Сопротивление советскому режиму
(1920—1941)

Среди участников российской гражданской войны почти не было сторонников возвращения к старому режиму. Политические лидеры основных противоборствовавших сил хорошо понимали, что восстановление дофевральских порядков невозможно. Однако ни большевики, ни их союзники, ни сражавшиеся на стороне белых или сочувствовавшие им не могли похвастаться единством представлений о будущем страны.

Отсутствие идеологической монолитности в блоке победителей ярко проявилось в 1921 г., во время Кронштадтского восстания военных моряков, еще недавно бывших активной опорой новой власти. Окончание гражданской войны сопровождалось, как известно, и массовыми крестьянскими восстаниями, самым знаменитым из которых было возглавленное Антоновым (1920—1921).

В самуй большевистской партии на протяжении почти пятнадцати лет после окончания гражданской войны шла ожесточенная борьба, которая завершилась в 1936—1938 гг. массовым уничтожением «старой гвардии» — реальных или потенциальных противников Сталина в рядах ВКП(б).

Параллельно с консолидацией партии шел процесс уничтожения политических и идеологических противников большевиков. В 1922—1927 гг. были организационно разгромлены, изолированы или физически уничтожены эсеры, меньшевики, анархисты; из страны выслали многих представителей гуманитарной интеллигенции. С момента установления советской власти шла борьба против православной Церкви. С середины 1920-х гг. преследованиям стали подвергаться и верующие других конфессий. К 1939 г. православная Церковь как национальный институт уже не существовала.

Чистки и процессы 1937—1938 гг. сломили армию как социально значимую силу.

После разгрома организованных политических противников террор был направлен против потенциальных оппонентов сталинского режима. У террора была своя логика. Прежде всего уничтожению подлежали все те, кто казался способным к сопротивлению. Это были оставшиеся на свободе члены существовавших партий и организаций, фракций ВКП(б): эсеры, анархисты, меньшевики, троцкисты, члены правой и левой оппозиций, а также бывшие царские офицеры, руководители кооперативного движения, дворяне, духовенство.

Репрессированы были обладавшие опытом борьбы старые большевики и герои гражданской войны — все, кто мог организовать сопротивление, кто не принимал норм и образцов поведения, насаждавшихся новой властью.

В результате гражданской войны, эмиграции, коллективизации и репрессий были уничтожены или лишены возможности заниматься профессиональной деятельностью социальные слои, составлявшие культурную элиту российского общества, — как те, что приняли революцию, так и не принявшие ее. Были физически уничтожены поэты и писатели Н.Гумилев (1886—1921), Н.Клюев (1887—1937), О.Мандельштам (1891—1938), Артем Веселый (1899—1939), Б.Пильняк (1894—1937). Были разгромлены целые научные школы и направления исследований. По делу академика С.Ф.Платонова (1860—1933) были арестованы (январь 1930 г.) и высланы из Ленинграда известные историки Н.П.Лихачев (1862—1936), М.К.Любавский (1860—1936), Е.В.Тарле (1875—1955). Подвергся разгрому Институт русского языка (дело, по которому прошел будущий академик Д.С.Лихачев). Репрессии коснулись школы основателя отечественной экспериментальной биологии академика Н.К.Кольцова (1872—1940) и основоположника современного учения о биологических основах селекции академика Н.И.Вавилова (1887—1943).

Через тюрьмы, лагеря, ссылки прошли тысячи инженеров, агрономов, врачей и учителей. Среди них были и те, кто в дальнейшем прославил отечественную науку: нобелевский лауреат по физике Л.Д.Ландау (1908—1968), создатель практической космонавтики С.П.Королев (1906—1966), крупнейшие советские селекционеры П.П.Лукьяненко (1901—1973) и В.С.Пустовойт (1886—1972), авиаконструктор А.Н.Туполев (1888—1972).

Писатель И.Г.Эренбург (1891—1967) назвал в своих мемуарах («Люди, годы, жизнь») арест «лотереей». Ему возразил в «Архипелаге Гулаг» А.И.Солженицын: «Не лотерея, а душевный отбор. Все, кто чище и лучше, попадали на Архипелаг». Это понимали и простые люди. Мой сосланный с Урала на Кольский полуостров дед (сельский печник и церковный староста) говорил своим детям: «Молитесь Богу за советскую власть. Здесь мы с хорошими людьми, а в деревне мы бы умерли с голоду».

ХХ съезд КПСС (февраль 1956 г.) осудил культ личности Сталина и всю систему террора. Последовала массовая реабилитация жертв репрессий. Однако власти старались избежать реабилитации тех, кто никогда не верил во «всепобеждающее учение» или сопротивлялся ему, кто усомнился в нем и добровольно вышел из ВКП(б), как Андрей Платонов, кто осудил коммунизм и кто покинул страну. В то время вопрос о возможном существовании организованного сопротивления режиму и Сталину (например, заговора военных) так и не получил разрешения. В официальную концепцию, согласно которой Сталин наносил удары «по своим», существование массового сопротивления и даже инакомыслия в советском обществе не вписывалось.

Массовому сознанию был навязан тезис об отсутствии сопротивления, о пассивном поведении обескровленного мировой войной, революцией и войной гражданской населения, активная часть которого либо погибла, либо эмигрировала.

Следы этой версии мы находим в знаменитой книге А.И.Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»: «Если бы во времена массовых посадок, например в Ленинграде, когда сажали четверть города, люди бы не сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и шагах на лестнице, — а поняли бы, что терять им уже дальше нечего, и в своих передних бодро бы делали засады по несколько человек с топорами, молотками, кочергами, с чем придется? Ведь заранее известно, что эти ночные картузы не с добрыми намерениями идут, — так не ошибешься, хрястнув по душегубцу. Или тот воронок с одиноким шофером, оставшийся на улице, — угнать его, либо скаты проколоть. Органы быстро бы не досчитались сотрудников и подвижного состава и, несмотря на всю жажду Сталина, — остановилась бы проклятая машина!

Если бы... если бы... Мы просто заслужили всё дальнейшее».

Горькие и несправедливые слова. На самом деле до начала Отечественной войны не прекращалось сопротивление сталинскому режиму.

*

Когда мы говорим об оппозиции советской власти, прежде всего следует ответить на вопрос о формах возможного сопротивления в условиях этой системы.

Многие исследователи антинацистского Сопротивления в Германии предлагают в качестве критерия принадлежности человека к движению ответ на вопрос: «Было ли определенное поведение человека или группы людей сопряжено с риском для жизни (положения) — или нет?» Это расширительное толкование понятия Сопротивления. Отметим, что в советский период (по крайней мере до середины 1980-х гг.) любая позиция людей, стремившихся избежать давления системы, была связана с определенным риском.

История идеологических диктатур показала, что понятия оппозиция и Сопротивление должны постоянно соотноситься с конкретными условиями функционирования данной системы власти. Эти режимы требовали большего, чем просто монополии на власть в государстве. Они присвоили себе право на всеохватывающий контроль над населением, над всеми аспектами существования человека, над смыслом его жизни и его совестью. Всё должно было быть подчинено идее строительства социализма в СССР (а затем и во всём мире). В этом, казалось, был «смысл» советского периода в истории нашей страны.

Формируемая под воздействием агитации и террора позиция человека совершенно не отвечала традиционным представлениям о покорном государству подданном, ведущем себя пассивно, спокойно и аполитично. От каждого советского человека требовалось постоянно подтверждать верность системе. Любое проявление несогласия с осуществляемой в данный момент «генеральной линией партии» рассматривалось как государственное преступление.

Характерен появившийся в сталинские годы годы анекдот о члене ВКП(б), который во время очередной «чистки» на вопрос: «не было ли у него колебаний по отношению к линии партии», — ответил, что «колебался вместе с линией партии».

Сопротивление в условиях террора не имеет ничего общего с традиционными представлениями о сопротивлении врагу, который захватил твою страну.

Формы сопротивления менялись в зависимости от изменения характера и политики режима. Рассмотрим основные из этих форм.

Организованное сопротивление

По делу Петроградской боевой организации (1921) было арестовано и осуждено сто человек (в том числе было вынесено 60 смертных приговоров). Это дело (даже если оно было провокацией ВЧК) свидетельствует, что к активному организованному сопротивлению большевикам были готовы лучшие представители российской интеллигенции (среди них — профессора Н.Лазаревский и М.Тихвинский, поэт Н.Гумилев, скульптор князь С.Ухтомский).

В начале 1920-х гг. существовали оппозиционные советской власти философско-религиозные и политические (эсеровские, сионистские, социал-демократические, анархистские) подпольные кружки. Участником одного из таких кружков был известный впоследствии советский востоковед И.Д.Амусин. (Иосиф Давыдович Амусин был арестован в 1926 или 1927 г. по делу сионистской молодежной организации, до 1930 г. находился в ссылке, вернулся в Ленинград, был снова арестован в январе 1938 г. и освобожден в 1939 г.)

Нелегальная организация «Воскресенье» во главе с философом А.Мейером была разгромлена в 1928 г.

Существовали целые социальные слои и группы, обреченные на сопротивление, например крестьяне, верующие.

Крестьянство и коллективизация

Об отношении сталинского руководства к методам осуществления коллективизации свидетельствует заявление В.М.Молотова, сделанное незадолго до смерти. Бывший министр торговли и пищевой промышленности СССР Д.В.Павлов спросил ближайшего сотрудника Сталина о его отношении к тому, что «миллионы крестьян были отправлены в ссылки и лагеря; земля лишилась самых деятельных людей... Вы хорошо знаете, что это пагубно отразилось на экономике страны. Можно ли считать оправданным такое насилие над миллионами судеб?» Молотов ответил вопросом: «А вы хотели бы, чтобы остались кулаки и продолжали эксплуатировать крестьян? Тогда зачем нужна была борьба за свержение капиталистического строя?»

Оправдывал коллективизацию и М.И.Калинин, побывавший во время осуществления массовых антикрестьянских репрессий в районах Черноземного центра: «Как ни кажется она жестокой ... но эта мера абсолютно необходима, ибо она обеспечивает здоровое развитие колхозного организма в дальнейшем, она страхует нас от многочисленных издержек и огромной растраты человеческих жизней в будущем».

Одним из краеугольных положений теории крестьянского хозяйства является категория «выживания» (А.В.Чаянов), понимаемая как защита своего существования в угрожающей социальной и природной среде. Этим объясняется и вековое долготерпение крестьян. Но на коллективизацию земледельцы ответили организованным вооруженным сопротивлением. Сегодня историки говорят о более чем двух тысячах случаев сопротивления только в январе—марте 1930 г. В этих выступлениях участвовали 800 тысяч человек.

С Северного Кавказа на имя Сталина поступило такое сообщение от Микояна: «Весь Карачай охвачен восстанием. Повстанцы имеют свои комитеты. Военные действия продолжаются. Требуется организация ревкома. Повстанцы упорно сопротивляются, предъявляют политические требования. Облисполком, обком бездействуют. Санкционируйте создание трибунала или политической тройки. Прокуратура и суд закрыты. Ждем срочных указаний».

Повстанцы заняли ряд аулов, дошли до Кисловодска, где и были разбиты регулярными войсками Красной армии.

Стихийной формой сопротивления крестьян в период коллективизации был массовый забой скота. Крестьяне противились и закрытию храмов. Об этом писал М.А.Шолохов И.В.Сталину 20 апреля 1932 г.

Сопротивление верующих

Расчет на раскол, провокации и выборочный террор по отношению к духовенству православной Церкви не
оправдал себя. В трагической ситуации 1920-х гг. наметилось духовное возрождение Церкви. По словам очевидца, «во всех приходах появились сестры-монахини. Они занимались по большей части благотворительностью, главным образом в отношении арестованного духовенства. Сильные приходские советы защищали свои церкви. Обычным делом стали сборы средств для узников совести, концерты церковной музыки, популярные богословские лекции. Церкви неизменно были переполнены... Престиж и авторитет преследуемого и гонимого духовенства был неизмеримо выше, нежели духовенства при царизме».

Не изменилось поведение верующих и во время коллективизации и террора 1930-х гг.

Аксиомой для христианства с момента его возникновения была лояльность по отношению к любой власти («нет власти не от Бога»). По-настоящему хорошей власти на земле быть не может. Миллионы верующих приняли советскую власть как данность. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) неоднократно говорил своим близким, что стал бы коммунистом, если бы власти не преследовали Церковь. Он, как и сотни тысяч других, считал своим гражданским долгом служить новой власти так же честно, как служил старой (подробнее см. в приложении к статье).

Но христианство изначально ограничивало лояльность по отношению к любой власти требованием «почитать Бога больше, чем людей». Верные этому принципу, сотни тысяч верующих в условиях террора защищали свои храмы, прятали священнослужителей, создавали подпольные общины, сопровождали своих духовных отцов в ссылки, налаживали с ними связь и т.п.

Христиане мужественно вели себя в тюрьмах и лагерях. Секретарь ЦК ВКП(б) Г.М.Маленков в письме Сталину (20 мая 1937 г.) оценил организованное церковное сопротивление в 600 тысяч человек.

Иначе как моральным сопротивлением нельзя назвать поведение патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). Арестованный в 1927 г., он так и не вышел на свободу и был расстрелян в 1937 г. Сохранились протоколы допросов иерарха и письма, адресованные следователю Е.Тучкову. Они рассказывают нам о том, как тяжелобольной старик отказывался ценой отречения от местоблюстительства купить облегчение своих страданий и свободу. Его удерживал долг перед Церковью.

Дело в том, что как местоблюститель на время ареста он назначил себе заместителя, который был призван управлять церковными делами, — митрополита Сергия Страгородского. В случае отказа митрополита Петра от исполнения обязанностей местоблюстителя автоматически лишался своих прав и полномочий митрополит Сергий — и рушилась вся система канонического (законного) руководства Церковью. Старый митрополит отказался и от предложения стать секретным осведомителем ОГПУ.

Демонстрацией морального сопротивления было строительство академиком И.П.Павловым (1849—1936) храма на территории своего института в Колтушах, служба в церкви академика Ухтомского (церковным старостой) и академика Егорова (чтецом).

Моральное сопротивление (в том числе «внутренняя эмиграция») было самой масштабной формой неприятия советской власти. Его основополагающими принципами были стремление «жить не по лжи» и неучастие, а основой — старая (дореволюционная) культура и ценности человеческого общежития.

Старая культура загонялась новой властью в катакомбы, где, по словам Аллы Латыниной, «умирала и воскресала вместе со своими носителями». Но приверженцы и творцы официальной (большевистской) культуры бдительно замечали любые проявления «старого» и уничтожали их как чуждый предмет.

Самым распространенным средством борьбы с представителями традиционной культуры были доносы властям. С их помощью расправлялись с соперниками и коллегами. Доносы принимали разные формы — вплоть до критических статей, литературных и театральных рецензий. В 1930-е гг. на страницах некоторых толстых научных журналов даже появилась специальная рубрика — «Разоблачительные статьи».

По мнению Б.Беттельгейма, сопротивляться — это найти способы самоутверждения при помощи создания независимой от власти «автономной сферы поведения». Это форма личного, индивидуального сопротивления. Человек, зная, против чего он борется, борется в одиночку. Предлагаемое Беттельгеймом правило сопротивления заключается в том, что человек должен сознательно отнестись к ситуации.

Во всех описанных Беттельгеймом в книге «Просвещенное сердце» случаях сопротивлявшиеся нацистскому лагерному режиму обладали в своей душе фундаментом, на который можно было опереться. Это были заложенные воспитанием и самовоспитанием представления о том, что дулжно и чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Беттельгейм даже называет две социальные группы, в большей мере, чем все остальные, способные к сопротивлению: верующие и аристократы, больше жизни ценившие свои убеждения и свою честь.

Подобные «пережитки прошлого» в сознании людей и давали им силы сопротивляться давлению советского режима. Продиктованные принципами поступки в защиту своего я становились укрепляющим душу средством. Главный из принципов морального сопротивления — отказ приспосабливаться к изменившейся ситуации («колебаться вместе с линией партии»), отказ сегодня считать врагом человека, который вчера был твоим другом, отказ сжигать сегодня всё, чему поклонялся вчера, отказ отказ быть «как все», неучастие в вакханалии страха и террора.

Марина Цветаева писала:

Отказываюсь — быть.
В бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин,
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.

В советских условиях сопротивлением (с точки зрения политической полиции — «делом») оказывались и свободное слово, и свободная мысль, и рукопись, лекция, книга, статья, запись в дневнике, письмо, научная концепция, вера в Бога. Сопротивлением был и отказ стать секретным осведомителем ГПУ—НКВД.

Главный признак подобных осуждавшихся по 58-й статье политических «преступлений» — «если не борьба с режимом, то нравственное ... противостояние ему» (А.Латынина).

Солженицын в «Архипелаге Гулаг» (в главе «Вместо политических») показывает, что такого рода «политические» заключенные были, что «их было больше, чем в царское время» и что они «проявили стойкость и мужество большие, чем прежние революционеры». Такими были люди, воспитанные до революции в русских церковно-приходских школах и гимназиях. Некоторые из них могли — по разным причинам — принять революцию, но не желали смириться с аморализмом новой системы.

Эта позиция ограничивала возможности власти, затрудняла осуществление ее тоталитарных замыслов в какой-то конкретной области. Но моральное сопротивление носило только оборонительный характер. И здесь встает вопрос о смысле сопротивления.

Отношение к власти как к чужой

Анализируя примеры морального сопротивления, мы сталкиваемся с проблемой сознательного противопоставления режима стране (родине), отношения к власти как к чужой — при сохранении лояльности по отношению к стране.

Анна Ахматова в поэме «Реквием» так выразила эту мысль:

Нет, не под чуждым небосводом
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

«Умирать, так умирать с тобой, и с тобой, как Лазарь, встать из гроба», — ответил на предложение эмигрировать М.Волошин («Дом поэта»).

А вот ответ великого ученого и богослова отца Павла Флоренского (1882—1943) своим духовным детям на вопрос: «Уезжать или оставаться в СССР?» «Кто чувствует силы, что выдержит, пусть остается, а кто в этом не уверен, может уезжать».

Проблема разделения лояльности по отношению к тиранической власти и по отношению к родной стране возникла уже в глубокой древности. В книге, посвященной своему тестю Агриколе, великий римский историк Тацит писал: «И да будет ведомо тем, у кого в обычае восторгаться недозволенной дерзостью по отношению к наделенным верховной властью, что и при дурных принцепсах могут существовать выдающиеся мужи и что послушание и скромность, если они сочетаются с трудолюбием и энергией, достойны не меньшей славы, чем та, которую многие снискали решительностью своего поведения и своею впечатляющей, но бесполезной для государства смертью».

В СССР было немало людей, которые, сохраняя верность своей стране и принципам ее старой культуры, изначально, хотя и по разным мотивам, не приняли режима:

— как режима атеистического, антихристианского;
— как системы, нарушающей изначальные понятия о добре и зле;
— как власти, лишающей человека возможности добросовестно трудиться на благо своей страны.

Для многих из тех, кто пошел на сотрудничество с режимом во имя служения родине, принцип пушкинского Савельича: «Плюнь, да поцелуй злодею ручку» — стал обоснованием внешней лояльности.

Стране, а не власти служили великие ученые академики И.Павлов, В.Вернадский (1863—1945), Д.Прянишников (1865—1948) и Н.Вавилов, физиолог А.Ухтомский (1875—1942), математик Д.Егоров (1869—1931), епископ и хирург Лука (Войно-Ясенецкий)... Среди них были те, кто изначально не принял революции (ни Февральской, ни Октябрьской); те, кто принял Февраль, но осуждал установление большевистской диктатуры; те, кто принял и Октябрь, но не принял аморализма новой власти.

Тема Гулага постоянно присутствует в дневниках В.И.Вернадского.

Запись 14 января 1939 г.: «Приводится цифра 14—17 миллионов ссыльных и в тюрьмах. Думаю, что едва ли это преувеличение».

Запись 10 ноября 1940 г.: «Последнее время как-то невольно сталкиваешься с работой НКВД. На каждом шагу встречаешься с ее жертвами, бывшими и настоящими».

Запись 19 мая 1941 г.: «Миллионы каторжников (в том числе цвет нации)».

Не было у Вернадского иллюзий и относительно характера системы.

Запись 8 февраля 1940 г.: «Наше тоталитарное государство резко отличается от Германии и Италии тем, что его идеалы — лозунги вселенские».

Показательны записанные Вернадским слова Павлова 12 июня 1941 г. об Ульянове-Ленине: «Это патологический тип волевого преступника».

Формы морального сопротивления

Особой формой морального сопротивления было участие в защите репрессированных, в оказании им поддержки. Люди обращались к властям с ходатайствами о пересмотре дел или помиловании, организовывали передачи в тюрьмы, посылали письма в лагеря. Многие предупреждали о грозящей опасности подозреваемых, опекали детей и жен арестованных, помогали им уехать или устраивали на работу (учебу), давали деньги.

Такие люди не голосовали за смертные приговоры на массовых митингах, не боялись открыто излагать свои взгляды. Например, в ответ на выступления М.Горького в поддержку советского режима дочь В.Г.Короленко без опаски отправила «пролетарскому писателю» письмо, в котором высказала всё, что по этому поводу думает. («Я не псевдоним и не аноним», — говорилось в письме.)

Формой морального сопротивления было творчество наших великих писателей, поэтов и композиторов. Они оставили пронзительное описание трагедии народа. Назовем только самые известные произведения: «Реквием» А.Ахматовой, «Котлован» А.Платонова, «Мастер и Маргарита» М.Булгакова, «Шестая симфония» Д.Шостаковича.

Формой морального сопротивления были написанные в стол работы историков, например исследование по истории опричнины С.Б.Веселовского (1876—1952).

Формой морального сопротивления было и сохранение запрещенных произведений (что являлось, с точки зрения властей, преступлением), картин запрещенных художников, икон, фотографий, документов. Благодаря этому наследие гонимых поэтов, писателей, художников, композиторов сохранилось до наших дней.

Руководитель Преображенской федосеевской (старообрядческой) общины М.И.Чуванов за время работы в типографии спас и сохранил множество рукописей запрещаемых писателей и поэтов, в частности рассыпанный в наборе по приказу властей сборник поэта Н.Клюева. Чуванов берег не только рукописи, но и древние иконы, старопечатные книги, труды по богословию и по истории Церкви.

Инженер М.Е.Губонин (1907—1971) собирал и сохранял документы (послания, указы, письма) патриарха Тихона (см.: Акты святейшего патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917—1943. М., 1994).

Художники-реставраторы из Третьяковской галереи спасали осужденные на продажу за границей древние иконы, подменяя их копиями.

Н.Я.Мандельштам выучила наизусть неопубликованные произведения своего мужа Осипа Мандельштама. Заучивала стихи и поэмы А.Ахматовой ее подруга Лидия Чуковская. Она же вела дневник, записывая в нем содержание своих бесед с Ахматовой. Заметим, что ведение дневников само по себе нередко рассматривалось властью как показатель нелояльности...

Потрясающим воображение примером верности своему профессиональному долгу может служить поведение арестованного академика Н.И.Вавилова, который не прекращал работу над своими книгами даже в тюрьме. В тюрьмах и ссылках завершил работу над монографией «Гнойная хирургия» архиепископ и хирург Лука (Войно-Ясенецкий).

Архитектор и искусствовед Петр Дмитриевич Барановский (1892—1984) долгие годы спасал, сохранял, реставрировал памятники древнерусского зодчества: храмы, монастыри, жилые постройки и комплексы. Барановский фотографировал, измерял, фиксировал и составлял планы уничтожаемых властями памятников. В апреле 1934 г. он был осужден на 3 года лагерей по статьям 58-10, 58-11 за защиту обреченного на слом собора Василия Блаженного на Красной площади.

На встрече с заместителем председателя Моссовета Усовым в сентябре 1933 г. Барановский заявил: «Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной что хотите. Будете ломать — покончу с собой».

После этой встречи архитектор послал телеграмму Сталину. Возможно, она подействовала. Собор устоял. В 1936 г. только что вернувшийся из Гулага и определенный на жительство в город Александров Барановский узнал о начале разрушения ранее реставрированного им собора Казанской Божией Матери на Красной площади в Москве. Архитектор ежедневно нелегально (ему было запрещено жить в Москве) приезжает в столицу и делает фотографии и обмеры разрушаемого собора.

Сегодня собор восстановлен — в том числе и благодаря трудам Петра Дмитриевича.

Усиление репрессий создало совершенно новую форму сопротивления — неучастие. Человек, не желавший принимать участия в постыдном деле, брал у врача справку о болезни, ложился в больницу или отправлялся в командировку.

Во время так называемых выборов в советы (уже в послевоенное время) большой популярностью пользовались открепительные талоны на право голосования в поезде, на даче, в командировке, которыми можно было не воспользоваться.

На допросе академика С.Ф.Платонова следователь А.А.Мосевич (начальник отдела ГПУ, руководил чисткой Академии наук летом 1929 г.) сказал историку, «что потомки судят о разных декабристах по их поведению на допросах и наши потомки будут судить о Платонове, читая его показания, в которых он лукавил и прикидывался сторонником советского режима. Тогда честный и мужественный академик объявил себя монархистом: отрицая всякие заговоры, сказал, что до революции разделял программу Союза 17 октября, что он сознательно отстаивал Академию от вторжения коммунистов и окружал себя честной монархической молодежью» (из воспоминаний участника процесса / Память /Париж/. 1981. № 4).

Поддержка репрессированных в условиях массового террора

Арестованному в 1930 г. историку Б.А.Романову Центральная комиссия по улучшению быта ученых присвоила премию за книгу «Россия в Маньчжурии». Премия была переведена на имя его жены. Сам ученый был освобожден без права жить в Ленинграде только в августе 1933 г. Тем не менее в 1938 г. ему по совокупности работ ученым советом ЛГУ была присуждена ученая степень кандидата исторических наук, а в феврале 1941 г. ученый совет Института истории в Москве принял к защите его докторскую диссертацию.

До своего ареста академик Н.И.Вавилов защищал сотрудников института, директором которого он был. После ареста самого Вавилова академик Прянишников безрезультатно пытался добиться освобождения коллеги на приеме у Берия, а затем выдвинул осужденного на смерть ученого на Сталинскую премию.

На писательском митинге Борис Пастернак отказался голосовать за требовавшую смертной казни Н.Бухарину резолюцию советских писателей. Он же отказался подписать соответствующее коллективное письмо (правда, письмо было опубликовано с его подписью; это сделали перепуганные коллеги-писатели).

Корней Чуковский предупредил писателя Леонида Пантелеева о готовящемся против него «деле».

Академик П.Капица вызволил из тюрьмы будущего лауреата Нобелевской премии по физике Л.Ландау. В защиту своих сотрудников выступали академики Иоффе, Вернадский, Крылов. Так был спасен создатель советской космонавтики С.Королев.

Актеры Эраст Гарин и Игорь Ильинский не отреклись от своего учителя Мейерхольда.

Заключенным в тюрьмах и лагерях отправлялись посылки с едой и теплой одеждой. Материальная помощь и моральная поддержка оказывалась женам и детям осужденных. Например, брали на работу жену осужденного, принимали в университет детей репрессированных.

И.Д.Амусин рассказывал мне, что его как бывшего политического заключенного исключили из университета. Но, воспользовавшись статьей Сталина, в которой тот заявил, что «сын за отца не отвечает», декан факультета восстановил Амусина в университете.

Для старшего, сформировавшегося до революции поколения людей защита осужденных была нормой поведения. Возможно, судя по адресованному Б.Пастернаку вопросу И.Сталина («Почему писательские организации не защищают своих членов?»), она воспринималась как норма и старшим поколением большевиков. Именно этим, по моему мнению, можно объяснить длительное существование (1919—1938) руководимой
Е.Пешковой первой в советской России правозащитной организации — Политического Красного креста (затем — Помощь политическим заключенным).

Подобная позиция, однако, уходила из жизни общества. На смену шла новая форма сопротивления советской власти — сопротивление тех, кто искренне принял революцию и служил ее идеям.

К началу Отечественной войны в сознательную жизнь вступило поколение людей, воспитанных в советских школах. У них были новые ценности и идеалы. Иным было отношение к Сталину и системе.

Новые поколения не знали ни старой культуры, ни старой жизни. Вопрос о сопротивлении и оппозиции теперь ставился — и решался — в другой плоскости.