повествование

Пётр КОШЕЛЬ

Петербург — как он был.
При Екатерине Второй


Продолжение. Начало см. № 20/2003

Во времена Екатерины Великой в России появились клубы — на западный манер.
Самый «степеннейший» из клубов был Английский. Основал его в марте 1770 г. Гарнер, богатый банкир. Вскоре банкир этот сделался банкротом, и земляки-англичане, желая помочь ему, сделали его экономом и хозяином клуба.
В первое время насчитывалось не более пятидесяти членов. Плата не превышала сорока рублей; для помещения нанимался небольшой дом на Галерной улице — за 1500 рублей.
Через 40 лет Английский клуб уже имел более 300 членов; числились и высшие государственные сановники, например граф М.А.Милорадович, Аракчеев, Сперанский, П.X.Витгенштейн.
Почти каждый вечер посещал это собрание И.А.Крылов; над тем местом, где он обычно сиживал, впоследствии был поставлен бюст баснописца. В столовой же зале висел портрет учредителя этого клуба.
Английский клуб очень долго занимал великолепный дом у Синего моста, в котором некогда жил фельдмаршал князь Трубецкой, дававший пышные балы.
В 1850-х гг. в Английском клубе насчитывалось около четырехсот членов и более тысячи кандидатов, которые по старшинству и занимали открывавшиеся вакансии.
Первейшие люди домогались чести вступить в клуб. Князь Чернышев и граф Клейнмихель так и не попали в его члены.

Почти в одно время с Английским клубом возник и другой. Основатель его, Шустер, тоже некогда был богатым купцом, но потом разорился.
Клуб этот сначала помещался в двух скромных комнатах; в феврале 1772 г. он уже был переведен в большую квартиру и стал называться Большим Бюргер-клубом. Он, впрочем, был более известен как Шустер-клуб.
Это было довольно дружное общество, состоявшее из заслуженных чиновников, артистов, богатых русских и иностранных купцов, а также зажиточных ремесленников. Не ограничиваясь одними увеселениями, клуб занимался и благотворительностью: давал пенсион ста пятидесяти престарелым, неимущим и постоянно воспитывал несколько беднейших сирот.
В ноябре 1784 г. было основано Коммерческое общество — с целью дать биржевому купечеству возможность собираться для деловых совещаний и проводить время в беседах и карточных играх.
В 1783 г. открылся и Американский клуб. Помещался он первое время близ Исаакиевской церкви, в доме Погенполя. Лучшей порой его существования было начало XIX столетия: тогда насчитывалось более 600 человек.
Впоследствии к этому клубу было присоединено танцевальное заведение Квятковского, после чего клуб стал называться Клубом соединенного общества.
В 1785 г. гробовым мастером Уленглуглом был учрежден Танц-клоб. Членами его могли быть только нечиновные лица мещанского и купеческого сословий.
Мещанами называли тогда не только всех записавшихся в соответствующую гильдию, но и свободных художников, переименованных впоследствии в именитых граждан.

Гораздо ранее этих клубов, в 1772 г., в Петербурге был учрежден Музыкальный клуб из 300 членов, вносивших в год по десять рублей с человека на содержание оркестра.
В Музыкальном клубе два раза в неделю давались концерты, которые посещались многочисленной публикой. Этот клуб просуществовал до 1777 г., затем был закрыт, но через год основалось другое музыкальное общество, которое зимой, в продолжении восьми месяцев, давало каждую субботу концерты и ежемесячно один бал и маскарад.
Членов здесь было до пятисот человек, каждый платил по 15 рублей. Для этого был нанят и роскошно убран большой дом петербургского обер-полицмейстера Чичерина.
В оркестре клуба играли 50 музыкантов; участвовали и приезжие солисты. Деньги эти артисты получали по тогдашнему времени весьма немалые: от ста до двухсот рублей за один вечер. В 1787—1788 гг. дела клуба шли блистательно, но вскоре излишняя роскошь, с какой давались здесь маскарады и балы, совершенно расстроила финансы, и в 1792 г. были проданы с аукциона все прекрасные музыкальные инструменты клуба, серебряная и фарфоровая посуда, а также мебель.
В 1794 г. известные богачи Демидов, Сикстель и Бланд создали новый клуб, в котором вскоре было до 400 человек. Каждый платил по 50 рублей. Помещался клуб в доме Бутурлина. Это музыкальное общество просуществовало не более четырех лет и со смертью учредителей распалось.
В 1802 г. было положено начало Филармоническому обществу, потом Симфоническому.

Открытие монумента государю императору Петру I в 1782 г.
Открытие монумента
государю императору
Петру I в 1782 г.

Если концерты, устраиваемые при дворе, и являлись для императриц (которые царили у нас почти три четверти XVIII столетия) развлечением, удовольствием, то для подданных они были скорее новой и довольно тяжелой повинностью. Посещение этих музыкально-театральных развлечений было строго обязательно: чуть ли не каждый год, а иногда и несколько раз в год, появлялись высочайшие указы правительствующему Сенату. Например: «О назначении в императорском Оперном доме трех представлений в неделю, а именно, по средам — итальянских интермедий, по вторникам и пятницам — французских комедий».
Сенат распубликовывал эти указы, они рассылались «за подписью» во все правительственные учреждения и подлежали неукоснительному исполнению. Менялись дни представлений, изменялись самые представления — вместо итальянской интермедии шла русская трагедия, — но сущность дела оставалась та же: посещение императорского театра было обязательно, и манкирование могло вызвать высочайший гнев.
Попав в Оперный императорский дом, зритель должен был подчиниться ряду установившихся правил. Вот название одного из них, вполне характерное: «О пропуске в Оперный дом во время французских комедий лейб-гвардии штаб- и обер-офицерских и напольных полков штаб-офицерских жен, которые прежде помещались вверху, в партер».
Места дамы занимали соответственно рангу и чину мужа и, быть может, не одна красавица вместо того чтобы наслаждаться, как «природный русский тенор Марко Портурацкой» выводит рулады, сгорала от зависти, что ее подруга сидит ближе к царской ложе, а ей приходится занимать место куда менее почетное.
А сколько забот и волнений доставляли наряды! «В темноцветных платьях», например, вообще нельзя было показываться при дворе, в особенности при дворе «веселой царицы Елисавет». Темный цвет чересчур напоминал о трауре, о смерти.
Случались и другие установления: в случаях полуторжественных «робы иметь величиною поменьше тех, что на больших куртагах бывают». Всё нужно было помнить, всё нужно было предусмотреть, и, хотя бы зеркало — этот вечный спутник женщины — ясно и убедительно говорило: наряд не к лицу, светлое платье выказывает ярко неуклюжесть фигуры, эта неуклюжесть скроется при темном цвете, — приходилось установления соблюдать.
Понятно, что все эти и ряд им подобных мелких ограничений и правил этикета отравляли то удовольствие, которое могло принести театрально-музыкальное развлечение. Зато ничего подобного не требовалось на частном представлении, куда человек шел, купив билет, шел потому, что ему хотелось, а не потому, что существовал известный высочайший указ.

Первое объявление в «Ведомостях» о частном публичном концерте появилось в середине 1746 г. Вот его текст.
«По полудни в седьмом часу приезжий басист в доме генерала Загрязского, подле немецкой комедии, будет петь концерты с музыкою, чего ради желающие его слушать могут приходить в означенный дом с платежом по одному рублю с персоны».
Самый главный, существенный вопрос при устройстве концерта — найти для него подходящее помещение.
«Бем сим почтенно публику уведомляет, что обещанный им концерт по некоторым препятствующим в том обстоятельствам не может быть дан, почему все те особы, кои взяли уже билеты, могут получать обратно свои деньги»...
Концерты были делом новым, тогда как к театральным представлениям петербуржец уже привык — и усердно посещал Немецкий театр, помещавшийся на нынешней Большой Морской, а тогда Большой Гостиной улице. И концертанты первое время устраивали свои концерты именно около этого Немецкого театра — очевидно, в надежде, что зритель скорее пойдет по знакомой ему дорожке.
Концертанты часто обращались к тогдашним вельможам-меценатам, живущим во дворцах, с просьбой уступить для концерта свою залу. Отказы если и бывали, то редко.

Первый концерт, отмеченный историками в царствование Екатерины II, был в «состоящем близ Летнего дворца доме его сиятельства князя Барятинского». Этот дом почти в неприкосновенном виде сохранился до наших дней (бывший дом Министерства юстиции на Итальянской улице).
Большую помощь устроителям концертов оказывали графы Строгановы. В зале их знаменитого дворца, построенного Растрелли на Невском проспекте у Полицейского моста, состоялось немало концертов.
Затем, когда Аничков дворец, приобретенный императрицей Екатериной II у графа Разумовского, был подарен князю Потемкину, а последний продал здание откупщику Шемякину, как в самом дворце, так и в не сохранившейся до нашего времени садовой галерее, очень часто раздавались и звуки различных инструментов, и пение самых разнообразных артистов.
Вельможи отдавали свои танцевальные или парадные залы артистам чаще всего даром, но уже в то время граф Ягужинский, устроив у себя в доме помещение для настоящего театра с постоянной сценой, партером и ложами, сдавал этот театр за деньги.
Выгоду от сдачи помещений под концерты не замедлили учесть трактирщики. Концерты стали даваться и в Вюртембергском трактире на Малой Морской. Это заведение было открыто вскоре после приезда невесты Павла Петровича — Марии Федоровны, которая была родом, как известно, из Вюртемберга. Вместе с княжной приехал предприимчивый немец — и появился трактир.
Затем концерты случались и в Английском трактире в Галерном дворе, т.е. на Английской набережной.
Трактирщики не только сдавали помещения артистам, но довольно часто устраивали музыкальные увеселения на собственный риск. Так, в 1762 г. сообщалось, что «на Адмиралтейской стороне, в Малой Морской у трактирщика Гейса славный гарфенист [арфист] Гохбрикер по понедельникам и воскресеньям по полудни будет играть на гарфе особого рода».
Изредка концерты давались и в знаменитом доме Демута. Этот трактир и гостиница (в ней впоследствии останавливался Пушкин) помещался на Конюшенной улице и выходил на Мойку.
Позже концерты стали устраивать и в двух театрах: Каменном и Деревянном.
В начале 1790-х гг. появился в Петербурге француз Лион, который арендовал в течение ряда лет дом покойного фельдмаршала князя А.М.Голицына.
Лион приспособил дом главным образом для маскарадов (одним из усерднейших посетителей этих увеселений был канцлер Безбородко), но в иное время сдавал свою залу приезжим иностранцам, а может быть, и сам лично устраивал концерты.

Трудовой день в столице в первой половине столетия начинался рано и рано же заканчивался. И начало первых концертов в Петербурге было обычно в шесть часов вечера, самое позднее в седьмом часу.
В царствование Екатерины II концерты начинались в восемь часов, в последующие царствования — около девяти часов вечера.
Все зрители, или, как в то время их обычно называли, смотрители, разделялись на две группы: знатные посетители и все остальные. К первым артисты и антрепренеры обращались с одной из следующих льстиво заискивающих фраз: «За что смотрители из господ и госпож платить имеют по своему усмотрению»; «Знатные господа могут платить по изволению»; «Что же касается до платы, оная оставляется на произвол и щедрость смотрителей»; «Каждая знатная особа платить имеет по своему благорассуждению»...
Эта форма входной платы оставалась неизменной на протяжении XVIII в. для посетителей различных цирковых представлений, зрелищ, устраиваемых эквилибристами, фокусниками и т.д. Но музыкальные артисты скоро поняли унизительность подобных условий и обычно назначали единую плату за вход в зал, без различия того, какое место будет занято. Вначале такая плата была один рубль, причем делалось иногда очень характерное примечание: «за вход без разбору мест 1 рубль». Затем стали брать и за место; за первые места бралось по 2 рубля.
В царствование Александра I обычной платой признавалось 5 рублей, а в царствование Николая I — 10 рублей. Некоторые современники подчеркивали, что «в расходной книжке каждого образованного человека должна быть непременно рубрика: расход на концерты»; но известны и жалобы на дороговизну мест в концертах.
Так, в источнике, датируемом 1830 г., читаем такие строчки: «Давно ли за кресло в театре платили по 2 с половиной рубля. В течение 20 лет цена за вход в спектакль увеличилась до 5 рублей, а ныне вдруг удвоилась в концерт (в этом году дирекция Императорских театров показала пример, назначив на свои концерты в 10 рублей)... При этом увеличении цен на публичные забавы возвышаются цены на все предметы роскоши, а если притом не увеличиваются доходы, то в семейном бюджете теряется равновесие, и наступает необходимость отказываться от забав...
Возвышение цен не в пору, если пустуют залы. Многие опасаются, чтоб 10-рублевая цена не сделалась обыкновенною и чтобы приезжие виртуозы, для отличия, не стали бы требовать 25 рублей, чего доброго».
К этим строчкам присоединим написанные в 1841 г.:
«Мы не запомним, чтобы когда-либо концерты были так малопосещаемы, как в нынешнем году... Ныне крайняя цена за вход в концерт 10 рублей ассигнациями или 3 рубля серебром, т.е. втрое с половиною дороже самой высокой парижской цены».
Правда, возмущаясь дороговизною цен на концерты, газеты иногда приводили в утешение такие соображения: «Особам, которые жаловались, что цены на итальянские спектакли слишком дороги, можем сообщить в утешение, что в Лондоне в день посещения оперы Николаем I платили за ложу 60 фунтов стерлингов, т. е. 1500 рублей ассигнациями».
Мы видим, что на концерты приглашались все слои общества — знатные господа, купцы и мещане.
Недопущение лакеев в зал понятно: в то доброе старое время господин не мог обойтись без услуг лакея, а если целая семья ехала в концерт, то ее сопровождал штат лакеев по числу членов семьи; очевидно, что если разрешить вход в залу и лакеям, то места не останется и для господ. И русские господа должны были во время концерта обходиться без услуг Ванек и Сашек, которые ожидали возвращения своих господ или в прихожей, или у карет, порой на морозе.

В екатерининское время овации делались, конечно, не по-нынешнему. Когда вельможный зритель оставался доволен выполнением или исполнением, он, недолго думая, кидал на сцену свой кошелек, наполненный золотом. Пример всегда сопровождался подражанием, и артист не оставался в убытке.

Простые петербуржцы тоже не прочь были поразвлечься.
Первое «танцевальное зало» открылось в 1769 г. на Мойке у столяра Кинта. «Каждое воскресение будет музыка: желающие при том забавляться танцованием за билет платить имеют по 25 копеек, а женщины безденежно впускаемы будут».
Обучали многому; прежде всего нужно было научиться правильно держать себя: «Голову ни слишком подавать вверх, что могло бы показать гордого, не хотящего смотреть на других человека, ни опускать вниз, что показывает унижение самого себя и нерешимость смотреть на людей, притом надлежит голову держать прямо и равномерно.
Глаза, служащие зеркалом души, должны быть скромно открыты, означая приятную веселость; рот не должен быть открыт, что показывает характер сатирический или дурной нрав, а губы расположены с приятною улыбкою, не выказывая зубов».
Не меньше забот было и с представительницами прекрасного пола: «Во-первых, надобно держать тело и голову прямо без принуждения и утвердиться на пояснице, движение шеи должно быть свободно и легко, взгляд веселый и ласковый, плечо опустить и отвесть назад, руки иметь возле тела и немного подавши наперед так, чтобы не было почти никакого расстояния между руками и телом; кисти положить перед собою одну на другую».
Летом петербуржцы танцевали в садах и парках.
Первый общественный сад открылся весной 1793 г. на Мойке, он назывался Вокзал в Нарышкином саду. Учредил его помощник директора императорских театров барон Ванжура. По средам и воскресеньям там проводились танцевальные вечера. Входная плата составляла рубль. На танцплощадке играли попеременно два оркестра — рожковый и бальный.
Другой увеселительный сад располагался на острове Круглом (Гутуевском). Тут за вход брали 25 копеек, абонемент на всё лето можно было купить за 2 рубля 50 копеек.
Помимо общественных садов функционировали императорские — Летний и Итальянский (между Литейным пр. и Фонтанкой), а также сады вельмож, куда по определенным дням допускались все желающие. Такими были сады Бестужева-Рюмина на Каменном острове. Елагина на Мельгуновом острове, Строганова и Безбородко на Выборгской стороне, Нарышкина на Петергофской дороге — и довольно многие другие.
Постепенно появлялись новые танцы. Например, вальс.
Учителя танцев и устроители балов вводили его в другие танцы или сочиняли массовые танцы, основу которых составляли вращательные движения. В близости танцующих, в соединении рук многие моралисты усматривали безнравственность. Даже при Павле I на общественных танцевальных вечерах в Петербурге полиция запрещала «употребление пляски, называемой вальсеном».

В 1759 г. в Петербурге появился и первый музыкальный вундеркинд.
«В Большой Мещанской, в каменном доме г. советника Вишнякова у музыкального мастера Загольмана продаются разные музыкальные инструменты, — читаем мы извещение,— у него же есть мальчик 8 лет, который к удивлению играет на скрипке трудные концерты, а притом изрядно поет и танцует. Кто желает его слушать, может приезжать по субботам ввечеру в шестом часу в помянутую квартиру, а ежели пожелает кто слушать его у себя на дому, тот может прислать за ним, когда угодно».
Таким образом, вундеркинд оказался и скрипачом, и певцом, и танцором — кто он был такой и чем был на самом деле, мы не знаем.
В 1792 г. «Ведомости» писали: «Недавно сюда приехавшая российская уроженка, девятилетняя девица Гансен, будет иметь честь с некоторым тенористом дать большой вокальный и инструментальной концерт, на котором они будут петь итальянские и французские арии. Всяк слушатель может нежностью голоса и искусством столь малолетней девицы в удивление приведен быть. Она же, полагая свое благополучие в одобрении и похвале столь высокопочтенной публики, употребит всё свое старание для достижения предмета своего желания».
В 1798 г. музыкант Бервиль выходил на эстраду со своим десятилетним сыном.

Русский человек XVIII в., с большим любопытством рассматривавший иностранные изобретения, дал им самое подходящее название (немецкое слово он не перевел, а применил в своем языке): куншт, кунштюк.
Первый из таких кунштюков появился в Петербурге в 1755 г.: «В зале его превосходительства господина действительного камергера и кавалера И.И.Шувалова, на Невской перспективе, приехавший сюда из Парижа Франсуа будет показывать по понедельникам, вторникам, четвергам и воскресеньям пополудни с 4 часов до вечера свою художественную машину, которая представляет в натуральную величину пастуха и пастушиху, которые играют тринадцать арий на флейтоверсе. Пастух при этом ударяет такту и сии обе фигуры стоят под тению дуба, на котором движутся разного рода птицы и голос свой с тоном флейты соединяют; с смотрителей будет брано по рублю, а по вторникам отворяться имеет машина, и механическое движение показываемо будет, за что тогда два рубля заплатить должно».
На машину поглядеть пришла и Елизавета Петровна; «приехавший из Парижа Франсуа» был щедро награжден за свою диковинку.
В источнике 1777 г. читаем: «С дозволения главной полиции показываемо здесь будет между Казанской церковью и съезжей, в Марковом доме, прекрасная, невиданная здесь никогда механическо-музыкальная машина, представляющая изрядно одетую женщину, сидящую на возвышенном пьедестале и играющую на поставленном перед нею искусно сделанном флигеле 10 отборнейших по новому вкусу сочиненных песен, т.е. 3 менуэта, 4 арии, 2 полонеза и 1 марш. Она с превеликою скоростью выводит наитруднейшие рулады и при начатии каждой песни кланяется всем гостям головою.
Искусившиеся в механике и вообще любители художеств немалое будут иметь увеселение, смотря на непринужденные движения рук, натуральный взор ее глаз и искусные повороты ее головы; всё сие зрителей по справедливости в удивление привесть может.
Оную машину ежедневно видеть можно с утра 9 до 10 вечера. Каждая особа платит по 50 копеек, а знатные господа сколь угодно».
Эти машины заменились впоследствии «верными и искусно устроенными механическими часами, кои играют на флейте, арфе и басе 10 разных штук и представляют:
1) великолепное село, на левой стороне которого находится трактир, на верх коего из трубы выходит трубочист, бьет часы, и после последнего удара прячется паки в трубу, а на правой стороне виден под деревом сидящий и на флейте играющий пастух, а неподалеку от него на лошади почталион, который соответствует пастуху игранием на роге;
2) трактирщика, стучащего служанке в окно и приказывающего подать почтальону пить, с изображением, что служанка приходит и несет бутылку и стакан, а за служанкою бежит собачка и лает на почтальона и со стоящим на оных попугаем, который отвечает на вопросы до 50 разных слов и поет арии».
Читаем в газете: «Господин Вирбес, клавикордный мастер в Париже, выдумал новый клавесин, названный “Клавесин Гармонико-Небесный”, который один своею игрою может выигрывать с точностью консерты и симфонии-консертанты. Он соединяет в себе действия, каковые имеют пьяно-пьяниссимо, форто-фортиссимо, кречендо и сморцендо с 5 или 6 степенями, переменяемыми по произволению, и сверх того сей клавесин совершенствует голос 14 разных инструментов, а именно: архилютни, туорбы, голубеты, мандолины, гобоя, фагота, современной арфы, кларнета, флейты, свирели, тамбурина, гитары, игры, называемой небесной, и гармоники».
Это известие появилось вскоре после такого: «В Петербурге Антон Брандель будет почтенным любителям показывать играющий инструмент, который тоном против гобоя, подобен человеческому голосу и 8-футовым органам: оный инструмент при всяких концертах употребляем быть может, и на нем играют, как на клавикордах. Весом в 6 футов и величиною с большую книгу».
С легкой (или тяжелой) руки Петра I на петербургских церквах устанавливались куранты; они выписывались за большие деньги из-за границы. Вместе с ними приезжали и «колокольные игральные музыканты», которым за игру на курантах платилось значительное по тому времени жалованье
И вот: «В прошлом 1724 году апреля 23-го дня в канцелярии от строений учинен контракт с иноземцем колокольным игральным музыкантом Яганом Крестом Феретером быть в службе его императорского величества на три года в Санкт-Петербургской крепости у играния в колокола на шпице Петропавловском...
А в ту свою бытность выучить ему на колоколах играть, что на упомянутом шпице, российских людей из малолетних 6 человек в сущую твердость».
Граф Бестужев-Рюмин имел в Петербурге дом с башней, на которой помещались выписанные из-за границы часы.
Первый раз сведение об органе, предназначенное для широкой публики и отпечатанное в «Академических ведомостях», появилось в 1737 г. В ноябре того года происходила установка большого органа в немецкой церкви Петра и Павла. Орган был пожертвован Минихом, и об этом событии, имевшем значение для немецкой колонии Петербурга, оповестили всё население империи.
В XVIII в. органы довольно часто продавались в столице: так, в 1788 г. «у инструментального мастера Ган продаются со 12 голосами большие органы, вышиною 5, шириною 4, глубиною 1/4 аршина, которые укладываются в ящики».
С конца 1780-х гг. появились в продаже под названием органов шарманки.
С первым известием о фортепиано мы встречаемся в 1771 г.: «Сделанный знатнейшим мастером инструмент, фортепиано называемый, продается на Васильевском острове в 10-й линии в доме секретаря Гивнерса, где любители музыки оный видеть и о цене спросить могут».
В 1772 г. мы встречаемся уже с фортепиано из красного дерева; этот материал считался самым подходящим.

Продолжение следует

TopList