Эта «страшная» ересь катаров

В № 35, 36 за 2003 г. была опубликована статья С.Семенихина, посвященная Альбигойским войнам, которая приглашала читателей к дискуссии о значении крестовых походов. Редакция получила материал, в котором высказывается несогласие с позицией С.Семенихина. Нам кажется, что мнение автора этого отклика В.Рыжова достаточно распространено среди преподавателей истории. Поэтому открытое обсуждение этой точки зрения будет полезно как ее сторонникам, так и оппонентам. В следующем номере будет опубликован ответ С.Семенихина на публикуемую здесь статью.

В статье «Крестоносцы: историческая правда и мифология», С.Семенихин сделал попытку нестандартного подхода к освещению Альбигойских войн на уроках истории в средней школе. Данный подход следует признать весьма перспективным: наши ученики, что называется, по горло сыты штампами, которые им навязываются, и потому любой шаг в сторону способен повысить их интерес к изучаемой проблеме. Однако в данной работе автор несколько увлекся и полностью встал на откровенно клерикальную точку зрения, что не может не вызывать удивления: ведь у нас все-таки Церковь пока еще отделена от государства, и газета «История» предназначена для учителей светских школ, а не православных или католических гимназий. Если пойти по этому пути дальше, придется написать хвалебные статьи о походах крестоносцев в Палестину и Египет: ведь мусульманам, как и катарам, тоже была предоставлена возможность выбора, они могли сражаться с европейскими рыцарями, но могли и отказаться от своей веры, сдавшись без боя. Разве можно упрекать катаров и мусульман за то, что они предпочли с оружием в руках защищать свои убеждения?
В многоконфессиональной стране (каковой и является Россия) учитель не имеет права открыто вставать на защиту какой-то одной религии, даже если сам он является искренно верующим христианином, правоверным мусульманином или поклонником древних языческих культов.
Но может быть, альбигойская ересь действительно была ужасна и представляла серьезную опасность для всей западноевропейской цивилизации? В этом случае у папы и крестоносцев действительно не было выбора и жестокие преследования еретиков были жизненно необходимы. Давайте рассмотрим историю возникновения ереси катаров и влияние, которое оказала она на жителей Лангедока, Прованса, Аквитании и Тулузы.
На рубеже новой и старой эры на Востоке с завидной регулярностью появлялись оригинальные философские системы и рождались новые религиозные воззрения (в том числе и христианство). При стабильной ситуации и отсутствии контактов на межэтническом и межконфессиональном уровне новые учения, вероятно, привели бы всего лишь к возникновению изолированных сект типа иудейской общины ессеев. Однако завоевательные походы Александра Македонского, последовательная и неумолимая экспансия Рима, бурное развитие международной торговли привели в движение огромные массы людей, и это имело далеко идущие последствия. Римляне попадали на чужбину в составе армий завоевателей, обитатели Восточного Средиземноморья и Малой Азии — в качестве рабов, многих свободных людей увлекала вперед погоня за выгодой, но были и те, кто совершал далекие путешествия в поисках тайных знаний и Истины.

Дьявол, пожирающий человека. Скульптура. XII в.

Все это приводило европейцев к знакомству с эзотерическими воззрениями чуждых народов, а мистическая окраска восточных мифологических систем не только не отталкивала неофитов, но способствовала повышению их привлекательности и популярности среди завоевателей. Римляне были исключительно веротерпимы: богов завоеванных ими народов они немедленно включали в свой Пантеон и часто те имели в самом Риме не меньше поклонников, чем традиционные боги Олимпа (например, египетская богиня Исида или персидский бог Митра).
Христиане стали печальным исключением из правил: отказ признать богом правящего императора обрекал их на преследование римских властей. Бурные контакты победителей и покоренных народов имели своим неизбежным следствием появление новых синтетических философских систем, в которых тезисы иудейской Библии подвергались переосмыслению с позиций античной философии, а ученые раввины, оперируя понятиями и положениями своих оппонентов, пытались соединить ветхозаветную мифологию с учениями греческих стоиков, платоников и пифагорейцев. Так возникали многочисленные гностические течения христианства.

В Ктесифоне в семье последователей одной из таких сект («крестильников») и родился Мани (около 210 г. н.э.). Будущий пророк был воспитан в атмосфере мистики и религиозного фанатизма, в молодости принимал участие в таинствах, посвященных персидскому богу Митре, а позже стал христианским пресвитером. Изучив современные ему философские системы, Мани сделал первую попытку создания собственной доктрины и под именем Параклеита начал проповедовать при дворе персидского царя Спора (Шапура I). Затем он совершил путешествие в Индию и Китай, где познакомился с даосскими и буддийскими представлениями о мире. На обратном пути Мани попал в плен, но был выкуплен богатой вдовой. Отсюда происхождение прозвища, которое получили последователи нового пророка, — Дети вдовы. Результатом этого путешествия стала новая философская система, представлявшая собой синтез христианства с буддизмом и культом Заратустры.

Свои космогонические представления Мани изложил в «Книге гигантов» и «Шахнуракано», краткое содержание которых известно по «123 беседе Севера, патриарха Антиохийского» (V—VI вв. н.э.). Подобно всем гностикам, Мани рассматривал мир как область борьбы света и тьмы. Область света олицетворяло «древо жизни», которое осеняло три стороны света — север, запад и восток. На юге же (символ бесплодной пустыни) росло «древо смерти». От него непрерывно отпочковывались всё новые и новые побеги, которые были исполнены ненависти к материнскому дереву и друг к другу и потому тут же вступали в жестокую войну между собой. В конце концов побеги этого страшного дерева достигли области света и тогда объединились для борьбы с ним. Порождение мрака — материя — захватывает частицы светоносного эфира и мучает их. Такими частицами божественного света и являются человеческие души.
Дьявол в учении Мани признается силой, по могуществу равной Богу, его диалектической противоположностью, необходимой для существования Вселенной. Бог и дьявол сражаются за господство над миром, душа и тело человека являются полем этой великой битвы. Состоящая из света душа устремлена к Богу, но тело его тянется к дьяволу.
Христос же не является ни Богом, ни человеком, Он — Ангел, явившийся, чтобы указать единственный путь к спасению через полное отрешение от материального мира. Прекрасный, сотканный из света облик Христа окружает и терзает беспросветный мрак. Эта скорбь божественного начала и является символом крестной муки, которую, конечно, не мог испытывать принявший человеческий образ бесплотный Ангел. Поэтому крест был для Мани не символом искупления, а орудием позорной казни, подвергнуться которой состоящий из света Христос не мог по определению. Крещение Мани объявил не имеющим смысла и бесполезным: ведь производится оно над несмышлеными детьми и потому не предохраняет от будущих грехов.
Целью человеческого существования Мани объявил постепенное освобождение божественной сущности (души) от пут материи посредством самоотречения и воздержания. В конце царствования Шапура I Мани вернулся в Персию и в марте 276 г. был распят по доносу местных жрецов (магов). Но учение его не умерло. Спаянные строгой дисциплиной и тайными ритуалами последователи Мани часто выступали под знаменем изначального христианства, извращенного «лицемерными и развратными» иерархами официальной Церкви.
В конце IV в. манихеи появились в Испании, столетием позже — в Византии, где их называли павликианами. Однако жестокие гонения заставили манихеев уйти в подполье. Несколько веков спустя они вновь вышли на свет в Болгарии и Чехии. Там они приняли имя богомилов. В XI в. проповедники с востока принесли манихейскую ересь в Ломбардию, Аквитанию, Прованс и Лангедок, оттуда идеи катаров («чистых») проникли в Орлеан и Фландрию.
К XII в. в Европе сформировалась иерархия катаров: они имели своих епископов и даже папу, резиденция которого находилась где-то в Боснии. Проповедников катаров называли ткачами, т.к. именно эту профессию чаще всего избирали они для натурализации на новом месте. Их можно было узнать по бледным лицам, изможденному виду и глазам, горящим особым светом. Это были «совершенные» — учителя, подвижники веры, основной заповедью которых являлся запрет проливать чью-либо кровь.
Иерархи Католической церкви забили тревогу: целые области Европы выходили из под контроля Рима из-за секты, проповедовавшей какой-то не вполне христианский аскетизм. Самым страшным казался покров тайны, окружавший еретиков: «Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны» — гласил кодекс чести катаров. Доверенный сотрудник папы римского Иннокентия III Доминик Гусман отправился в Лангедок, чтобы личным примером укрепить авторитет Католической церкви — и начисто проиграл «совершенным» соревнование в аскетизме и красноречии. Озлобленный неудачей, Доминик доложил своему патрону, что страшную ересь катаров можно сломить только военной силой, и вопрос о вторжении крестоносцев в Лангедок был решен. Этот недостойный поступок, однако, не помешал канонизации Доминика.

Аквитания, Лангедок, Прованс — в то время это были самые цветущие и культурные области Европы, резко выделявшиеся на фоне всеобщего фанатизма и невежества. Здесь появились первые певцы любви — трубадуры и менестрели, звания которых добивались самые знатные вельможи. Герцоги Аквитании и графы Пуату вставали с трона, чтобы встретить «короля поэтов» — трубадура Бертрана де Вентадорн, простолюдина, сына то ли пекаря, то ли истопника. Здесь родился воспетый в рыцарских романах культ Прекрасной Дамы, лицезрея которую (опасный для официальной религии прецедент!) герой испытывал райское блаженство и рядом с которой не оставалось места даже для Бога.

обращался к Прекрасной Даме Пейре де Барджак. «Я не думаю, что Любовь может быть разделенной, ибо, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя», — сказал Арнаут де Марейль. А в старофранцузском «Романе о розе» описан сказочный замок, стены которого увешаны эмблемами, разгадать смысл которых мог только истинный поэт — певец любви. Перед ним и открывались ворота замка.
Наиболее полное отражение рыцарские идеалы получили в романах Кретьена де Труа (жил в Провансе во второй половине XII в.) — «Рыцарь телеги, или Ланселот», «Повесть о Граале, или Персеваль» и другие. Это был пример, страшный своей привлекательностью, и возможность принципиально иного развития западноевропейской цивилизации — без торговли индульгенциями, без инквизиции, без охоты на ведьм и без костров, на которых сожгли Яна Гуса и Джордано Бруно. И вот на эти очаги просвещения и изысканной культуры и двинулись толпы невежественных обскурантов.

Крестоносцы в подавляющем большинстве были людьми неграмотными и понятия не имели о нюансах богословия, но, чтобы заслужить вечное блаженство и прощение всех грехов, они в любое время суток готовы были грабить дома богатых купцов, насиловать беззащитных женщин, убивать детей. Чтобы успокоить совесть честных людей, которые все-таки попадали и в армию Симона де Монфора, катаров, которые проповедовали аскетизм и половое воздержание, обвинили в разврате и совокуплениях с демонами; «совершенных», считавших грехом убийство любого животного (кроме змеи), объявили кровожадными разбойниками и каннибалами...
Куртуазные рыцари, защищавшие Безье, стреляли из баллист в кресты, установленные в лагере Симона де Монфора... Это ужасно и отвратительно, кто возьмет в свои руки перо, чтобы защищать таких людей?! Но как же должны были относиться они к символу, во имя которого враги жгли их города? Ведь и свастика — это всего лишь безобидный солярный знак, известный многие тысячи лет. Однако никому не приходит в голову упрекать советских солдат, которые в поверженном Берлине топтали ногами ненавистных «пауков». Где-нибудь в Тибете, возможно, это вызвало бы возмущение.

писал в то время трубадур Пейре Карденаль. «Певцы любви» возглавили движение сопротивления католической экспансии: «Рим! держи ответ, не жди себе прощенья», — такую песнь сложил куртуазный рыцарь Гильом Фигейра. Однако силы были слишком неравными.
До нашего времени дошло жуткое описание штурма альбигойского города Безье, которое оставил Цезарий Гейстербахский: «Узнав из возгласов, что там (во взятом городе) вместе с еретиками находятся и православные, они (воины) сказали аббату (Арнольду-Амори, аббату цистерианского монастыря Сито): «Что нам делать, отче? Не умеем мы отличить добрых от злых». И вот аббат (а также и другие), боясь, чтобы еретики из страха смерти не прикинулись православными, а впоследствии опять не вернулись к своему суеверию, по преданию, сказал: «Бейте их всех, ибо Господь признает своих». После этого крестоносцы, согнав оставшихся в живых горожан к церкви Святого Назария, перебили 20 тыс. человек.
Последним оплотом катаров стал замок Монсегюр. Среди его защитников было всего около сотни солдат, остальные были «совершенными» и не имели право сражаться с врагами. Тем не менее 10 тыс. крестоносцев осаждали этот замок целый год. В марте 1244 г. Монсегюр пал, 274 «чистых» взошли на костер, а уцелевшим воинам враги предложили сохранить жизнь, признав Святую Троицу, таинства и папу. Часть из них согласились, но некий монах велел привести собаку и стал предлагать альбигойцам ударить собаку ножом, чтобы доказать истинность отречения. Никто из них не пролил крови невинного существа, и все они были повешены...
Почти 50 лет свирепствовали на альбигойской земле крестоносцы. За это время цветущие города превратились в прах, поля заросли травой и лесом, поэты и ученые были повешены либо сожжены на кострах. Последний очаг культуры погас, и Европа на долгие десятилетия погрузилась в мрак невежества, рассеянный лишь в эпоху Возрождения.

Валерий РЫЖОВ