От редакции.
Публикуемый ниже текст хранится в домашнем
архиве.
Материал был любезно предложен нам правнуком
автора, А.Л.Разлоговым.
Леонид Разлогов в 1915 г. служил прапорщиком в
одной из российских пехотных частей. Он, как и
многие на той войне, вёл дневник, cохранившийся
лишь частично. В дневнике этом есть весьма
любопытные страницы: это переводы стихов
погибшего немецкого офицера.
Стремление сделать чужой литературный опыт
частью своего —
и понять другого человека, врага — стремление
это уточняет психологический портрет русского
офицера Первой мировой.
Очевидно, что Леонид Разлогов не был человеком
заурядно-типичным.
И всё же...
В недавнем бою — не слишком удачном и для нас, и
для пруссаков — я своими руками убил их офицера.
Впервые я увидел лицо человека, погубленного
мной.
У меня было несколько секунд, чтобы взглянуть в
это лицо. Без свалившегося с головы дурацкого
ошишаченного шлема он выглядел как завсегдатай
светской гостиной. Я подумал, что году эдак в
тринадцатом мы могли бы мило поболтать о
литературе или о лошадях — где-нибудь в Ревеле
(там я, кстати, и приучился читать из немецкого).
Из-под разорванного мундира выглядывала
тетрадка, оплетенная синим сафьяном, — почти
такая же, как моя. Я наклонился и взял ее.
Потом, уже после боя, я прочитал содержимое.
Оказалось — стихи. Немецкие, конечно. Кажется,
неплохие.
Я подумал, что, может быть, моим долгом будет
перевести их на язык страны, в полях которой
принял смерть сочинитель, имя которого мне
неизвестно. Окопные затишья между стычками
доставили мне какие-то досуги, и я попытался
осуществить эту странную мысль.
| Вот что получилось. Это брань, где не видно исхода. Это всходы нелепой вражды. Дважды, трижды проиграна кода — Но блестит лишь единожды штык, Что нам задал последнюю тему — Тему подвига? Тему усталости? Это, может быть, только оттенок Той невольной, простительной |
| малости, |
| Что дает нам надежду
вернуться, Прежним стать, овладеть судьбой. В пуле весу — не станет двух унций. Это бой. И, возможно, с собой. |
Под стихотворением стояла пометка — декабрь
1914-го.
А вот другие строки, не обозначенные датой, но,
судя по всему, записанные позже.
| Начинали под громогласье, Провожали в поход нас трубы. Мы едва изучили в классе Пару строк из латыни — и грубым Нам казался казарменный быт. Нам казалось, что звон копыт Приведёт нас во вражью столицу, Что коням нашим — скоро напиться Из далёкой холодной Невы. Поморщинились наши лица — Таково-то ходить на вы. Мы
рассчитывали из похода Он нам выдал возможность сечи, |
А следующее стихотворение я затрудняюсь применить к какому-либо дню или месяцу — страницы сафьяновой тетрадки сохранились не все, некоторые попорчены безнадёжно, иные прочитываются весьма трудно. Эта была надорвана, и мне кое-что пришлось домыслить.
| Легче было скопом Грязь топтать дорог. Легче рудокопом Быть — хоть выйдет прок. Веселей ловитвой Промышлять урок... Нас позвал на битву С детства знамый рог. Дратвой нас удерживал Родины порог. Слава нам побрезжила — Мы переступили, Мы взвели курок. Тратим, что копили, Прячась по окопам. Маринеру проще из-под перископа Усмотреть торпеде верную мишень. Люди мы — иль клоуны из папье-маше? |
Действительно, очень странно переводить стихи
врага — который, если вчитаться, врагом-то и не
был.
Будет еще затишье — переведу остальное...
[На этом запись обрывается.]