этническом отношении страна была еще в основном однородной. Положение изменилось в 50-е гг. XVI в., когда убежденный в своей имперской миссии и праве на наследие золотоордынских ханов Иван Грозный завоевал Казанское и Астраханское ханства. «Под рукой» московского царя оказалось множество больших и малых народов, чьи судьбы отныне на многие века будут связаны с Россией, а само государство уже тогда приобрело имперский характер, хотя официально статус империи был закреплен лишь в первой четверти XVIII в.

Иван IV Грозный Западноевропейская гравюра

Начиная примерно с Ивана III, на новой основе формируется и аппарат власти, возникают первые государственные учреждения в центре и на местах, а в середине XVI в. и особый властный институт — Государев двор. Не случайно именно тогда, при Иване IV Грозном, создается и целый комплекс официальных документов, призванных легитимизировать царскую власть во всем ее объеме. Это Лицевой летописный свод, Степенная книга царского родословия, Государев родословец, Государев разряд, Тысячная книга, Дворовая тетрадь. Постепенно складываются и закрепляются символы и ритуалы, связанные с царской властью. Созданное в первой половине XVI в. «Сказание о князьях Владимирских» возводило царский род через Рюрика к легендарному брату императора Августа Прусу, а обряд венчания на царство способствовал сакрализации царского образа в глазах подданных. Теперь царь уже осмысливался не как правитель, призванный народом для суда и защиты, но как наместник Бога на земле, который после смерти будет править на небесах вместе со Христом и всеми святыми. Соответственно, и миссия царя мыслилась уже не как мирская, связанная просто с вершением суда, обороной страны и пр., но прежде всего орудие Божественного Промысла, ведущее людей к конечной цели истории — Страшному суду. Согласно представлениям этого времени, царская власть — это в первую очередь обязанность, служение Богу, от тягот которого невозможно уклониться.
Процессу сакрализации царской власти способствовали и международные обстоятельства. Уже в 1204 г., когда Константинополь пал под ударами крестоносцев, «эта потеря», по выражению Л.Н. Гумилева, «воспринималась на Руси как внезапная смерть близкого человека… Русь перестала быть частью мировой системы, а оказалась в изоляции». И хотя вскоре крестоносцы были разбиты, «чувство горького одиночества осталось». На протяжении последующих двух с половиной веков — по мере явного упадка Византии — это чувство духовного одиночества усиливалось. Вместе с ним возрастала и уверенность в исключительной роли русского народа — единственного хранителя истинной веры. Для сбережения этой веры необходимо было сохранить Русское государство, и именно эта миссия возлагалась на царя. Но этого мало: пример Византии, падшей, как считалось, из-за непорядков во внутреннем управлении, в течение нескольких веков оставался образом, постоянно присутствовавшим в идеологических построениях и использовавшимся в полемике о политическом строе Руси.
Эволюция представлений о государстве и его безопасности нашла отражение в законодательстве этого времени: Судебниках 1497 и 1550 гг. Надо, однако, иметь в виду, что слово «закон» еще не обрело в это время современного значения, но означало, прежде всего, «порядок, чин, строй жизни», который имел естественное происхождение и опирался на традицию. Царь же был невластен над порядком и фактически лишь создавал правила в виде уставов, указов, судебников для «лиц» и учреждений, по отношению к которым оставался единственным источником власти. В этих условиях понятия «государев» и «государственный» неизбежно становились синонимами. Между тем эпоха Грозного — это и время первого появления своего рода «силовых» структур с полицейскими функциями, каковыми были наделены стрелецкие полки и опричное войско. Причем если опричное войско носило чрезвычайный характер и исчезло вместе с самой опричниной, то стрелецкое сохранялось в виде полицейской опоры государства вплоть до петровского времени. Потребность государства в самозащите становилась все более острой и все более осознаваемой. Одним из проявлений этой тенденции стала эволюция значения слова «измена». Известное первоначально как отступничество от веры, оно постепенно, начиная с XIV в., перешло в сферу светских отношений и обрело смысл нарушения обещания, клятвы. В измене, в частности, обвинял Иван Грозный князя Андрея Курбского. Позднее измена стала трактоваться еще шире — как покушение на власть государя, узурпация власти. Прояснению представлений о сущности политического преступления, т.е. преступления против государства, способствовали события Смутного времени, когда значительные изменения происходят и в представлении о том, что такое государство.

События Смуты начались со страшного для русского средневекового человека события — пресекся царский род. Сама возможность случившегося не вписывалась в сложившуюся систему представлений о мире, об устройстве жизни и, значит, должна была привести к серьезным трансформациям как мироощущения, так и общественного бытия. Страна осталась без государя, без хозяина, и волей-неволей приходилось осмысливать эту страну отдельно от властителя, как нечто самостоятельное. Новый же царь (сперва Борис Годунов, затем Василий Шуйский, а после и Михаил Романов) был уже не Богом данный, а избранный, «посаженный» на царство. Власть ему была вручена как бы от имени народа, и лишь уж затем, после венчания на царство, он становился помазанником Божиим. Не случайно именно в Смуту появляется словосочетание «Московское государство». Так, например, в приговоре земского собора первого ополчения 1611 г. неоднократно упоминалось о «московском сидении» «за Московское Государство» и о том, как «за грех всего православнаго христианства литовские люди “Московское Государство” разорили и выжгли». Государство в это время называется по имени столицы, «царствующего града», который как бы воплощает в себе функцию временно отсутствующего государя.
Со времени Смуты начинается постепенное разделение понятий государя и государства. Если раньше всё, что касалось управления, называлось «государевым делом», то теперь появляется еще и «земское дело». Земля — это обобщающее понятие, включающее и страну, и территорию, и живущих на ней людей. Этот процесс разделения понятий шел долго, фактически до конца XVIII в., когда в 1797 г. Павел I создал законодательство об императорской фамилии, тем самым превратив ее формально в институт государственной власти. Но параллельно шел и другой процесс — идеологического слияния государя и государства.
Новое осмысление государя и государства воплотилось в Соборном уложении 1649 г. Его появление ознаменовало собой новый этап в становлении русского права, но зыбкость, нечеткость юридической терминологии еще не была вполне преодолена. Наиболее распространенным обозначением самых разных видов преступлений было слово «воровство», причем так могли называть и мелкую кражу, и государственную измену. Наряду с этим в тексте Уложения мы встречаем и такие понятия, как «зло», «злое дело», «лихо», которые используются фактически как синонимы. Если статьи Судебников, которые можно трактовать с точки зрения обеспечения государственной безопасности, затеряны среди множества других сюжетов, то в Уложении защита государства и его институтов выходит на первый план. Государственным преступлениям посвящена вторая глава Уложения «О государской чести, и как его государьское здоровье оберегать», хотя отдельные упоминания об этом встречаются и в других главах. Как видно уже из названия главы, государственные преступления формально трактовались в ней, прежде всего, как преступления против государя. При этом их можно условно разделить на два вида: посягательства на особу государя, его жизнь и здоровье и посягательства на его власть. И те, и другие подлежали наказанию смертной казнью и конфискацией имущества. Для предупреждения измены Уложение предусматривало и превентивные меры. Выезд за границу был разрешен только при наличии «проезжей грамоты», которая выдавалась по запросу центральными и местными властями. Если кто-то покинул страну без надлежащего оформления, то по возвращении он попадал под следствие, которое выясняло, не была ли поездка связана с изменой или иным «лихим делом». Воинская измена в виде перехода на сторону противника в военное время, в том числе с целью сообщения ему сведений о русском войске, наказывалась смертной казнью через повешение на виду у неприятеля и конфискацией имущества.
Соответствующие статьи Соборного уложения вскоре нашли широкое применение — когда произошел церковный раскол. Принадлежность к нему однозначно рассматривалась государством как политическое преступление. Действительно, старообрядческий протест выражался в неповиновении властям, в неисполнении государственных повинностей, что уже само по себе могло трактоваться как бунт. Различные авторы, вступавшие в полемику со старообрядцами, нередко избегали обсуждения догматических вопросов, обрушиваясь на своих оппонентов с обвинениями именно политического характера. Так патриарх Иоаким в 1682 г. писал, что раскольники «в безумных своих письмах укоряют и бесчестят, во-первых, благочестивых наших царей… такожде преждних святейших… патриархов… и ныне нашу мерность [т.е. самого Иоакима. — Авт.], и всех архиереев». Церковь и государство, таким образом, как бы сливались в единое целое, и нападение на Церковь воспринималось как угроза государству. И даже спустя столетие, во времена Екатерины II, когда преследования раскольников в основном прекратились, митрополит Платон объяснял им: «За веру вас не гонят, а посылают по вас команды для того, что вы, убегая в леса, государю служб не служите, даней не платите, земель не пашете, домы своих сродников и помещиков оставляете… не за старую веру, но за смущение, не яко староверы, но яко возмутители государственныя».

Продолжение следует

Александр КАМЕНСКИЙ,
доктор исторических наук, профессор РГГУ