исторический портрет

Митрополит КИПРИАН

Великий князь Дмитрий Иоаннович и князь Владимир Андреевич Серпуховской извещают св. Киприана о готовящемся походе Мамая и просят совета.

Великий князь Дмитрий Иоаннович и
князь Владимир Андреевич Серпуховской извещают
св. Киприана о готовящемся походе Мамая и просят совета.

Миниатюра из «Сказания о Мамаевом побоище»

Номер газеты, который Вы держите в руках, посвящен жизни и деятельности митрополита Киприана — свидетеля и участника судьбоносных событий конца XIV в.
Киприан видится сегодня неким связующим звеном между погибающей Византийской империей, крепнущими Москвой и Литвой, клонящейся к упадку Тверью.
Современные авторы — Александр Быков и Ольга Кузьмина — сделали многообещающую попытку по-новому осветить роль митрополита, представив его как выразителя идеи объединения всех православных сил перед лицом мусульманской и католической экспансии. Такая интерпретация кажется не лишенной оснований, однако читателю не следует забывать, что византийские святители часто отождествляли интересы православия с могуществом империи, пренебрегая при этом прогрессом единоверческих государств, в том числе и русских княжеств.
Точно так же трудно установить, в какой мере Киприан радел об объединении Русской православной Церкви, а в какой — об укреплении и расширении своей митрополичьей власти.
Вряд ли можно считать достаточно доказательной авторскую трактовку московско-тверского конфликта как сознательной провокации Москвы, и уж совсем не обязательно приписывать ее замысел митрополиту Алексию.
Дабы дать читателю возможность составить собственное представление об этой конфронтации, мы публикуем дополнительно фрагмент из книги современного немецкого историка Эккехарда Клюга «Тверское княжество» (с. 13). Автора трудно обвинить в «промосковской ориентации», однако он, основываясь исключительно на источниках, тему провокации даже не затрагивает.
Разумеется, традиционный взгляд на деятельность Киприана, представленный в нашей подборке выдержками из трудов Н.М.Карамзина (с. 10—11) и С.М.Соловьева (с. 12—13), нуждается в коррекции, однако этот процесс не должен увлекать нас в сторону простой «смены знаков».
Положительно оценивать роль Киприана можно, на наш взгляд, не выставляя столь «низких отметок» его предшественнику — митрополиту Алексию.
Оба иерарха — в силу разных положения, происхождения, образования и целей — действовали, добивались успехов и совершали ошибки тоже по-разному, что и является предметом интереса их потомков.
Стоит также обратить внимание на ряд публикуемых в примечаниях и в виде цитат источников, которые мы в меру сил адаптируем для современного читателя. Рисуя уникальную картину эпохи, они могут стать хорошим подспорьем для преподавателя, который найдет им место в учебном процессе.
Особо следует отметить, что наблюдающееся у авторов текстов разночтение в определении национальности Киприана — болгарин и «сербин» — является следствием исторической традиции, которая отмечала как болгарское происхождение митрополита, так и сербскую культурную среду, из которой он вышел и к которой во многом принадлежал.
Мы надеемся, что в свете жизнеописания этой не слишком известной исторической личности перед Вами по-новому откроется важнейшая в жизни Московской Руси эпоха — время первых побед над монголо-татарскими сюзеренами.


Александр БЫКОВ,
Ольга КУЗЬМИНА

Митрополит Киприан:

ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ЭПОХИ

Митрополит Киевский и всея Руси Киприан умер в 1406 г. Через 66 лет — в 1472 г. — он был причислен к лику святых. Память его празднуется православными 29 сентября (16 сентября по ст. стилю). Роль этого человека в российской истории велика, но известно о нем сравнительно немного: образ митрополита часто — по ряду весомых причин, но не совсем справедливо — заслоняется монументальными фигурами его предшественника — Алексия — и современников — Сергия Радонежского и Дмитрия Донского.
Молчат о Киприане и школьные учебники. Лишь в тексте А.А.Преображенского и Б.А.Рыбакова упоминается его конфликт с великим князем Московским, а также та роль, которую сыграл митрополит во время взятия столицы ханом Тохтамышем (1382).
В то же время цели, ради которых трудился Киприан, его политика и деятельность столь значительны, что заслуживают более пристального внимания и серьезного изучения.

Истоки.
1336—1372

Князь решает сделать Митяя своим духовником и печатником

Митяй — архимандрит

Князь решает
сделать Митяя
своим духовником и
печатником
Митяй — архимандрит

Будущий глава русской Церкви родился в 1336 г. в Болгарии, в боярской семье Цамвлаков. О первых годах его жизни мало что известно. Есть только сведения, что в 50-х гг. XIV в. он переселился в Византию. С этого момента и началась для молодого человека карьера церковного деятеля.
В жизни «второго Рима», каким считалась империя, это время знаменуется началом сближения с католическим Западом. Известный православный богослов и философ Варлаам Калабрийский разрабатывает проект воссоединения церквей и, получив одобрение светского и духовного правительства Византии, едет в 1339 г. в Авиньон к папе Бенедикту XII.
Варлаам, грек из итальянской провинции Калабрия и поклонник учения Аристотеля, столкнулся в Константинополе с представителями иных воззрений. Это были аскеты-созерцатели, убежденные в том, что человек способен вступать в непосредственное общение с божеством, и что богословие должно основываться не на допущениях, как философия, а на опыте богообщения, церковном и личном. Их звали «исихастами» (что восходит к греческим глаголам «покоиться», «безмолвствовать», «молчать»). Именно этому течению, чьи истоки прослеживаются в среде так называемых «афонских старцев», мы обязаны идеями самосозерцания, приносящего истинное духовное наслаждение, во многом созвучными индийским представлениям о нирване.
Варлаам обвинил исихастов перед патриархом в еретическом посягательстве на общение с «несообщимым». Победа в этом споре долго переходила из рук в руки, причем зависел исход борьбы чаще всего от обстоятельств политических.
В 1347 г. в гражданской войне победил Иоанн Кантакузин и к церковной власти пришли монахи-исихасты, прошедшие суровую выучку у опытных «старцев», знающие цену культуре, неплохо образованные. Они сочиняли богословско-полемические трактаты, гимны и молитвы, писали иконы, переводили с греческого на славянский. Исихасты становились во главе монашеских общежитий, церковных общин городов. Полностью отвергали значение человеческого разума в общении с Богом, противопоставляя ему чувственное восприятие, основанное на аскетическом образе жизни.
Став императором в 1346 г., Иоанн VI Кантакузин среди прочих политических мероприятий определил новую линию отношения к Руси, суть которой состояла в ориентации на объединение ее разрозненных частей. С этой целью византийский правитель упразднил (1347) галицкую митрополию, воссоединив ее с киевской, о чем и сообщил в своих грамотах князьям и митрополиту Феогносту. В соответствии с установившимся со времен крещения Руси обычаем и законом, утверждал он, во всей Руси должен быть один митрополит — «киевский, который рукопологал бы епископов на все святейшие епископии».
В 1354 г. умер русский митрополит Феогност и вселенский патриарх Филофей — приверженец Иоанна VI — поставил главой церкви всея Руси присланного из Москвы Алексия, обязав его не оставлять своим попечением западную часть митрополии и поддерживать постоянную связь с Константинополем.
Непосредственно вслед за этими событиями в конце 1354 г., Иоанн Кантакузин сложил с себя корону и уступил власть сопернику — Иоанну V Палеологу. Следом за ним освободил престол патриарха и ушел на Афон Филофей. Новое правительство поставило в митрополиты Малой Руси кандидата Литвы Романа, который правил до 1362 г., после чего литовской митрополии не было.
В 1363 г. патриарх Каллист умер от чумы, и Иоанн V согласился на возвращение Филофея из Афона, взяв с него обещание не преследовать своих противников. Но «новый старый» патриарх резко выступил против сближения с Римом. Когда Иоанн V заключал с папой очередное соглашение, с ним не оказалось ни одного священника…
Все описанные события не могли пройти мимо Киприана, который был их наблюдателем и, возможно, участником. Можно предполагать, что молодой монах был замечен и оценен Филофеем еще в промежуток между двумя периодами патриаршества, на Афоне.
Киприан разделял мировоззрение исихастов и активно участвовал в общественно-политической деятельности, претворяя идеи учения в жизнь. В их числе — стремление воссоединить православные государства вокруг Константинополя.
Церковный историк XIX в. архимандрит Леонид считал, что успехи Филофея в его вторичное управление Константинопольской патриархией (1364—1376) были достигнуты при активном содействии Киприана. В их числе — примирение с церквами сербской и болгарской, укрепление влияния на церковь русскую.
Последний аспект проблемы представляет для нас интерес особый.

Русское начало.
1372—1375

Митрополит Московский Алексий. Икона XIV в.

Митрополит Московский
АЛЕКСИЙ.

Икона XIV в.

«По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! Благословляет москвитян на пролитие крови, — и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?!»
Такое послание получил патриарх Филофей в 1371 г. от литовского князя Ольгерда. В том же духе и в то же время жаловался ему и посланник тверских князей архимандрит Феодосий.
Великий князь литовский шел дальше, требуя «другого митрополита на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород». Глядя на этот список, трудно утверждать, будто Ольгерд стремился к созданию литовской митрополии. Скорее здесь отражено недовольство промосковской политикой Алексия. Допуская, что Филофей не сместит поставленного им же церковного иерарха, Ольгерд пытался хотя бы ограничить власть митрополита Алексия пределами тех земель, в интересах которых тот действовал.
Итак, миссия, которую Филофей возлагал на Алексия — замирение и объединение православных земель, была провалена. Патриарх имел все основания, чтобы усомниться в правильности своего выбора. Отлучение от церкви тверских князей и епископа, произнесенное Алексием, было сильным ходом в поддержку Москвы, но, с точки зрения интересов единой русской Церкви, — совершенно неудачным решением.
Филофей немедленно отправил митрополиту в Москву ряд посланий, формально вежливых, но по содержанию — крайне неприятных. Он назначал суд между Алексием и великим князем Тверским, направлял на Русь своих эмиссаров, рекомендовал снять отлучения.
Владыку, Михаила Тверского и Ольгерда Филофей убеждал примириться. Одним из патриарших посланцев был Киприан, «человек, отличающийся добродетелью и благочестием, способный хорошо воспользоваться обстоятельствами и направлять дела в нужное русло». Официальной задачей Киприана было «примирить князей между собою и с митрополитом».
В конце 1372 г. Киприан прибыл в Великое княжество Литовское, где сблизился с литовским князем и с членами великокняжеского совета («рады»). С ними Киприан вступил в «тесный союз», а затем отбыл в Тверь, где пробыл до весны 1374 г.
Пожар, который должен был погасить Киприан, пылал давно. В 1367 г. тверской князь Михаил Александрович приехал в Москву на третейский суд, надеясь, что великий князь и патриарх беспристрастно рассудят его спор с удельным князем Кашинским. Но обещание справедливого суда было только приманкой. Доверившийся законной власти Михаил был посажен под арест на дворе одного из московских бояр. Тверская летопись, повествуя об этом событии, жалуется в первую очередь на митрополита Алексия как на главного виновника обиды, нанесенной князю.
Москвичи вскоре выпустили Михаила Александровича, опасаясь, видимо, резкой реакции ханского представителя, прибывшего в Москву. Однако тверского князя принудили к подписанию невыгодного ему договора.
Освобожденный Михаил счел, что крестное целование, данное под угрозой расправы, силы не имеет; уже на следующий год началась война. На стороне своего тверского зятя выступил Ольгерд. Взаимные набеги несколько лет истощали Московское и Тверское княжества, так что Дмитрий Иванович стал спешно строить каменную крепость — кремль.
В 1370 г. Михаил Тверской едет в Орду к эмиру Мамаю и получает от него ярлык на великое княжение Владимирское, но Дмитрий отказывается подчиниться указу и не пускает Михаила во Владимир. Впрочем, это — еще не разрыв с Ордой. Никаноровская летопись сообщает:
«Вышел из Орды на великое княжение князь Михаил Александрович Тверской, и не уступил ему великий князь Дмитрий Иванович великого княжения, а сам пошел в Орду. Той же весной князь Михаил Александрович Тверской пошел ратью к городу Костроме, и повернул к Мологе, и Мологу пожег. Того же лета пришел князь великий Дмитрий Иванович из Орды на великое княжение».
Реконструированная Троицкая летопись уточняет ход событий:
«…На ту же осень (1371) князь великий Дмитрий Иванович вышел из Орды милостью Божьей всё по добру и по здорову, так же все бояре его, и слуги его, творящие волю его, а княжение великое за собою закрепил, а супостатов своих и супротивников своих, победив, посрамил и вывел с собой из Орды князя Ивана Михайловича Тверского, выкупив его долг у татар в Орде, дал на нем 10 тысяч серебра, то есть тьму рублей, и привел его с собой в Москву, и сидел [Иван Михайлович] у Алексия у митрополита на дворе, и так было некоторое время, пока не выкупили его».
В 1371 г., после очередных столкновений между Москвой и Литвой подписывается очередное же перемирие. Союзник и вассал Дмитрия Владимир Храбрый берет себе в жены дочь Ольгерда Елену. Эту свадьбу устроил митрополит Алексий, причем в отсутствие Дмитрия Ивановича, который был в это время в Орде.
Интересно, что затем тесть и зять старались не ссориться. Так, под 1372 г. та же Троицкая летопись рассказывает:
«Ольгерд, князь литовский, собрав воинов многих, в силе тяжкой собрался пойти ратью к Москве. Услышав об этом, князь великий Дмитрий Иванович собрал воинов многих и пошел против него, и встретились у града Любутска; и прежде всех москвичи прогнали сторожевой полк Ольгердов и побежал [тот полк]. И стояли рати прямо друг против друга, а между ними — овраг крутой и дебрь очень большая, и нельзя было полкам сойтись на бой, и так стояли несколько дней, и, заключив мир между собой, разошлись».
Представляется странным, что два самых лучших полководца своих государств (Ольгерд и Владимир Андреевич) совершенно случайно привели свои войска к непроходимому оврагу, да так и не смогли его обойти для решительного боя. Впрочем, не исключено, что обе стороны попросту не хотели рисковать.
Судя по летописям, Алексия и Дмитрия Московского можно обвинить в попрании законности, в нарушении писаных и неписаных этических норм и понятий, наконец, в торговле заложниками — даже среди современных бандитов подобные действия характеризуются емким словом «беспредел». Ольгерд и Михаил Тверской вряд ли могли простить такое.
Однако если поступки своего политического противника — московского князя — они еще могли расценить как естественное поведение врага, то действия Алексия, который, в силу своего положения, должен был быть нейтральным и объективным, оправданий не имели.
Киприан, находившийся среди литовских князей, не решился поехать в Москву к такому митрополиту. Вместо этого он отправляется в Тверь к Михаилу Александровичу.
Возможно, неофициальное послание патриарха, до нас не дошедшее, содержало не только увещания, но и угрозы, которые вынудили Алексия предпринять ряд мер. Митрополит снял с Михаила Тверского наложенное ранее отлучение, и тверской князь, как и литовские, с Алексием примирился.

Митяя постригают в монахи

Митяя постригают
в монахи

Зимой 1374 г., в великий пост, Алексий ставит «епископом Суздалю и Новгороду Нижнему и Городцу» (владения Дмитрия Константиновича Нижегородского) «архимандрита Печерского монастыря именем Дионисия». Только после этого митрополит посещает Тверь, где его уже ждет Киприан. Там митрополит тоже ставит нового епископа — Евфимия. Как будет видно из дальнейших событий, Евфимий и Дионисий — сторонники той политической линии, проводником которой был патриарший посланник. Таким образом Алексий демонстрирует свое подчинение указаниям патриарха о примирении. Затем Алексий с Киприаном вместе отправляются в Переславль-Залесский — город Дмитрия Ивановича. В этот приезд Киприан знакомится с игуменами Сергием Радонежским и его племянником Феодором Симоновским: между ними возникает переписка.
Дальнейшие события кратко освещает Троицкая летопись:
«А князю великому Дмитрию Московскому был розмирие с татарами и с Мамаем». Дмитрий прекращает выплату ордынской дани.
В «розмирие» с татарами вступила не только Москва, но и Нижний Новгород, и Литва. Осенью литовцы предпринимают поход на татар: «ходила Литва на татарове, на Темеря, и был между ними бой», их поддерживают нижегородцы: «того же лета новгородцы Нижнего Новгорода побили послов Мамаевых, а с ними татар с тысячу, а старейшину их, именем Сарайка, взяли в плен и привели его в Новгород Нижний и с его дружиной».
Можно предположить, что эти действия были следствием создания антиордынского союза, которому содействовали патриарх и его эмиссар — Киприан.
В ноябре 1374 г. в Переславле-Залесском собирается общекняжеский съезд. «Был съезд велик в Переславле, отовсюду съехались князья и бояре, и была радость велика во граде Переславле», — сообщает Рогожский летописец. Поводом для созыва князей послужило рождение у Дмитрия Московского второго сына — Юрия. Крестил новорожденного Сергий Радонежский.
У нас нет точных данных о всех собравшихся, но известно, что приехали Дмитрий Нижегородский, а также митрополит Алексий. Тверской князь на съезд не прибыл.
Где в это время находился Киприан, установить затруднительно: не исключено, что на Руси его уже не было.
В марте 1375 г. состоялся новый съезд князей уже в несколько ином составе. Михаила Тверского на нем снова нет. Пока князья совещаются в Переславле, из Москвы в Тверь бегут Некомат Сурожанин и Иван Васильевич Вельяминов. Они о чем-то беседуют с Михаилом Александровичем, после чего отправляются в Орду. Сам тверской князь после этого едет в Литву, к Ольгерду.
31 марта князь Василий Дмитриевич, старший сын Дмитрия Константиновича Нижегородского, послал в Нижний Новгород, как пишет Рогожский летописец, «воинов своих и повелел Сарайку и его дружину порознь развести». В более поздней Типографской летописи о том же сказано более откровенно: князь послал воинов «убить Сарайку и дружину его». Весьма вероятно, что Василий Дмитриевич выполнял общее решение князей, принятое на съезде.
Рассмотрим подробнее ситуацию с Сарайкой. На Русь едет татарское посольство. Только недавно Дмитрий Иванович считал Мамаева ставленника в Орде законным государем и ездил к нему, за огромные деньги перекупая ярлык на великокняжеский стол. Значит, перед нами — открытое нападение на представителей законной власти. Далее, дружину посла берут в плен. Видимо, на почетных условиях, с сохранением оружия (даже не отняли луки!). Татар не развели врозь, и жили они в черте города под небольшой охраной. Только этим можно объяснить то, что пленные татары оказали столь активное сопротивление: Сарайка «вбежал на владычен [епископский] двор со своей дружиною и зажег двор, и начал стрелять людей, и многих людей ранил стрелами, а иных смерти предал, и захотел еще и владыку застрелить, и пустил в него стрелу. И прилетела стрела, и коснулась епископа оперением только по краю подола мантии его. Это захотел окаянный и поганый того ради, дабы не один он погиб; но Бог заступился за епископа… Сами же татары тут все были перебиты, и ни один из них не остался в живых».

Дионисий и Митяй перед великим князем

Задержание Дионисия

Дионисий и Митяй
перед великим князем
Задержание Дионисия

С точки зрения татар, убийство послов — это страшное преступление, которое не прощается. Не исключено, что оно было совершено по инициативе митрополита Алексия, чтобы связать князей круговой кровавой порукой. Всем участникам съезда следовало теперь опасаться мести Мамая и уже поэтому совместно выступать против него.
Вскоре вслед за этими событиями в Тверь вернулся из Орды Некомат Сурожанин вместе с послом Мамая, «ко князю к великому, к Михаилу, с ярлыками на великое княжение и на великую погибель христианскую граду Твери». Вельяминов остался при хане. Чуть раньше Некомата возвратился в свой город и сам Михаил — из Литвы.
Великий князь Тверской «поверил лести басурманской… нимало не ожидая, в тот же день [13 июля] послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичу, целование крестное сложил, а наместников послал в Торжок и на Углич с ратью».
А уже через две недели — 29 июля — Дмитрий Московский Иванович, «собрав всю силу русских городов и со всеми князьями русскими совокупившись», миновал Волок Ламский, направляясь к Твери. Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские, серпуховской, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарусский князья: «все князья русские, каждый со своими ратями».
Обратим внимание на сроки. От объявления войны Михаилом Александровичем до наступления на Тверь объединенной армии прошло всего две недели. Возможно ли собрать такую армию, если она не готова заранее? Почему так спешил сам Михаил Тверской? Ведь он уже получал от Мамая обещания помощи и ярлык на Владимирский престол. Однако помощи тогда не дождался, значит, и теперь не имел никаких оснований определенно на эту помощь надеяться. Даже при поддержке Ольгерда ему не удалось одержать над Дмитрием Ивановичем решительной победы. Почему же тверской князь так спешит?
Возможно, ответ следует искать в том, что сказали Михаилу Иван Вельяминов и Некомат. Не исключено — обещали они нечто такое, что позволило князю уверовать в свою грядущую победу. Это могло быть только одно: бунт против Дмитрия Ивановича в Москве. Сигналом к началу этого бунта должны были послужить слова князя о сложении крестного целования. Тогда, с ханским ярлыком и поддержкой Ольгерда, Михаил занял бы великокняжеский престол. Однако никакого бунта не произошло. Заявление Михаила Александровича поставило его против всей антиордынской коалиции и послужило сигналом для выступления уже подготовленной к войне армии. Всё это дает основания думать, что бунт был выдуман, и, разумеется, не самим Вельяминовым. За спиной Вельяминова и Некомата мог, скорее всего, стоять тот же Алексий. Таким образом, всё произошедшее с Тверским княжеством кажется хорошо продуманной и блестяще проведенной провокацией. Ивану Вельяминову могли пообещать должность московского тысяцкого. А Некомат, как купец-сурожанин, имел некий коммерческий интерес. Но провокаторы получили совсем не то, что им сулили.

Сергий Радонежский. Деталь шитого покрова. 1420-е гг.
Сергий Радонежский.

Деталь шитого покрова.
1420-е гг.

В летописи под 1379 г. говорится: «Того же лета пошел из Орды Иван Васильевич тысяцкий, и обольстили его и перехитрили, захватили его в Серпухове и привели его на Москву». Здесь Вельяминов был убит. Его казнь стала, как полагают, первой официальной смертной казнью в истории Москвы.
Некомат Сурожанин будет казнен четыре года спустя «за некую крамолу бывшую и измену».
Вышло так, что даже Ольгерд не мог помочь своему родственнику: это означало бы для него выступить против всех русских князей. Не получив поддержки, Михаил Александрович капитулировал после месячной осады Твери. Он признал верховенство Московского князя, отказался от претензий на Владимирское княжение и подписал союзный договор с Москвой. Послом о мире выступал тверской епископ Евфимий. 3 сентября 1375 г. войска разошлись от Твери.
Стремление Алексия к примирению оказалось лицемерным. Патриарха и Киприана, их идеи и их стремление к объединению всех православных князей митрополит использовал в качестве орудия для решения своих политических задач.
Конечно, Киприан уже знал очень многое о митрополите Алексии и о его «стиле работы». Но именно неразборчивость митрополита в средствах, столь ярко проявившаяся во время Тверской войны, стала последней каплей, после которой Киприан счел возможным требовать от патриарха Филофея разделить Русскую митрополию. От имени литовских князей он написал и доставил в Константинополь грамоту «с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви».
Киприан был рукоположен 2 декабря 1375 г. Но Филофей не отказался от своей мечты объединить Русь. Он, «чтобы древнее устройство Руси сохранилось и на будущее время, то есть чтобы она опять состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законополагает, дабы после смерти кир Алексия кир Киприан получил всю Русь и был одним митрополитом всея Руси».

Борец за правду.
1375—1383

В начале 1376 г. из Константинополя к Алексию прибывают два посла. Они сообщают о решении Филофея. Судя по дошедшим до нас сведениям, Алексий отнесся к подобному повороту событий спокойно. Конечно, он прекрасно понимал, что Константинополь не будет терпеть его самоуправства вечно. Кроме того, митрополит был уже стар. Пришла пора думать о преемнике. Видимо, княжий печатник Митяй, которого прочил в митрополиты Дмитрий Иванович, был для престарелого Алексия куда менее симпатичен, нежели Киприан.
Судя по Никаноровской летописи, Киприан в 1376 г. приехал в Москву сам и получил резкую отповедь: «Есть у нас митрополит Алексий. А ты почто ставишься на живого митрополита?» — сказал ему великий князь. Пришлось уезжать («Он же пошел с Москвы на Киев и там стал жить»).
Впрочем, достоверность этого известия вызывает сомнения.
Патриарх Филофей поставил Киприана митрополитом только над литовскими землями, а митрополию всея Руси Киприан должен был унаследовать лишь по смерти Алексия. Представляется странным, что, придя на должность, Киприан сразу стал нарушать данные в Константинополе инструкции. Тем более что само его поставление стало как раз результатом подобных деяний Алексия.

Бегство Дионисия Суздальского в Царьград

Святого Сергия упрекают за бегство Дионисия

Бегство
Дионисия Суздальского
в Царьград
Святого Сергия
упрекают
за бегство Дионисия

Скорее эта фраза летописи просто отражает точку зрения Дмитрия Ивановича, который поставлением Киприана доволен быть никак не мог. Московский князь готовил почву для утверждения Митяя, и ему было выгодно заострить внимание на том, что митрополит был «рукоположен впрок», при живом предшественнике, чтобы затем сместить Киприана и поставить на его место своего человека.
В то же время до нас дошло известие о том, что в 1376  г. послы нового митрополита приходят в Новгород и предлагают новгородцам признать над собой Киприана. Пославшему отвечают: «“Шли к князю великому. Если примет тебя князь великий митрополитом всей Русской земли, и нам будешь митрополит”. И услышал ответ новгородский митрополит Киприан, и не послал на Москву к князю великому».
Налицо неудачная попытка перетянуть в свою митрополию тех, кто, видимо, высказывал ранее недовольство политикой Алексия. Но новгородцы отказались. Других свидетельств о том, что Киприан предлагал епархиям великой Руси перейти под его юрисдикцию, нет. Видимо, других посягательств и не было. Ведь перетянув часть «чужих» епископов в свою митрополию, он создал бы опасный прецедент на будущее.
9 июня 1376 г. Киприан прибывает в Киев и возглавляет временно отделенную Литовскую митрополию. А в это время Дмитрий Иванович упорно продвигает своего печатника вверх по лестнице церковной иерархии. В начале весны 1376 г. Митяй принимает монашеский постриг, а затем назначается архимандритом московского Спасского монастыря. Понятно, что Дмитрию Ивановичу удобно было иметь главой правительства именно митрополита. В паре с Алексием он работал так всю предыдущую жизнь, весьма успешно приращивая московские владения.
Алексий был образованным и умным человеком. Он тоже желал объединения Руси, причем желал искренно. Мало того, по религиозным вопросам он был единомышленником патриарха Филофея. Вспомним, что Филофей поставил Алексия в митрополиты только «после надлежащего самого тщательного испытания в продолжение почти целого года». Причиной столь долгого «экзамена» была национальность Алексия. Дело в том, что сложившейся практикой Константинополя было поставление на митрополичий престол Руси выходцев из Византии — космополитов, уже в силу своего происхождения способных встать над национальными интересами и действовать в пользу православной Церкви в целом. (В какой степени и когда эта польза отождествлялась с могуществом империи — вопрос другого порядка.) Тот факт, что Алексий, несмотря на свое происхождение, сумел убедить патриарха в своей «профпригодности», говорит сам за себя. Поставленный Филофеем Алексий действительно собирался объединять Русь по плану патриарха. Может быть, это еще одна причина того, что Алексий воспринял новость о назначении Киприана своим преемником спокойно. В Киприане Алексий увидел себя молодого. Алексий стал жестким, безнравственным политиком далеко не сразу. Скорее он понял, что просто не сможет угодить всем. Ведь каждый из феодалов раздробленной Руси действовал только в своих интересах и ни в чем не хотел поступаться своими выгодами даже для общерусских целей. Большинству феодалов такие цели были попросту непонятны. В такой обстановке Алексий увидел единственную возможность объединения Руси в ставке на Москву. В борьбе за это грядущее единство Руси он поступился очень многими из прежних своих идеалов.
Но никто не вечен. Хранитель княжеской печати, видимо, тоже умелый организатор и администратор, Митяй, по мысли Дмитрия должен был стать заменой Алексию. Однако Алексий в Митяе своего преемника не увидел. Несмотря на то, что Дмитрий «нудил» его, «когда бояр старейших посылая, когда сам приходя», чтобы тот благословил Митяя, митрополит отказался, мотивируя это тем, что Митяй «новоук» (новичок) в монашестве. Однако митрополиту не было безразлично, кто займет его место.
Зная, что Дмитрий не примет Киприана, он предложил компромиссное решение: сделать митрополитом опытного в духовной жизни и весьма уважаемого игумена Сергия Радонежского.
Призвав к себе Сергия и не сказав ему, в чем дело, митрополит надел на него, «яко некое обручение», драгоценный крест с мощехранительницей. После этого Алексий объяснил, что хочет найти достойного продолжателя своего дела. Сергий же кажется ему подходящим человеком. Известно, что с этой кандидатурой согласятся все — от первых «и до последних». Для начала Сергию надлежит принять епископский сан.
Крест Сергий отклонил, объяснив, что от юности не был «златоносцем», а на предложение «очень оскорбился». И хотя митрополит «много изрек старцу словес от Божественных писаний, ими хотя его к своей воле привести», тот «никак не преклонился» и попросил не продолжать, пригрозив иначе уйти из этих пределов. Алексий, ничего не добившись, отпустил его в монастырь.
Наверное, Алексий был очень убедителен в своих цитатах. Но Сергий никогда не был «златоносцем», не был властолюбцем. Он не умел властвовать и не хотел уметь властвовать. Сергий был воодушевлен идеей любви к ближнему и служил братии «аки раб»: носил воду, рубил дрова, пек для всех хлеб. В отличие от старых монастырей Троицкий не блистал богатством. Сергий с братией вели нищенскую жизнь. Но среди иноков появились и состоятельные люди. Однажды Сергий из-за отсутствия хлеба голодал четыре дня. На четвертый он пошел наниматься в плотники к одному из состоятельных старцев своей обители. Целый день он трудился в поте лица, после чего старец расплатился с ним «решетом хлебов гнилых». Он служил всем, не различая на достойных и недостойных, как солнце светит, не различая, — кто ближе, тот и греется в его лучах.
Для Сергия принять из рук Алексия власть митрополита — значило отказаться от самого себя.
А Киприан, пока жив был Алексий, пребывал в Киеве. Позже он писал о своей тамошней деятельности: «Когда был в Литве, много христиан от горького пленения освободил; многие из невидящих Бога познали от меня истинного Бога и к православной вере святым крещением пришли. Церкви святые ставил. Христианство утвердил. Места церковные, запустошенные в давние года, оправил, присоединив к митрополии всея Руси.»
Владыка подчеркивал свою лояльность великому князю Московскому: «Не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрия ни до ставления, ни по поставлении…», «ненавидел» тех, кто замышлял на князя «лихо», а во время соборных служб велел ему первому «“многая лета” петь, а потом иным».
Для священника поминать князя в церкви первым — значит не признавать над этим князем никакой светской власти. Выходит, что Киприан не признавал над Дмитрием Ивановичем власти хана. Митрополит и позже никогда не молился о мусульманских царях. В сочетании с тем, что он стал первым митрополитом всея Руси, поставленным без санкции Орды, эти действия представляют собой четкую политическую программу.
Умирающий митрополит Алексий Митяя так и не благословил, но под давлением князя и бояр всё же «умолен был и принужден»: и перестал против этой кандидатуры возражать. Однако были распущены слухи, что Алексий, умирая, благословил Митяя. Киприан этому не верил: «А что клеплют митрополита, брата нашего, что он благословил его на те все дела, то есть ложь».
Дмитрий Иванович, видимо, еще колебался в выборе: он уговаривал Сергия Радонежского «восприять архиерейства сан. Но тот, яко же твердый адамант [алмаз], никак к сему не склонился». И князь решился: «по великого князя слову» Михаил-Митяй «на двор митрополичий взошел и там стал жить».

Переправа Митяя через реку Оку

Князь Дмитрий дает Митяю чистые «харатии»

Переправа Митяя
через реку Оку
Князь Дмитрий дает Митяю
чистые «харатии»

Это самоуправство вызвало общее негодование против Митяя: «было ему порицание от всех людей, и многие негодовали о сем, и священники не поминали его». Видимо, и Сергий не скрывал, что не признает самозванного митрополита. В ответ Митяй «начал же и на святого вооружаться, мня, что пресечет дерзновение его преподобный, желая занять архиерейский престол».
В это время Киприан решается на рискованный шаг. Без приглашения князя (собственно говоря, такое приглашение законному митрополиту, теперь уже всея Руси, и не требовалось) он едет в Москву. С дороги он пишет игуменам Сергию и Феодору: «…еду к сыну своему ко князю к великому на Москву… Вы же будите готовы видеться с нами, где сами погадаете».
Киприан рассчитывал на поддержку духовенства. Главным для него было попасть в Москву, а там уж авторитет Сергия Радонежского сыграл бы свою роль в утверждении законного митрополита. Но князь начал действовать грубо и решительно. Видимо, он перехватил письма Сергия к Киприану и закрыл дороги к Москве: «заставил заставы, рати сбив и воеводы пред ними поставив». Киприана поймали. Некий воевода Никифор ночью у городских ворот или уже в городе захватил митрополичью процессию из сорока пяти всадников. Обращался воевода с Киприаном, явно выполняя княжий приказ, бесцеремонно. «И какого только зла не сделал надо мною! Хулы и надругания, и насмехания, грабление, голод! Меня в ночи заточил нагого и голодного». Митрополита заперли «в единой клети за сторожами», его монашескую свиту «на другом месте». Слуг его князь «нагих отослать велел с бесчестными словесами». У них отобрали коней, их ограбили и раздели, переодели в «обороты лычные» и, выведя за город, «на клячах без седел» отпустили.
Ночь и следующий день Киприан провел под арестом, а вечером за ним пришли в одежде его слуг (чтобы сильнее напугать?) воевода Никифор и стражники, вывели его из «клети», сели на коней его свиты и куда-то его повезли. Он думал — «на убиение ли, или на потопление?», но его просто выдворили из Москвы. Так Дмитрий Московский продемонстрировал свое отношение и к политике патриарха, и к его митрополиту.
В Москве, вероятно, подробностей расправы над митрополитом не знали: никаких летописных свидетельств о реакции горожан и духовенства не сохранилось. Секретность поимки и выдворения Киприана наводит на мысль, что Дмитрий Иванович опасался его сторонников.
Но Киприан не сдался. Первым в истории Московской Руси этот «бродячий интеллигент» XIV в. начал борьбу с князем не оружием, но пером — словом. Под впечатлением происшедшего, еще больной («и от той ночи стужи и ныне стражду»), 23 июня 1378 г. Киприан горячо и сбивчиво пишет послание Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому. Предназначалось оно не только им, но и всем их единомышленникам — «если кто единомудрен с вами».
Цель своей деятельности и прежнее отношение к Дмитрию Ивановичу Киприан рисует так: «добра хотел ему и всей отчине его», «ехал благословить его и княгиню его, и дети его, и бояр его, и всю отчину его»; «я, изо всех сил, хотел, чтобы злоба утишилась»; «я стараюсь отпадшие места приложить к митрополии, и хочу укрепить, чтобы до века так стояло на честь и на величие митрополии».
Большое место в «Послании» занимает доказательство незаконности назначения Митяя. Собственные права для Киприана несомненны: «Я Божьим изволением и избранием великого и святого собора и благословением и ставлением вселенского патриарха поставлен митрополит на всю Русскую землю, а вся вселенная ведает». Он нападает на князя и бояр: «Этим ли почли князь и бояре митрополию и гробы святых митрополитов? Так ли нет [у них] кого, кто прочитает Божественные правила? Не знаете ли, что пишет?»
И заключает: нарушение «священных и Божественных правил блаженных отцов наших» подлежит анафеме — «анафема да будет».
Князь, по мнению митрополита, не имел никакого права на совершенные им действия — «не годится князьям казнить святителей: есть у меня патриарх, больший над нами, есть великий собор, и он [Дмитрий] бы туда послал вины мои…»
Киприан не понимает, почему Дмитрий Иванович отказывается стать верховным светским правителем всей православной Руси. «Князь же великий гадает двоить митрополию. Какое величие прибудет ему от такого желания?»
Относительно Митяя Киприаном выдвинуты следующие обвинения: «…как у вас стоит на митрополичьем месте чернец в мантии святительской и в клобуке, и бармы святительские на нем и посох в руках? И где о таком бесчинии и злом деле слыхали?.. Коли слышали, чтобы прежде поставления возлагали на кого святительские одежды: их же нельзя никому носить, но токмо святителям одним? Как же смеет стоять на месте святительском? Не будет ли за это казни Божьей? А еще страшно и трепетно, и всякими бедами чревато, что творит: садится в святом алтаре на владычном месте. Веруйте, братия, яко лучше бы ему не родиться!»
В своих великорусских сторонниках-монахах, не сумевших придти ему на помощь, Киприан разочаровался: «Все ли уклонились вместе и были непотребны?» Пусть миряне боятся князя, потому что у них есть семьи и имущество, им, «богатым», страшно это потерять, — ведь «и сам Спас глаголет: “Удобнее верблюду сквозь игольные ушки пройти, нежели богатому в царство небесное войти”. Вы же, которые от мира отреклись и которые в мире, и живете для единого Богу, как же, такую злобу видев, умолчали? Если хотите добра душе князя великого и всей отчине его, почто умолчали? Растерзали бы одежи своя, говорили бы пред царем, не стыдясь! Если бы вас послушали, добро бы. Если бы вас убили, и вы — святы. Не знаете разве, как грех людской на князей и княжеский грех на людей падает!»
За то, что с Киприаном сделали на Москве, все, кто как-то причастен его «иманию и запиранию, бесчестию и хулению», да будут отлучены от церкви и неблагословенны для него, «Киприана, митрополита всея Руси, и прокляты по правилам святых отцов! И кто покусится сию грамоту сжечь или затаить, и тот таков [проклят]».
Итак, великий князь Дмитрий Иванович, его бояре и Митяй, — все отлучены от церкви, преданы анафеме и прокляты.
Киприан искренно, совершенно по-детски изумляется тому, как относится к церковным святыням Митяй. Удивление и ужас в его словах. По складу ума Киприан был мистиком. Именно глубокая искренняя вера давала ему силы и убежденность в собственной правоте. Киприан уверен в Божественном наказании, которое постигнет всех участвовавших в святотатстве. Он проклинает их не потому, что испытывает к ним ненависть, а потому, что они посягнули на основы православной веры, и он уже не может их не проклясть.
Заканчивал Киприан свое второе послание обещанием ехать в Константинополь, «обороняться Богом и святым патриархом, и великим собором». А далее следует весьма любопытный пассаж: «А те на куны надеются и на фрязы, я же на Бога и на свою правду». Куны — деньги, фрязы — генуэзцы. Киприан, следовательно, уже в июне 1378 г. знал или подозревал, что генуэзцы готовы «спонсировать» Митяя.
Сергий и Феодор ответили Киприану, но текст их ответа не сохранился. В октябре 1378 г. Киприан пишет своим корреспондентам короткое послание, в котором уверяет, что доволен ими, что все сомнения на их счет у него исчезли. Наверняка, и Сергий, и другие церковные иерархи узнали о том, что Киприан был схвачен и выдворен, слишком поздно и не могли уже ничего изменить. А затем Сергий сделал всё для распространения второго послания Киприана, несмотря на гонения, которым подверглись монахи за его чтение, хранение и переписывание.
В этом же письме Киприан подтверждает свое намерение идти искать правду в Константинополь. Но отправился он в Византию только в середине зимы 1378/79 г. и прибыл туда весной 1379 г. Он, видимо, был осведомлен о событиях в Византии.
Летом 1376 г. генуэзцы помогли Андронику — сыну императора Иоанна V — бежать из заточения в Галату. Выступив в его поддержку, они начали осаду Константинополя. Людей для войны Андронику дал и турецкий султан. Помогал царевичу также сербский правитель Марк Кралевич. 12 августа войска осаждавших ворвались в город. 15 августа Андроник утвердился на престоле и посадил отца и братьев в ту же самую башню, где был заключен ранее сам. Вскоре император свел с патриаршества и заточил в монастырь Филофея. Патриархом был назначен Макарий.
Именно к нему из Руси поступили письма «с жалобою на облако печали, покрывшее их очи вследствие поставления митрополита Киприана, с просьбою к Божественному собору о сочувствии, сострадании и справедливой помощи против постигшего их незаслуженного оскорбления».
Вероятнее всего, автором этого цветистого послания был великий князь Дмитрий Константинович Нижегородский, писавший также и от имени Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Храброго.
Узнав о смерти митрополита Алексия, патриарх Макарий «тотчас пишет в Великую Русь ни в коем случае не принимать кир Киприана и своими грамотами ту церковь архимандриту оному Михаилу, о котором знал, что он находится в чести у благороднейшего князя кир Дмитрия, вручает ему, кроме рукоположения, всю власть над тою церковью и снабжает его грамотами, чтобы он прибыл сюда [в Константинополь] для поставления в митрополиты Великой Руси…»
Возвратившись после долгого отсутствия в Константинополь, Киприан и здесь нашел обстоятельства неблагоприятными для достижения своей цели и вынужден был оставаться в томительном ожидании.
Впрочем, обстановка вновь резко меняется. Иоанн V уже летом 1379 г. возвращает себе власть. Патриарха Макария низлагают.
Об этом ничего еще не знают епископ Дионисий Суздальский и Митяй, которые только-только отправились в Царьград после серьезных затруднений. Еще весной 1379 г. «по повелению княжьему собрались епископы». Согласно церковным правилам нового архиерея — главу епархии — мог поставить не только митрополит: такой же властью обладал духовный собор. Прецеденты к тому на Руси уже имелись. Митяй, чтобы утвердить свой авторитет, пожелал попасть в митрополиты не «простым чернецом», но епископом.
Конечно, княжий печатник не мог канонически обосновать перед церковными иерархами, что он более достойный претендент в митрополиты, чем Киприан. Но, выражая волю князя, он вполне мог продемонстрировать им их бессилие. «Ни один же из них не дерзнул говорить супротив Митяя, но только Дионисий, епископ Суздальский». Один он не явился на поклон к Митяю и не просил у него благословения. На соборе Дионисий возражал князю великому, сказав: «Не подобает тому так быть».
Дмитрий всё же хотел, чтобы поставление Митяя в епископы происходило законным образом, с видимым соблюдением всех норм. После отказа Дионисия князь мог бы настоять на своем, но легитимность избрания оказалась бы под вопросом. Великий князь отступил, но, узнав о желании строптивого суздальца ехать в Константинополь, посадил того под арест. Дионисий прибегнул к хитрости. Он пообещал не ходить к Царьграду без разрешения князя, взяв в поручители Сергия Радонежского. Этого оказалось достаточно, чтобы великий князь освободил святителя. Дионисий же, не помедлив и недели, сбежал по Волге в Константинополь.
Весьма сомнительный поступок оппозиционера укрепил его противника: «Митяй стяжал себе оправдание и поощрение своей дерзости, а Дионисий — поношение и негодование».
Москву Митяй покинул в конце июля 1379 г. Провожали его торжественно, многочисленной была и его свита: шесть митрополичьих бояр, три архимандрита, два переводчика, один печатник, множество игуменов, попов, дьяконов, монахов, «и крилошане владимирские, и люди дворские, и слуги простые митрополичьи». Кроме того, с Митяем в Константинополь ехал посол московского князя «большой боярин» Кочевин-Олешинский.
Митяй тщательно подготовился к отъезду: «по всей митрополии с попов дань собирали: и рождественное, и уроки, и оброки, и пошлины митрополичьи». Запасливый печатник увез с собой немалую казну и сокровища митрополичьей ризницы. Вдобавок он выпросил у князя «хартии» — чистые листы пергамента, снабженные княжеской печатью, намереваясь, видимо, дать ростовщикам гарантийные письма от имени Дмитрия Ивановича.
Посольство пошло через Орду. Хан Тюляк (ставленник Мамая) дал Митяю ярлык на митрополию. Митяй в ответ обязался поминать хана в молитвах. Посольство двинулось дальше, к Черному морю, вероятно, в Кафу — генуэзский город. Там Митяю дали корабль, на котором он отправился в Константинополь. Достигнув Босфора, кандидат в митрополиты неожиданно скончался.
Судно несколько дней оставалось в море, так как послы не могли решить, к какому берегу им приставать. Дело в том, что в это время Константинополь вновь был блокирован с моря генуэзцами. Наконец тело Митяя погрузили в барку, «привезли его мертвого в Галату [где укрепились генуэзские силы], и там погребен был».
«Была в них [послах] замятня и недоумение». Всё же они решили в Москву гонца не слать, назад без митрополита Великой Руси не возвращаться, а заменить Митяя другой кандидатурой.
Посланцы Дмитрия Ивановича не без основания предположили, что великому князю абсолютно безразлично, кто будет митрополитом. Только бы не Киприан. Самый план ставить в митрополиты всея Руси случайного человека без согласия князя, решения собора и с использованием подложных документов как нельзя лучше характеризует крайне низкий уровень государственного и религиозного сознания его авторов и исполнителей — людей в Московском государстве не последних.
«И были между ними распря и разногласие: одни хотели Ивана в митрополиты, а другие — Пимена». Архимандрит Иван Петровский был соратником Сергия Радонежского и Дионисия Суздальского. Его присутствие в свите Митяя можно объяснить только тем, что он являлся «молчальником», причем не только в монашестве, но и в жизни, и поэтому ничем себя не скомпрометировал.
За Ивана стояли клирики, за Пимена — бояре. Вопрос был перенесен из сферы канонической в круг прагматических устремлений. «И много говорили между собой, и высказались бояре за Пимена, а Ивана оставили поругана и отринули его». Иван оскорбился и пригрозил, что расскажет о готовящемся обмане. Его не сразу, но всё же заковали «в железа» и заперли, а затем «написали грамоту на той харатье [с княжеской печатью], так звучащую: От великого князя Русского к царю и к патриарху. Послал я к вам Пимена. Поставьте мне его в митрополиты. Того единого избрал на Руси и кроме него иного не обрел».
Русские послы прожили в Константинополе около восьми месяцев, пока не был избран (июнь 1380 г.) новый вселенский патриарх Нил. Когда, наконец, это произошло, они поспешили явиться к нему, предъявив свою грамоту. «Явлена же была сия грамота всему собору, ее же прочитали царь и патриарх, отвечая Руси и сказав: зачем это пишет русский князь о Пимене? А есть на Руси готов митрополит — Киприан, его же прежде давно поставил пресвященный Филофей патриарх. Того [Киприана] и мы отпускаем на Русскую митрополию. Кроме же него иного не требуем поставить».
Тогда русские послы прибегли к надежному средству решения дел — взяткам: «рассулили посулы и раздавали и там, и сям, тем едва утолили всех».
Патриарх назначил новое разбирательство. Киприан тоже явился, прося получить помимо Киева и Великую Русь.
Тогда москвичам пригодились бумаги с княжескою печатью: «Русские же заняли оною кабалою серебро в долг на имя князя великого у фрязей и басурманов в рост», так как собранной со всей Руси казны на серьезное расследование явно не хватало.
Разобравшись в чем дело, Киприан почти не защищается и не настаивает на своей правоте. Видимо, у него уже не осталось иллюзий относительно хода процесса и решения патриарха: «…и через несколько дней, придя в священный собор, он заявил, что пришел не для суда, а для того только, чтобы искать и получить, что назначил ему собор своим письменным деянием, если это окажется правильным; в противном случае он готов довольствоваться тою только частью, в которую поставлен, а от прочего уже отказался. Так он сказал и… тайно убежал, ни с кем не простившись».
Киприан знал, что византийские церковные каноны требуют личного присутствия на суде обвиняемого. Бегство было попыткой сохранить за собой хотя бы литовскую митрополию.
Между тем патриарху поступил донос о том, что Пимен — подставное лицо. Его автором, возможно, был архимандрит Иван. Столь вопиющее преступление смутило даже подкупленный собор. Возмущенный неожиданным обстоятельством Нил, «призвав послов и поставив их перед собором, грозит произнести на них самое тяжкое и страшное отлучение. Они же, треклятые, не убоявшись Бога за содеянные ими обманы и не страшась отлучения, утверждали, что и слова и дела их правдивы, и в доказательство принимали отлучение на свои головы».
Возникла заминка. Греки решили быть особо пунктуальными в следовании протоколу. Собор пригласил Феофана Никейского, одного из советников патриарха Филофея, хорошо посвященного в дело поставления Киприана митрополитом всея Руси. Его участие заранее не предполагалось, так что московских денег он не получал. Поэтому, несмотря на то что патриарх лично дважды объяснял ему, что именно хочет от него услышать, Феофан ответил уклончиво. Поставление Киприана он считал каноническим. «Если же архиереи, которые вместе со мною участвовали в его поставлении, признают его незаконным и неканоническим, то я им не противоречу».
Тогда русские послы пустили в ход еще одно средство давления на собор — они пригрозили «латинами», то есть совсем недавно бравшими Константинополь генуэзцами.
В результате решение собора и патриарха звучало так: «Во-первых: рукоположить Пимена в митрополиты Великой Руси, наименовав его и Киевским по древнему обычаю этой митрополии… во-вторых: митрополит Киприан должен быть изгнан не только из Киева, но и вообще из пределов Руси, поелику он получил эту церковь обманом и, как сказано, поставлен неканонически, еще при жизни законного митрополита… Но по снисхождению, имея в виду, что он ушел тайно и не находится налицо, дабы мог быть совершенно осужден по законам, постановляем, чтобы он оставался митрополитом только Малой Руси и Литвы…».
«Если же митрополит Киприан скончается прежде него [Пимена], то примет в свое управление и Малою Русь с Литвою и, подкрепляемый благодатью всемогущего Бога, будет пасти тамошний христианский народ и один именоваться до конца своей жизни Киевским и всея Руси… А после него на все времена архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе как только по просьбе из Великой Руси».

Русские послы занимают деньги в Царьграде

С Пимена снимают белый клобук

Русские послы занимают
деньги в Царьграде
С Пимена снимают
белый клобук

Таким образом, не отбрасывая до конца идею об объединении двух митрополий, патриарх сделал Пимена законным наследником митрополии Малой Руси и Литвы при живом Киприане, хотя по аналогичному обвинению Киприан только что был осужден!
Летом 1379 г. в Троицком монастыре произошло чудо — явление Богоматери Сергию Радонежскому. Интересно явное стремление Сергия распространить молву о явлении Богородицы и ее обещании оберегать обитель. Это нетипичное для Сергия поведение (обычно он стремился либо скрывать происходящие с ним чудеса, либо обосновывать их естественными причинами) можно объяснить желанием защитить свой монастырь от угроз, высказанных ранее Митяем, а также воздействовать на князя, убеждая его, что Божья правда на стороне Сергия и его сподвижников.
Дальнейший поворот политики Дмитрия происходил в умело созданной мистической атмосфере, нагнетанию которой способствовала череда неудач, преследовавших князя.
Осенью 1379 г. у Дмитрия Ивановича умирает сын Семен. В этом же году, в декабре, неудачей кончается поход Владимира Андреевича и Андрея Ольгердовича на Литву. Кроме того, снова обостряются отношения с Ордой. Возобновляется выплата дани «по старине», но Мамаю этого уже мало. Если верить «Сказанию о Мамаевом побоище», ордынский владыка хотел не только принудить Русь к еще большей дани, но и изгнать князей, поселиться в лучших городах и жить там. Перед нами — программа оккупации и колонизации русских земель, которая существовала в сознании тамошнего населения, хотя вряд ли была реальностью. Казалось, что Мамай собирает огромную армию именно для ее воплощения.
Дмитрий Иванович начинает воспринимать ситуацию как наказание за грехи. Это видно из того, что именно в этот период Дмитрий тратит огромные средства на церковное строительство, словно торопясь умилостивить Господа и его служителей. У него появляется новый духовник — Феодор Симоновский, враг Митяя, сторонник Сергия. В отсутствие Митяя князь попадает под их влияние.
8 сентября 1380 г. происходит Куликовская битва.
На битву с Мамаем князь шел, «хотев оборонять свою отчину, и за святые церкви и за правоверную веру христианскую, и за всю Русскую землю».
Тем самым он выполнял программу патриарха Филофея, Киприана и Сергия Радонежского. Подтверждением этому может служить и то, что после возвращения с Куликова поля Дмитрий Донской «милостыню многую в монастырь [Троицкий] дал».
В феврале 1381 г. «пришла весть князю великому, яко “Митяй твой умер, а Пимен стал в митрополиты”. Князь великий не захотел Пимена принять: “Не послал Пимена в митрополиты, но послал его как одного из служащих Митяю. Что же такое сотворено, если о них я слышу таково?!” И преже даже, чем пошел Пимен из Царьграда на Русь, но когда еще был он в Царьграде в то время и медлил, тогда князь же великий захотел принять Киприана митрополита, который в те дни был в Киеве, и послал за ним игумена Феодора Симоновского, отца своего духовного в Киев, призывая его к себе в Москву».
В столицу Киприан торжественно въехал на Пасху, 23 мая 1381 г. Позиция Киприана в первый год пребывания на московской митрополии видна из его «Ответов» игумену серпуховского Высоцкого монастыря Афанасию. В этих ответах ясно видно стремление митрополита к упорядочению церковной жизни. Он добивается строгого разграничения функций белого и черного духовенства, соблюдения церковной иерархии, укрепления монастырской дисциплины: «В монастыре же, в мужском или женском никак не годится что мирское делать, но и воспоминание о мирских делах». «Исходящих же из монастыря без благословения, не достоит иному игумену принимать, поскольку в том благочиние иноческое обесчещивается и устав разрушается». Новый митрополит регламентирует финансовую деятельность монастырей и приходов, пресекая воровство и злоупотребления. Ведет борьбу с мирскими грехами священнослужителей — пьянством, обжорством, стремлением к личному обогащению: «Села и люди держать инокам не предано есть святыми Отцами», «пагуба чернецам селами владеть».
Киприан допускает церковное землевладение, смиряясь с ним как со свершившимся фактом, но, понимая, что управление имуществом и власть над людьми отвлекают от духовной деятельности и развращают, требует, чтобы монастыри управляли своими селами только через посредника-мирянина. Кроме того, Киприан стремится привести в соответствие с каноном взаимоотношения церковнослужителей с мирянами. Для этого он пишет подробные инструкции и разъяснения по поводу спорных моментов в исполнении церковных таинств и служб. Он пытается достичь такого положения, при котором каждый мирянин имеет постоянного исповедника, а не переходит от одного духовника к другому.
Заметим, что в последнем случае Киприан стремится закрепить и положение духовника великого князя Феодора Симоновского, своего сторонника.
Сергий и «старцы» стремились сблизить Киприана с московским княжеским домом. Влияние «старцев» в Серпухове было очень велико. Владимир Андреевич привечал троицкого игумена.
Кроме того, во главе личного княжеского «богомолья» — Высоцкого монастыря — стоял энергичный помощник Сергия, ставший доверенным лицом Киприана, игумен Афанасий. Вскоре по прибытии Киприан вместе с Сергием крестил у князя Владимира Андреевича Серпуховского сына.
Литовские успехи Киприана в период 1376—1382 гг. были не столь впечатляющи. В 1377 г. умер Ольгерд. Судя по тому, как уважительно отзывается о нем Троицкая летопись, которую, как считается, редактировал сам Киприан, Ольгерд был опорой митрополита в Литве. После его смерти между родственниками началась борьба за литовский престол. Известно, что Киприан не поддерживал Ягайло.
В декабре 1381 г. из Константинополя возвращается Пимен. По приказу Дмитрия в Коломне его хватают и отправляют в ссылку в Чухлому. Все спутники лжемитрополита понесли наказание — от ссылки до смертной казни.
Планы Киприана были все же слишком широкомасштабны для московского князя. К тому же митрополит испытывал стойкое неприятие к тем методам, которыми привык действовать Дмитрий. Признание Киприана было для последнего лишь вынужденной мерой, вызванной политической необходимостью. Одержав победу на Куликовом поле, Донской больше не видел необходимости сдерживать свои амбиции. Он хотел править самовластно, не считаясь с мнением своих подданных и митрополита. Это вызвало недовольство москвичей. В Москве в 1382 г. складывается, по некоторым данным, заговор с целью свержения Дмитрия Ивановича. В момент, когда войско взбунтовалось против великого князя, Киприан был в Твери. Вероятно, зная, что Дмитрий Иванович вместе с Кейстутом собирается выступить против Ягайла, он убеждал Михаила Тверского присоединиться к походу или хотя бы не мешать его проведению.

Пимен в заточении

Пимена везут в Чухлому

Пимен в заточении
Пимена везут в Чухлому

Киприан находился в двух шагах от своей мечты. Если бы Ягайло был повержен, Дмитрий Иванович, после смерти Кейстута, мог реально претендовать на власть во всей объединенной Руси. Но не сбылось… Митрополит вернулся во взбунтовавшуюся Москву и увидел, что во главе заговора, помимо московских бояр и представителей духовенства, стоят его давние враги — генуэзские купцы-сурожане. Мало того — ясно видна пролитовская позиция многих мятежников, действующих в интересах Ягайла. Киприан, пользуясь авторитетом митрополичьего сана, пытается повернуть действия мятежников в нужное ему русло. Вряд ли он призывал их к повиновению московскому князю. Раз уж народ поднялся на бунт, то никто не принудит его усмириться просто силой авторитета, не давая ничего взамен. Скорее, Киприан пытался повлиять на выбор москвичами нового князя. Наверное, он предлагал кандидатуру Владимира Андреевича. Но сам Храбрый занял на этот раз выжидательную позицию, не предпринимая активных действий. Хмельная от свободы Москва показала Киприану свое к нему отношение. Для простого московского люда, последние несколько лет воочию наблюдавшего «взаимоотношения» кафедры и княжеской власти, слово митрополита уже не имело никакого веса. Московским же церковным иерархам, за годы смуты в митрополии привыкшим к бесконтрольности, был не по душе порядок, который пытался установить Киприан. Именно поэтому они не вступились и позволили распоясавшейся толпе ограбить своего митрополита. Киприану едва удалось выбраться из восставшей Москвы вместе с женой Дмитрия Донского и его новорожденным сыном. Сергий Радонежский также «от Тохтамышева нахождения бежал в Тверь»
В июле 1382 г. Ягайло при помощи тевтонских рыцарей захватывает Вильно. А 23 августа хан Тохтамыш приходит под стены Москвы. Уже 28 числа он берет город. Начинается резня. Одними из первых были убиты священнослужители. После того как татары ушли, князья Дмитрий и Владимир со своими боярами вернулись в сожженную столицу.
За это время Киприан съездил в Новгород и отправился в Тверь. Возвращаться к Донскому он не спешил. «Той же осенью был Киприан митрополит на Твери… князь же великий Дмитрий Иванович послал за ним двух своих бояр: Семена Тимофеевича да Михаила Морозова, — звать его в Москву к себе».
Примерно в это же время, «Той же осенью князь великий Дмитрий Иванович послал по Пимена по митрополита, и привели его из заточения». Интересно, что в Москву Пимена привезли уже после изгнания Киприана, причем привезли его не прямо из Чухломы, а из Твери, о чем свидетельствует Тверская летопись: князь Дмитрий «Пимена с честью привел с Твери на Москву».
В Твери, предчувствуя разлад с великим князем, Киприан пишет «Повесть о Митяе» — своеобразное предостережение Донскому, который был готов сменить митрополита. Если раньше (1381) в похвальном слове митрополиту Петру Киприан мягко наставлял князя, рисуя благостную картину послушания князя Ивана II, отца Дмитрия, церковной власти, то теперь тон писателя меняется. В «Повести...» он насмехается над своими недругами — Митяем, Пименом и продажным патриархом Нилом. Предостережение не помогло: князь высылает Киприана. Формальным предлогом могли послужить грамоты против Киприана и в защиту Пимена, которые отправлял на Русь патриарх Нил (хотя ранее известие о поставлении Пимена не помешало Дмитрию призывать Киприана на Москву). Таким образом, политика Дмитрия в очередной раз изменилась. Однако Феодор Симоновский остался его духовником. Вернувшийся из Константинополя Дионисий Суздальский (уже архиепископ Суздальский, Нижегородский и Городецкий) быстро восстановил хорошие отношения с великим князем, а Сергий Радонежский по-прежнему крестил новорожденных княжеских детей. И только игумен серпуховского общежительского монастыря Афанасий по своей воле ушел вместе с Киприаном.
Таким образом, осенью 1382 г. Русь имела трех митрополитов: Галицкая Русь, захваченная Польшей, — Антония; западная Русь, подвластная Литве, — митрополита Киприана; Великая Русь, вновь платившая дань татарам, — митрополита Пимена.
Такое положение дел сохранялось недолго. Дионисий Суздальский, будучи в Константинополе, убедил патриарха, что поставление Пимена «есть зло для церкви, ведущее к расколу, смуте и разделению… Он утверждал еще, что грамоты и посольские речи о Пимене — совершеннейшая ложь и выдумка, и говорил, что несправедливо было бы признавать архиереем лицо, рукоположенное благодаря стольким неправдам. Это заставило и святого оного патриарха сказать ему, что если Пимен поставлен с помощью такой лжи и обмана, то справедливость требует, чтобы он был низложен ».
Прибыв на Русь, Дионисий «…под видом исправления недугующей и бедствующей русской церкви коварно забирает в свои руки всю власть». Заручившись поддержкой великого князя, который, видимо, простил ему былой обман, Дионисий летом 1383 г. отправился в Византию для борьбы с Пименом. На этот раз он выступил в роли нового Митяя. Вместе с Дионисием едет Феодор Симоновский. Явившись к патриарху Нилу, архиепископ Дионисий вручил ему грамоты великого князя Дмитрия и других князей, содержащие обвинения против Пимена, а игумен Феодор засвидетельствовал, что власть в церкви по низложении Пимена должен получить, согласно великокняжеской воле, Дионисий. Послы настаивали на немедленном рукоположении Дионисия, патриарх же склонялся к долгому расследованию. От этого послы пришли в ярость и «излили на всех нас [патриарха и собор] поток многих ругательств с прибавлением насмешек, обвинений и ропота». Надо думать, что Дионисий, учтя печальный опыт Пимена, решил, что никаких денег на подкуп византийских мздоимцев не хватит, а главным аргументом в споре с ними являются напор и грубая сила. Исходя из этого он и действовал.
Но согласия не было и среди самих послов, возникали распри, когда они, «разделенные на две, нередко три партии, представляя в одно и то же время противоречащие грамоты, обвиняя друг друга и восставая друг на друга… производили разделение и раздор».
Напрашивается предположение, что еще кто-то из послов захотел сделаться митрополитом, раз уж все равно приехал в Константинополь.
Патриарх выполнил волю великого князя Дмитрия Ивановича, и митрополит Дионисий отправился на Русь. Интересно, что Феодор Симоновский задержался в Константинополе. Возможно, именно между Феодором и Дионисием и возникли описанные выше противоречия. Митрополии Феодор не получил, но… «патриарх Нил… грамоты свои дал Феодору, честному архимандриту, строить монастырь Симоновский в патриаршее имя… а митрополиту не повиноваться, ни владеть митрополиту монастырем симоновским».
Таким образом, Феодор подчинялся теперь только патриарху, и назывался «первопресвитером». Такой власти, хотя бы и в рамках одного монастыря, на Руси еще никто не получал.

Продолжение следует

TopList