|
 |
Немецкая слобода.Гравюра. 1705 г. |
Первым из русских лекарей, получившим от
«кукуйских немцев» диплом европейского образца,
был Петр Григорьев, в 1668 г. поступивший учеником к
доктору Ягану Маркусу Гладебаху, состоявшему в
ранге «царского лекаря». Они подписали контракт,
по которому Григорьев обязался служить
Гладебаху «за хлеб и науку» в течение четырех
лет, исполняя его поручения и прилежно учась
врачебному искусству. По истечении срока Яган
Маркус обязался Григорьева отпустить, выдав все
необходимые для профессиональной деятельности
бумаги.
Все четыре года Петр Григорьев с усердием изу-
чал медицину, а в последний год под присмотром
Гладебаха практиковал как врач самостоятельно.
Безусловно, он легко прошел бы испытания в
Аптекарском приказе, представленный туда
царским лекарем, отзывавшемся о нем с большой
похвалой, но в 1671 г. у Гладебаха истек срок
контракта и он, получив причитающееся ему
жалование и подарки, не пожелал более оставаться
при дворе Алексея Михайловича, был отпущен и
засобирался на родину.
Таким образом, Петр Григорьев оказывался как бы
недоучкой, но немец, человек добросовестный и
педантичный, относившийся к своему ученику с
большой теплотой, решил довести дело до конца и
помочь ему получить диплом о врачебном
искусстве. Дело осложнялось тем, что в Москве, как
и в русском государстве вообще, не было врачебных
организаций, как писал Гладебах в свидетельской
грамоте: «...нет дела нашего лекарского законного
сборища». Но, посовещавшись с коллегами, он все же
нашел выход, и в первый день сентября 1672 г. (т.е. в
первый день нового года, ибо тогда год начинался
с сентября) в Немецкой слободе собрались
иноземные лекари и аптекари, которые и
засвидетельствовали отличные аттестации,
выданные «Его Царского Величества доктором
Яганом Маркусом Гладебахом своему ученику Петру
Григорьеву». Свидетельство подписал
собственноручно Яган Розенбург, владелец
Петрозаводского железоделательного завода, а
также подписали и приложили личные печати:
«доктор Михайло Гралсон, придворный врач Симон
Зоммер, аптекарь Ян Гутбиер и старший аптекарь в
новой аптеке Яган Гутменен».
Также свидетельствовали правдивость
подписавших пять лютеранских пасторов: Бласент
Фадерих, Яган Дидрих, Яган Готфрид, Григорий и
Александр Юнги. Тем самым Петр Григорьев получил
вместо выписки из приказной книги настоящий
врачебный диплом европейского образца, ставший,
скорее всего, первым в России! Впоследствии
Григорьев врачевал, имея обширную частную
практику. Диплом, написанный на латыни, хранился
у него, а официальный заверенный перевод — в
Аптекарском приказе.
 |
Немецкая слобода.Гравюра. 1705 г. |
Постепенно количество таких русских врачей,
учеников немецких специалистов, увеличилось
настолько, что во времена царя Федора
Алексеевича их было уже вдвое больше, чем немцев:
58 русских дипломированных специалистов против 23
приезжих европейцев. Но положение русских и
немецких коллег было совсем не одинаково,
последним отдавалось явное предпочтение — их
знанию и умению доверяли больше, а потому и
платили гораздо щедрее, и многие немецкие врачи,
по свидетельству современников, «сами казались
боярами и князьями». Кое-кто из них получал
одного жалования более тысячи рублей в год.
Русские эскулапы, видя в этом несправедливость,
даже подали царю челобитную, но, хотя им и
увеличили жалование, все же оно всегда было
меньше того, что платилось иноземцам.
В 1685 г. в Москве открылась
Славяно-греко-латинская академия, в числе первых
учеников которой был Петр Васильевич Постников,
сын крупного дипломатического чиновника, —
дьяка Посольского приказа Василия Тимофеевича
Постникова. Папаша его был не раз посылаем с
различными поручениями в страны западной и южной
Европы, и сыну своему готовил ту же стезю. Юный
Петр Постников показал изрядные способности к
наукам и во время учебы в Академии был даже
удостоен награждения патриарха, в ведении
которого находилось это учебное заведение.
Окончив курс наук, Петр стал служить стряпчим и
вместе с тем увлекся медициной, поступив в
ученики к немецкому лекарю. Здесь-то и открылся
его подлинный талант! Успехи Постникова в
освоении медицинских премудростей были таковы,
что о нем было доложено царю Петру, и тот своим
именным указом повелел отправить Петра
Васильевича для обучения медицине за границу за
казенный счет, с содержанием в тысячу ефимков в
год, и весной 1692 г. Постников выехал в Венецию
«для совершения свободных наук в Падуанской
академии».
Русский студент поступил на медицинский
факультет Падуанского университета, который был
в то время, пожалуй, самой знаменитой школой
врачей в Европе. Здесь Постников прошел курс
теоретической и практической медицины да, кроме
того, прослушал еще и курс философии. Два года
усердных занятий и тщательная подготовка на
родине не пропали даром — на испытаниях Петр
Постников показал блестящие знания медицины,
философии и языков. Ему присвоили сразу две
докторские степени — медицины и философии, с
правом преподавания этих дисциплин и выдачи
дипломов своим ученикам для удостоверения их
знаний. Эти документы 2 мая 1695 г. были подписаны
падуанскими профессорами и скреплены печатью
канцлера университета. Таким образом, он стал
первым русским ученым-медиком европейского
образца, и вот это уже обеспокоило московских
немцев — в нем они увидели «настоящего»
конкурента, нарушившего их монополию на
дипломирование учеников. При дворе возникла
тонкая интрига, которая не дала возможности
Постникову заняться врачебной практикой, а самое
«страшное» — подготовкой других русских для
поступления в европейские университеты. Этим
проискам поспособствовало то, что истинно
высокообразованных людей, годных к дельной
службе, царю Петру катастрофически не хватало.
Когда вести о философе с медицинским
образованием и европейскими дипломами дошли до
царя, тот распорядился привлечь Постникова как
потомственного дипломата к дипломатической
службе, используя его знание греческого, латыни,
итальянского, французского языков.
Понять ход мыслей практичного царя вполне можно:
он не хотел ссориться с немецкой диаспорой, в
которой находил опору своим реформам, да и, в
конце концов, еще один врач в России кардинально
ничего не менял. А вот русский, могущий стать
дипломатическим агентом в Европе, был для Петра
сущей находкой! Вояж Петра Васильевича по
европейским странам, предпринятый с целью
совершенствования в науках, был прерван царским
повелением. Ему был дан ряд поручений, касавшихся
подготовки посольства Лефорта, ожидавшегося в
Венеции, обслуживания его нужд в качестве
переводчика и прочих услуг. Постников выехал в
Венецию, когда посольство, в составе которого был
Петр I, прибыло в Вену. Но из-за разразившегося
стрелецкого бунта царь спешно вернулся в Москву,
а Постникова затребовали в Вену, хотя он
рассчитывал, что теперь его оставят в покое, и он
поедет в Неаполь заниматься экспериментальной
медициной. Но он не посмел ослушаться приказа
посла Возницына, в котором сказано было
относительно его планов следующее: «Живых собак
мертвить, а мертвых живить — сие дело не гораздо
нам нужное». Так что медицину пришлось оставить и
заняться дипломатией вперемешку со шпионажем.
Исполняя различные задания и поручения русского
правительства, Постников прожил в Европе около 9
лет, и только 2 января 1701 г. он вернулся в Москву,
представив в Посольский приказ свои дипломы. Там
их перевели с латыни на русский и отправили
Постникова в Аптекарский приказ, где он был
записан доктором с жалованием 500 руб. в год, но
при этом его обязали заниматься переводами для
нужд Посольского приказа: «как случатся
латинские, французские и итальянские нужные
письма». Что ж, нужно было отрабатывать ефимки
казенного содержания, которые позволили
закончить университет, и Постников погрузился в
работу, не ропща на судьбу.
Однако спустя всего полгода, осенью 1701-го, его
снова отправляют за кордон, в Париж, в качестве
«неофициального агента для сообщения о тамошних
поведениях», и снова началась его служба по части
политической разведки в стране, с которой у
России были весьма натянутые отношения. Французы
претендовали на европейское лидерство, а царь
Петр I дружил с теми странами, которые этому
противились. В свою очередь французы не раз
пытались возвести на престол Польши своих
ставленников, влиять на политику «восточных
правителей варварских стран», что восторгов в
Москве не вызывало. Дипломатические отношения на
уровне посольств между Россией и Францией были
прерваны еще лет за пятьдесят до описываемых
событий и восстановлены так и не были.
Правительство королевства было, как сообщал
Постников, «настроено противно нам», хотя, что
такое Россия, французы представляли довольно
слабо: «Дьявол их знает, что про нас они говорят!
— писал в своих донесениях Петр Васильевич. —
Едва услыхали про Москву и чают, что мы граничим с
Индией. Едва бо не все французы словами по шерсти
гладят, а делами противу шерсти».
Самым тяжким в его положении было то, что агентом
при королевском дворе Постников был
неофициальным — не имевшим вверительных и
удостоверяющих грамот. Его легко можно было
объявить самозванцем и упечь в тюрьму, из которой
и выручить-то было некому! Без документального
подтверждения статуса дипломата Петру
Васильевичу был закрыт доступ в круг других
иноземных дипломатов, в котором и происходил
обмен сведениями, касавшимися тайн высшей
политики, плелись интриги, вербовались агенты,
добывалась информация, которую ждали
правительства, пославшие своих людей в Париж.
Ситуацию могли бы исправить деньги, до которых
были падки жадноватые французы, но и эти
«универсальные вверительные грамоты», и «самые
убедительные аргументы дружеского
расположения» присылались Постникову
нерегулярно, а потому житье его в Париже было
далеко не сахарное. Но он работал, и его
дипломатическим успехом можно считать переводы
на французский и итальянский языки реляций о
победах русского оружия над войсками «грозы
Европы», «северного Александра Македонского» —
шведского короля Карла XII, и сообщений о
преобразованиях, шедших внутри страны, что очень
повысило престиж России в Европе и добавило
блеска образу «реформатора России, царя Петра».
Переводы Постникова были доставлены лично
королю Людовику XIV и произвели при его дворе
должное впечатление.
Кроме того, Постникову было поручено вербовать
на русскую службу специалистов (врачей,
садоводов, оружейников, художников), закупать
необходимые книги. Медицинские же его познания
использовались разве что для экзаменовки
нанимаемых на службу врачей, да при подборе
медикаментов для русских аптек. Большую же часть
времени он проводил, защищая русские интересы в
интригах тайной дипломатии.
 |
В больнице.Гравюра |
После победы под Полтавой, о которой
Постников не замедлил известить французский
двор, решено было принять русского резидента при
дворе короля Людовика XIV, и на эту должность
прочили самого Постникова, но совсем нежданно на
этот пост назначили другого дипломата, а Петра
Васильевича отозвали в Россию. Он лелеял мечту о
том, что, вернувшись домой, сможет наконец-то
заняться тем, о чем мечтал всю жизнь, но, увы, его
планам не суждено было сбыться — на этот раз ему
поручили перевести иностранные книги, большую
часть которых он сам же и приобрел в Париже. В
этих трудах Постников и провел остаток дней.
К сожалению, его блестящие медицинские познания
так и остались невостребованными, хотя не желал
он от врачевания получать особенных прибылей и
чинов.
В своем письме из Парижа Петр Васильевич так
выразил свою мечту: «Ни деревень, ни прибытков не
желаю — токмо служить в чину честном и потребном
всячески. За излишними деньгами для моего
особливого приобретения не гоняюсь, слава
Всевышнему, пренебрегаю их, весьма устремляя мои
намерения и помышления к честному и полезному
служению Его Величеству и государственным,
публичным интересам и делам». Что ж, в
определенной степени ему это удалось —
Постников был самым первым выпускником
медицинского факультета ведущего европейского
университета, и пусть сам он не стал тем, кем
мечталось, но он доказал, что русский ум и усердие
вполне способны осилить премудрости европейской
науки. Тем самым Петр Васильевич проложил путь,
по которому пошли многие, в том числе и
холмогорский парень по фамилии Ломоносов, ученик
той же Славяно-греко-латинской академии,
которому повезло больше.
Валерий ЯРХО