Продолжение. Начало см. № 20/2003
Во времена Екатерины Великой в России
появились клубы — на западный манер.
Самый «степеннейший» из клубов был Английский.
Основал его в марте 1770 г. Гарнер, богатый банкир.
Вскоре банкир этот сделался банкротом, и
земляки-англичане, желая помочь ему, сделали его
экономом и хозяином клуба.
В первое время насчитывалось не более пятидесяти
членов. Плата не превышала сорока рублей; для
помещения нанимался небольшой дом на Галерной
улице — за 1500 рублей.
Через 40 лет Английский клуб уже имел более
300 членов; числились и высшие государственные
сановники, например граф М.А.Милорадович,
Аракчеев, Сперанский, П.X.Витгенштейн.
Почти каждый вечер посещал это собрание
И.А.Крылов; над тем местом, где он обычно сиживал,
впоследствии был поставлен бюст баснописца. В
столовой же зале висел портрет учредителя этого
клуба.
Английский клуб очень долго занимал
великолепный дом у Синего моста, в котором
некогда жил фельдмаршал князь Трубецкой,
дававший пышные балы.
В 1850-х гг. в Английском клубе насчитывалось около
четырехсот членов и более тысячи кандидатов,
которые по старшинству и занимали открывавшиеся
вакансии.
Первейшие люди домогались чести вступить в клуб.
Князь Чернышев и граф Клейнмихель так и не попали
в его члены.
Почти в одно время с Английским клубом возник и
другой. Основатель его, Шустер, тоже некогда был
богатым купцом, но потом разорился.
Клуб этот сначала помещался в двух скромных
комнатах; в феврале 1772 г. он уже был переведен в
большую квартиру и стал называться Большим
Бюргер-клубом. Он, впрочем, был более известен как
Шустер-клуб.
Это было довольно дружное общество, состоявшее
из заслуженных чиновников, артистов, богатых
русских и иностранных купцов, а также зажиточных
ремесленников. Не ограничиваясь одними
увеселениями, клуб занимался и
благотворительностью: давал пенсион ста
пятидесяти престарелым, неимущим и постоянно
воспитывал несколько беднейших сирот.
В ноябре 1784 г. было основано Коммерческое
общество — с целью дать биржевому купечеству
возможность собираться для деловых совещаний и
проводить время в беседах и карточных играх.
В 1783 г. открылся и Американский клуб. Помещался он
первое время близ Исаакиевской церкви, в доме
Погенполя. Лучшей порой его существования было
начало XIX столетия: тогда насчитывалось более 600
человек.
Впоследствии к этому клубу было присоединено
танцевальное заведение Квятковского, после чего
клуб стал называться Клубом соединенного
общества.
В 1785 г. гробовым мастером Уленглуглом был
учрежден Танц-клоб. Членами его могли быть
только нечиновные лица мещанского и купеческого
сословий.
Мещанами называли тогда не только всех
записавшихся в соответствующую гильдию, но и
свободных художников, переименованных
впоследствии в именитых граждан.
Гораздо ранее этих клубов, в 1772 г., в Петербурге
был учрежден Музыкальный клуб из 300 членов,
вносивших в год по десять рублей с человека на
содержание оркестра.
В Музыкальном клубе два раза в неделю давались
концерты, которые посещались многочисленной
публикой. Этот клуб просуществовал до 1777 г., затем
был закрыт, но через год основалось другое
музыкальное общество, которое зимой, в
продолжении восьми месяцев, давало каждую
субботу концерты и ежемесячно один бал и
маскарад.
Членов здесь было до пятисот человек, каждый
платил по 15 рублей. Для этого был нанят и роскошно
убран большой дом петербургского
обер-полицмейстера Чичерина.
В оркестре клуба играли 50 музыкантов;
участвовали и приезжие солисты. Деньги эти
артисты получали по тогдашнему времени весьма
немалые: от ста до двухсот рублей за один вечер. В
1787—1788 гг. дела клуба шли блистательно, но вскоре
излишняя роскошь, с какой давались здесь
маскарады и балы, совершенно расстроила финансы,
и в 1792 г. были проданы с аукциона все прекрасные
музыкальные инструменты клуба, серебряная и
фарфоровая посуда, а также мебель.
В 1794 г. известные богачи Демидов, Сикстель и Бланд
создали новый клуб, в котором вскоре было до 400
человек. Каждый платил по 50 рублей. Помещался
клуб в доме Бутурлина. Это музыкальное общество
просуществовало не более четырех лет и со
смертью учредителей распалось.
В 1802 г. было положено начало Филармоническому
обществу, потом Симфоническому.
Открытие монумента
|
Если концерты, устраиваемые при дворе, и
являлись для императриц (которые царили у нас
почти три четверти XVIII столетия) развлечением,
удовольствием, то для подданных они были скорее
новой и довольно тяжелой повинностью. Посещение
этих музыкально-театральных развлечений было
строго обязательно: чуть ли не каждый год, а
иногда и несколько раз в год, появлялись
высочайшие указы правительствующему Сенату.
Например: «О назначении в императорском Оперном
доме трех представлений в неделю, а именно, по
средам — итальянских интермедий, по вторникам и
пятницам — французских комедий».
Сенат распубликовывал эти указы, они рассылались
«за подписью» во все правительственные
учреждения и подлежали неукоснительному
исполнению. Менялись дни представлений,
изменялись самые представления — вместо
итальянской интермедии шла русская трагедия, —
но сущность дела оставалась та же: посещение
императорского театра было обязательно, и
манкирование могло вызвать высочайший гнев.
Попав в Оперный императорский дом, зритель
должен был подчиниться ряду установившихся
правил. Вот название одного из них, вполне
характерное: «О пропуске в Оперный дом во время
французских комедий лейб-гвардии штаб- и
обер-офицерских и напольных полков
штаб-офицерских жен, которые прежде помещались
вверху, в партер».
Места дамы занимали соответственно рангу и чину
мужа и, быть может, не одна красавица вместо того
чтобы наслаждаться, как «природный русский тенор
Марко Портурацкой» выводит рулады, сгорала от
зависти, что ее подруга сидит ближе к царской
ложе, а ей приходится занимать место куда менее
почетное.
А сколько забот и волнений доставляли наряды!
«В темноцветных платьях», например, вообще
нельзя было показываться при дворе, в
особенности при дворе «веселой царицы Елисавет».
Темный цвет чересчур напоминал о трауре, о
смерти.
Случались и другие установления: в случаях
полуторжественных «робы иметь величиною
поменьше тех, что на больших куртагах бывают».
Всё нужно было помнить, всё нужно было
предусмотреть, и, хотя бы зеркало — этот вечный
спутник женщины — ясно и убедительно говорило:
наряд не к лицу, светлое платье выказывает ярко
неуклюжесть фигуры, эта неуклюжесть скроется при
темном цвете, — приходилось установления
соблюдать.
Понятно, что все эти и ряд им подобных мелких
ограничений и правил этикета отравляли то
удовольствие, которое могло принести
театрально-музыкальное развлечение. Зато ничего
подобного не требовалось на частном
представлении, куда человек шел, купив билет, шел
потому, что ему хотелось, а не потому, что
существовал известный высочайший указ.
Первое объявление в «Ведомостях» о частном
публичном концерте появилось в середине 1746 г. Вот
его текст.
«По полудни в седьмом часу приезжий басист в доме
генерала Загрязского, подле немецкой комедии,
будет петь концерты с музыкою, чего ради желающие
его слушать могут приходить в означенный дом с
платежом по одному рублю с персоны».
Самый главный, существенный вопрос при
устройстве концерта — найти для него подходящее
помещение.
«Бем сим почтенно публику уведомляет, что
обещанный им концерт по некоторым
препятствующим в том обстоятельствам не может
быть дан, почему все те особы, кои взяли уже
билеты, могут получать обратно свои деньги»...
Концерты были делом новым, тогда как к
театральным представлениям петербуржец уже
привык — и усердно посещал Немецкий театр,
помещавшийся на нынешней Большой Морской, а
тогда Большой Гостиной улице. И концертанты
первое время устраивали свои концерты именно
около этого Немецкого театра — очевидно, в
надежде, что зритель скорее пойдет по знакомой
ему дорожке.
Концертанты часто обращались к тогдашним
вельможам-меценатам, живущим во дворцах, с
просьбой уступить для концерта свою залу. Отказы
если и бывали, то редко.
Первый концерт, отмеченный историками в
царствование Екатерины II, был в «состоящем близ
Летнего дворца доме его сиятельства князя
Барятинского». Этот дом почти в неприкосновенном
виде сохранился до наших дней (бывший дом
Министерства юстиции на Итальянской улице).
Большую помощь устроителям концертов оказывали
графы Строгановы. В зале их знаменитого дворца,
построенного Растрелли на Невском проспекте у
Полицейского моста, состоялось немало концертов.
Затем, когда Аничков дворец, приобретенный
императрицей Екатериной II у графа Разумовского,
был подарен князю Потемкину, а последний продал
здание откупщику Шемякину, как в самом дворце,
так и в не сохранившейся до нашего времени
садовой галерее, очень часто раздавались и звуки
различных инструментов, и пение самых
разнообразных артистов.
Вельможи отдавали свои танцевальные или
парадные залы артистам чаще всего даром, но уже в
то время граф Ягужинский, устроив у себя в доме
помещение для настоящего театра с постоянной
сценой, партером и ложами, сдавал этот театр за
деньги.
Выгоду от сдачи помещений под концерты не
замедлили учесть трактирщики. Концерты стали
даваться и в Вюртембергском трактире на Малой
Морской. Это заведение было открыто вскоре после
приезда невесты Павла Петровича — Марии
Федоровны, которая была родом, как известно, из
Вюртемберга. Вместе с княжной приехал
предприимчивый немец — и появился трактир.
Затем концерты случались и в Английском трактире
в Галерном дворе, т.е. на Английской набережной.
Трактирщики не только сдавали помещения
артистам, но довольно часто устраивали
музыкальные увеселения на собственный риск. Так,
в 1762 г. сообщалось, что «на Адмиралтейской
стороне, в Малой Морской у трактирщика Гейса
славный гарфенист [арфист] Гохбрикер по
понедельникам и воскресеньям по полудни будет
играть на гарфе особого рода».
Изредка концерты давались и в знаменитом доме
Демута. Этот трактир и гостиница (в ней
впоследствии останавливался Пушкин) помещался
на Конюшенной улице и выходил на Мойку.
Позже концерты стали устраивать и в двух театрах:
Каменном и Деревянном.
В начале 1790-х гг. появился в Петербурге француз
Лион, который арендовал в течение ряда лет дом
покойного фельдмаршала князя А.М.Голицына.
Лион приспособил дом главным образом для
маскарадов (одним из усерднейших посетителей
этих увеселений был канцлер Безбородко), но в
иное время сдавал свою залу приезжим
иностранцам, а может быть, и сам лично устраивал
концерты.
Трудовой день в столице в первой половине
столетия начинался рано и рано же заканчивался. И
начало первых концертов в Петербурге было обычно
в шесть часов вечера, самое позднее в седьмом
часу.
В царствование Екатерины II концерты начинались в
восемь часов, в последующие царствования — около
девяти часов вечера.
Все зрители, или, как в то время их обычно
называли, смотрители, разделялись на две
группы: знатные посетители и все остальные. К
первым артисты и антрепренеры обращались с одной
из следующих льстиво заискивающих фраз: «За что
смотрители из господ и госпож платить имеют по
своему усмотрению»; «Знатные господа могут
платить по изволению»; «Что же касается до платы,
оная оставляется на произвол и щедрость
смотрителей»; «Каждая знатная особа платить
имеет по своему благорассуждению»...
Эта форма входной платы оставалась неизменной на
протяжении XVIII в. для посетителей различных
цирковых представлений, зрелищ, устраиваемых
эквилибристами, фокусниками и т.д. Но музыкальные
артисты скоро поняли унизительность подобных
условий и обычно назначали единую плату за вход в
зал, без различия того, какое место будет занято.
Вначале такая плата была один рубль, причем
делалось иногда очень характерное примечание:
«за вход без разбору мест 1 рубль». Затем стали
брать и за место; за первые места бралось по 2
рубля.
В царствование Александра I обычной платой
признавалось 5 рублей, а в царствование Николая I
— 10 рублей. Некоторые современники
подчеркивали, что «в расходной книжке каждого
образованного человека должна быть непременно
рубрика: расход на концерты»; но известны и
жалобы на дороговизну мест в концертах.
Так, в источнике, датируемом 1830 г., читаем такие
строчки: «Давно ли за кресло в театре платили по 2
с половиной рубля. В течение 20 лет цена за вход в
спектакль увеличилась до 5 рублей, а ныне вдруг
удвоилась в концерт (в этом году дирекция
Императорских театров показала пример, назначив
на свои концерты в 10 рублей)... При этом увеличении
цен на публичные забавы возвышаются цены на все
предметы роскоши, а если притом не увеличиваются
доходы, то в семейном бюджете теряется
равновесие, и наступает необходимость
отказываться от забав...
Возвышение цен не в пору, если пустуют залы.
Многие опасаются, чтоб 10-рублевая цена не
сделалась обыкновенною и чтобы приезжие
виртуозы, для отличия, не стали бы требовать 25
рублей, чего доброго».
К этим строчкам присоединим написанные в 1841 г.:
«Мы не запомним, чтобы когда-либо концерты были
так малопосещаемы, как в нынешнем году... Ныне
крайняя цена за вход в концерт 10 рублей
ассигнациями или 3 рубля серебром, т.е. втрое с
половиною дороже самой высокой парижской цены».
Правда, возмущаясь дороговизною цен на концерты,
газеты иногда приводили в утешение такие
соображения: «Особам, которые жаловались, что
цены на итальянские спектакли слишком дороги,
можем сообщить в утешение, что в Лондоне в день
посещения оперы Николаем I платили за ложу 60
фунтов стерлингов, т. е. 1500 рублей ассигнациями».
Мы видим, что на концерты приглашались все слои
общества — знатные господа, купцы и мещане.
Недопущение лакеев в зал понятно: в то доброе
старое время господин не мог обойтись без услуг
лакея, а если целая семья ехала в концерт, то ее
сопровождал штат лакеев по числу членов семьи;
очевидно, что если разрешить вход в залу и лакеям,
то места не останется и для господ. И русские
господа должны были во время концерта обходиться
без услуг Ванек и Сашек, которые ожидали
возвращения своих господ или в прихожей, или у
карет, порой на морозе.
В екатерининское время овации делались, конечно, не по-нынешнему. Когда вельможный зритель оставался доволен выполнением или исполнением, он, недолго думая, кидал на сцену свой кошелек, наполненный золотом. Пример всегда сопровождался подражанием, и артист не оставался в убытке.
Простые петербуржцы тоже не прочь были
поразвлечься.
Первое «танцевальное зало» открылось в 1769 г. на
Мойке у столяра Кинта. «Каждое воскресение будет
музыка: желающие при том забавляться танцованием
за билет платить имеют по 25 копеек, а женщины
безденежно впускаемы будут».
Обучали многому; прежде всего нужно было
научиться правильно держать себя: «Голову ни
слишком подавать вверх, что могло бы показать
гордого, не хотящего смотреть на других человека,
ни опускать вниз, что показывает унижение самого
себя и нерешимость смотреть на людей, притом
надлежит голову держать прямо и равномерно.
Глаза, служащие зеркалом души, должны быть
скромно открыты, означая приятную веселость; рот
не должен быть открыт, что показывает характер
сатирический или дурной нрав, а губы расположены
с приятною улыбкою, не выказывая зубов».
Не меньше забот было и с представительницами
прекрасного пола: «Во-первых, надобно держать
тело и голову прямо без принуждения и
утвердиться на пояснице, движение шеи должно
быть свободно и легко, взгляд веселый и ласковый,
плечо опустить и отвесть назад, руки иметь возле
тела и немного подавши наперед так, чтобы не было
почти никакого расстояния между руками и телом;
кисти положить перед собою одну на другую».
Летом петербуржцы танцевали в садах и парках.
Первый общественный сад открылся весной 1793 г. на
Мойке, он назывался Вокзал в Нарышкином саду.
Учредил его помощник директора императорских
театров барон Ванжура. По средам и воскресеньям
там проводились танцевальные вечера. Входная
плата составляла рубль. На танцплощадке играли
попеременно два оркестра — рожковый и бальный.
Другой увеселительный сад располагался на
острове Круглом (Гутуевском). Тут за вход брали 25
копеек, абонемент на всё лето можно было купить
за 2 рубля 50 копеек.
Помимо общественных садов функционировали
императорские — Летний и Итальянский (между
Литейным пр. и Фонтанкой), а также сады вельмож,
куда по определенным дням допускались все
желающие. Такими были сады Бестужева-Рюмина на
Каменном острове. Елагина на Мельгуновом
острове, Строганова и Безбородко на Выборгской
стороне, Нарышкина на Петергофской дороге — и
довольно многие другие.
Постепенно появлялись новые танцы. Например,
вальс.
Учителя танцев и устроители балов вводили его в
другие танцы или сочиняли массовые танцы, основу
которых составляли вращательные движения. В
близости танцующих, в соединении рук многие
моралисты усматривали безнравственность. Даже
при Павле I на общественных танцевальных вечерах
в Петербурге полиция запрещала «употребление
пляски, называемой вальсеном».
В 1759 г. в Петербурге появился и первый
музыкальный вундеркинд.
«В Большой Мещанской, в каменном доме г.
советника Вишнякова у музыкального мастера
Загольмана продаются разные музыкальные
инструменты, — читаем мы извещение,— у него же
есть мальчик 8 лет, который к удивлению играет на
скрипке трудные концерты, а притом изрядно поет и
танцует. Кто желает его слушать, может приезжать
по субботам ввечеру в шестом часу в помянутую
квартиру, а ежели пожелает кто слушать его у себя
на дому, тот может прислать за ним, когда угодно».
Таким образом, вундеркинд оказался и скрипачом, и
певцом, и танцором — кто он был такой и чем был на
самом деле, мы не знаем.
В 1792 г. «Ведомости» писали: «Недавно сюда
приехавшая российская уроженка, девятилетняя
девица Гансен, будет иметь честь с некоторым
тенористом дать большой вокальный и
инструментальной концерт, на котором они будут
петь итальянские и французские арии. Всяк
слушатель может нежностью голоса и искусством
столь малолетней девицы в удивление приведен
быть. Она же, полагая свое благополучие в
одобрении и похвале столь высокопочтенной
публики, употребит всё свое старание для
достижения предмета своего желания».
В 1798 г. музыкант Бервиль выходил на эстраду со
своим десятилетним сыном.
Русский человек XVIII в., с большим любопытством
рассматривавший иностранные изобретения, дал им
самое подходящее название (немецкое слово он не
перевел, а применил в своем языке): куншт, кунштюк.
Первый из таких кунштюков появился в Петербурге
в 1755 г.: «В зале его превосходительства господина
действительного камергера и кавалера
И.И.Шувалова, на Невской перспективе, приехавший
сюда из Парижа Франсуа будет показывать по
понедельникам, вторникам, четвергам и
воскресеньям пополудни с 4 часов до вечера свою
художественную машину, которая представляет в
натуральную величину пастуха и пастушиху,
которые играют тринадцать арий на флейтоверсе.
Пастух при этом ударяет такту и сии обе фигуры
стоят под тению дуба, на котором движутся разного
рода птицы и голос свой с тоном флейты соединяют;
с смотрителей будет брано по рублю, а по
вторникам отворяться имеет машина, и
механическое движение показываемо будет, за что
тогда два рубля заплатить должно».
На машину поглядеть пришла и Елизавета Петровна;
«приехавший из Парижа Франсуа» был щедро
награжден за свою диковинку.
В источнике 1777 г. читаем: «С дозволения главной
полиции показываемо здесь будет между Казанской
церковью и съезжей, в Марковом доме, прекрасная,
невиданная здесь никогда
механическо-музыкальная машина, представляющая
изрядно одетую женщину, сидящую на возвышенном
пьедестале и играющую на поставленном перед нею
искусно сделанном флигеле 10 отборнейших по
новому вкусу сочиненных песен, т.е. 3 менуэта, 4
арии, 2 полонеза и 1 марш. Она с превеликою
скоростью выводит наитруднейшие рулады и при
начатии каждой песни кланяется всем гостям
головою.
Искусившиеся в механике и вообще любители
художеств немалое будут иметь увеселение, смотря
на непринужденные движения рук, натуральный взор
ее глаз и искусные повороты ее головы; всё сие
зрителей по справедливости в удивление привесть
может.
Оную машину ежедневно видеть можно с утра 9 до 10
вечера. Каждая особа платит по 50 копеек, а знатные
господа сколь угодно».
Эти машины заменились впоследствии «верными и
искусно устроенными механическими часами, кои
играют на флейте, арфе и басе 10 разных штук и
представляют:
1) великолепное село, на левой стороне которого
находится трактир, на верх коего из трубы выходит
трубочист, бьет часы, и после последнего удара
прячется паки в трубу, а на правой стороне виден
под деревом сидящий и на флейте играющий пастух,
а неподалеку от него на лошади почталион, который
соответствует пастуху игранием на роге;
2) трактирщика, стучащего служанке в окно и
приказывающего подать почтальону пить, с
изображением, что служанка приходит и несет
бутылку и стакан, а за служанкою бежит собачка и
лает на почтальона и со стоящим на оных попугаем,
который отвечает на вопросы до 50 разных слов и
поет арии».
Читаем в газете: «Господин Вирбес, клавикордный
мастер в Париже, выдумал новый клавесин,
названный “Клавесин Гармонико-Небесный”,
который один своею игрою может выигрывать с
точностью консерты и симфонии-консертанты. Он
соединяет в себе действия, каковые имеют
пьяно-пьяниссимо, форто-фортиссимо, кречендо и
сморцендо с 5 или 6 степенями, переменяемыми по
произволению, и сверх того сей клавесин
совершенствует голос 14 разных инструментов, а
именно: архилютни, туорбы, голубеты, мандолины,
гобоя, фагота, современной арфы, кларнета, флейты,
свирели, тамбурина, гитары, игры, называемой
небесной, и гармоники».
Это известие появилось вскоре после такого: «В
Петербурге Антон Брандель будет почтенным
любителям показывать играющий инструмент,
который тоном против гобоя, подобен
человеческому голосу и 8-футовым органам: оный
инструмент при всяких концертах употребляем
быть может, и на нем играют, как на клавикордах.
Весом в 6 футов и величиною с большую книгу».
С легкой (или тяжелой) руки Петра I на
петербургских церквах устанавливались куранты;
они выписывались за большие деньги из-за границы.
Вместе с ними приезжали и «колокольные игральные
музыканты», которым за игру на курантах
платилось значительное по тому времени
жалованье
И вот: «В прошлом 1724 году апреля 23-го дня в
канцелярии от строений учинен контракт с
иноземцем колокольным игральным музыкантом
Яганом Крестом Феретером быть в службе его
императорского величества на три года в
Санкт-Петербургской крепости у играния в
колокола на шпице Петропавловском...
А в ту свою бытность выучить ему на колоколах
играть, что на упомянутом шпице, российских людей
из малолетних 6 человек в сущую твердость».
Граф Бестужев-Рюмин имел в Петербурге дом с
башней, на которой помещались выписанные из-за
границы часы.
Первый раз сведение об органе, предназначенное
для широкой публики и отпечатанное в
«Академических ведомостях», появилось в 1737 г. В
ноябре того года происходила установка большого
органа в немецкой церкви Петра и Павла. Орган был
пожертвован Минихом, и об этом событии, имевшем
значение для немецкой колонии Петербурга,
оповестили всё население империи.
В XVIII в. органы довольно часто продавались в
столице: так, в 1788 г. «у инструментального мастера
Ган продаются со 12 голосами большие органы,
вышиною 5, шириною 4, глубиною 1/4 аршина, которые
укладываются в ящики».
С конца 1780-х гг. появились в продаже под названием
органов шарманки.
С первым известием о фортепиано мы встречаемся в
1771 г.: «Сделанный знатнейшим мастером инструмент,
фортепиано называемый, продается на
Васильевском острове в 10-й линии в доме секретаря
Гивнерса, где любители музыки оный видеть и о
цене спросить могут».
В 1772 г. мы встречаемся уже с фортепиано из
красного дерева; этот материал считался самым
подходящим.
Продолжение следует