Виктория ДИЯНОВА
Французская аристократияФронда (фр. Fronde, буквально праща) —общественное движение, направленное против французского абсолютизма в 1648—1653 гг.; в этом движении принимали участие различные слои общества, преследовавшие подчас противоположные цели.
Фронду нередко трактуют как кульминацию антиабсолютистского крестьянского и плебейского движения. «Фронда, — говорил в одном из своих выступлений Е.В.Тарле, — не есть собрание (которое из нее хотели сделать) анекдотов о дворе, об аристократии, о разных таинственных графинях, которые переезжают с места на место, а очень большое, очень тяжелое для народа, огромное движение, которое ... занимает очень важные страницы в истории».
Одновременно это было и последнее крупное выступление аристократии, боровшейся за политическую власть и финансовые привилегии. Знати на некоторое время удалось заручиться поддержкой буржуазии и плебейских масс — и даже возглавить их. Аристократическая Фронда была порождена изменениями в положении дворянства к XVII в., вызванными развитием экономического и политического строя Франции: усилением буржуазии, утверждением абсолютизма.
Франция в 1640-е годы
Абсолютизм был заинтересован в накоплении нефеодального, буржуазного богатства. Постоянный рост государственных расходов заставлял искать новые источники финансовых поступлений. Бесконечно увеличивать налоги, взимаемые с крестьян, было нельзя — это неизбежно вело к ограничению сеньориальной ренты и, следовательно, к столкновению интересов дворян и государства. Выход заключался в том, чтобы воспользоваться богатствами буржуазии. Осуществлялось это различными способами.
Прежде всего, большими налогами облагались мануфактурное производство и торговля. Другим важным источником доходов была продажа государством судейских, финансовых и прочих чиновничьих должностей, которые с 1604 г. превратились в наследственную собственность — при условии уплаты в казну ежегодного налога.
В годы регентства Марии Медичи (1610—1614) налоги достигали 31 млн. ливров в год, а к 1641 г. они составили 118 млн. ливров. Рост налогов в значительной степени был вызван участием Франции в Тридцатилетней войне (1618—1648).
Начиная с 1623 г. до середины XVII в. не проходило ни одного года без городских восстаний. В 1620—1640 гг. в южных, западных и северных провинциях Франции прошли и крестьянские выступления. Крестьянство, составлявшее большинство населения Франции, было разорено войной, огромными налогами, вторжением вражеских войск и мародерством собственной армии.
Французские дворяне оказались в весьма затруднительном положении. Они не могли увеличивать поборы с крестьян (вспомним, что это был период революции цен) и подчас даже оказывались не в состоянии собрать традиционные платежи и повинности: у крестьян не оставалось денег после общения с налоговыми сборщиками и солдатами.
В этих условиях дворянство энергично вступило в борьбу за ренту. При этом придворные требовали всё новых подачек и пенсий, а провинциальное дворянство хотело отвоевать реальное право на взимание сеньориальной ренты.
У дворян было немало претензий к правительствам Ришелье и Мазарини. К середине XVII в. крупные сеньоры, обладавшие реальной независимостью, были либо физически, либо политически уничтожены. С раздробленностью страны было покончено, и борьба теперь велась за участие в управлении государством.
Выступая за свои привилегии, знать рассматривала себя как воплощение Франции и французского народа, а свою борьбу за власть считала борьбой за благо всего государства. «Сострадание вынуждало помогать несчастным в их тяжелом положении», — утверждает современник.
Особенно ненавистным для знати стал кардинал Мазарини, продолжавший политику Ришелье, — безродный чужестранец, без малейшего на то права получивший громадную власть в стране, власть, которая столетиями принадлежала дворянству.
Не меньшее недовольство вызывала и регентша при малолетнем Людовике XIV — Анна Австрийская. «Презрение было всеобщим, — пишет очевидец событий Фронды генеральный адвокат Талон, — народ позволял себе говорить свободно, с наглостью и без сдержанности».
В середине 1640-х гг. ситуация во Франции обострилась до предела. В 1645 г. тяжесть налогового бремени была в большой мере перенесена на финансовую буржуазию. Такая политика длительное время применяться не могла, она лишь расстроила финансы, тогда как для ведения затянувшейся войны нужно было всё больше денег.
В 1647 г. правительство Джулио Мазарини начинает новое финансовое наступление на Францию. С одной стороны, это было увеличение налогов, падавших на крестьянские и плебейские массы, с другой — часть налогового бремени была перенесена с «финансистов» на другие группы французской буржуазии. Мазарини рискнул даже подвергнуть сомнению право чиновников на наследование должностей.
В начале 1648 г. недовольная верхушка — чиновники, магистраты и т.д. — решилась открыто возглавить буржуазную антиабсолютистскую оппозицию. Явно под влиянием примера Английской революции Парижский парламент (высший судебный орган, занимавшийся юридическими вопросами, регистрировавший также королевские указы) выработал так называемые Постановления палаты святого Людовика, запрещающие впредь устанавливать налоги без согласия парламента, арестовывать без немедленного предания суду и т.д.
В ответ на попытку Мазарини арестовать лидеров оппозиции Бланмениля и Брусселя в Париже 26—27 августа 1648 г. началось вооруженное восстание. «Улицы перегородили цепями; повсюду выросли баррикады; королю и королеве пришлось выдержать осаду в Пале-Рояле, и они оказались вынужденными отпустить арестованных, выдачи которых потребовали посланцы Парламента».
Пока восстания клокотали на периферии, а Париж оставался спокоен, правительство еще могло чувствовать себя уверенно. Ришелье превосходно оценивал этот фактор и избавил парижан от чрезмерного налогового обложения. Мазарини же вынужден был нанести столичной буржуазии несколько налоговых обид Парижу. В ответ на это началась Фронда.
Парламентская
Фронда
(август 1648 — март 1649 года)
Заметную роль в событиях Фронды сыграло дворянство. Аристократия надеялась основательно припугнуть правительство народным восстанием; как говорил Гастон Орлеанский, дядя юного короля, постоянный участник антиправительственных заговоров, «неплохо, если народ пробуждается время от времени».
Наиболее дальновидные и энергичные лидеры дворянской оппозиции заранее старались заручиться расположением парижского плебса. Поль де Гонди, коадъютор (т.е. помощник, заместитель) парижского архиепископа, с 28 марта по 25 августа, по его словам, раздал 36 тыс. экю на богоугодные дела. «Прелат выступал истцом народа, задавленного налогами, армии, которой плохо платили, притесняемого духовенства, обиженной знати, изнемогающих торговцев, славы нации, находящейся в опасности»6.
Обладая некоторым весом в Париже, коадъютор рассчитывал значительно укрепить свое влияние при дворе, где его недолюбливали.
В разгар волнений, вызванных арестом Бланмениля и Брусселя, когда, по оценкам современников, на улицах Парижа выросло более 1200 баррикад, Гонди предложил королеве свое посредничество в переговорах с мятежниками, и королева, чтобы выиграть время, приняла его.
Коадъютору действительно удалось, дав восставшим необходимые заверения, добиться временной передышки и даже привести часть горожан, по его словам, 30 или 40 тыс. человек, к королевскому дворцу, якобы для того, чтобы выразить королеве покорность и признательность парижан, а на самом деле, чтобы продемонстрировать ей свою силу и влияние на настроение ее подданных.
Для Гонди эта демонстрация кончилась довольно печально: она вызвала гнев двора. В ответ на это прелат принял самое деятельное участие в организации оппозиции правительству Мазарини и Анны Австрийской.
Гонди был прирожденным политиком, по словам современников, «он отличался проницательностью и остроумием и умел изображать добродетели, которых у него не было». «Ему хочется, чтобы о нем говорили; но самая сильная его страсть — это честолюбие, нрав у него на редкость беспокойный, желчь в нем то и дело играет». Коадъютор использует действенные способы обработки общественного мнения: сатирические куплеты, ложные слухи, памфлеты, подкуп под видом милостыни, наем людей, выкрикивавших нужные лозунги.
Под давлением горожан парламент тогда был настроен довольно решительно. Превосходно характеризуют положение в стране слова английской королевы Генриетты-Марии, вынужденной искать во Франции политического убежища: «Англичане, которые меня изгнали и которые заковали в кандалы Карла I, никогда не страшили меня так, как страшат сейчас французы».
Понимая, что сил парламента и парижского плебса для борьбы с двором явно недостаточно, коадъютор даже составил инструкцию для тайных переговоров с графом Фуенсальданьей, губернатором испанских Нидерландов, с просьбой в случае необходимости идти на помощь к парижанам с испанской армией. Встреча с графом была отложена только благодаря приезду из армии Луи де Бурбона, принца де Конде, прозванного за свои победы в Тридцатилетней войне Великим, — союз с ним был гораздо выгоднее союза с испанцами. Гонди считал, что «принц де Конде был рожден полководцем... Природа наделила его великим умом, не уступающим его мужеству». Вместе с тем принц был известен своей невероятной заносчивостью, грубостью и алчностью.
Конде охотно вступил в тайные переговоры с фрондерами. Чтобы иметь решающее влияние на политику двора, принц и коадъютор собирались припугнуть королеву размахом народных выступлений и силой оппозиции. После этого принц рассчитывал отстранить от власти Мазарини, встать во главе кабинета и, подавив Фронду, еще больше упрочить свое положение. Однако, пользуясь выражением коадъютора, «Провидению не угодно было благословить» этот план. И причина этому — слишком радикальное для аристократии настроение парижского парламента. «Меня зовут Луи де Бурбон, и я не хочу потрясать корону», — заявил Конде.
Между тем Мазарини, пока не был подписан мир в Тридцатилетней войне, продолжал отступать на внутреннем фронте. 24 октября 1648 г. кардинал опубликовал королевскую декларацию, заявив о принятии большей части требований Палаты святого Людовика. Но это отступление Мазарини было только уловкой. Он выигрывал время, стремясь как можно быстрее вывести Францию из войны, чтобы иметь возможность подавить бунт внутри королевства. Уже в ноябре принц Конде, поддержавший усилия правительства, стал стягивать войска к Парижу.
В этих условиях, «принц Конти, герцог Лонгвиль, коадъютор Парижский и наиболее влиятельные лица в Парламенте полностью составили и приняли план гражданской войны». Аристократические имена, по мнению современников, придали блеска этому предприятию, ведь Конти был младшим братом принца Конде, а Лонгвиль — мужем их сестры. Между тем реально возглавить движение эти люди не могли. «Герцог Лонгвиль был умен и опытен; он легко входил во враждебные двору партии и еще легче из них выходил; он был малодушен, нерешителен и недоверчив». Конти же, по меткой характеристике коадъютора, «как вождь партии ... был нуль и в движении участвовал лишь постольку, поскольку был принцем крови».
Тем временем двор разрабатывал детальные планы удушения Фронды. Конде, который порвал с Парламентом, привлеченный щедрыми обещаниями двора, предлагал прибегнуть к силе и с помощью армии расправиться с фрондерами, а Гастон Орлеанский стоял за мирные переговоры.
Мазарини был вынужден спешно закончить Тридцатилетнюю войну. Хотя по условиям Вестфальского мира 1648 г. Франция получила Эльзас (без Страсбурга) и за нею был признан суверенитет над принадлежавшими стране уже 100 лет Мецом, Тулем и Верденом в Лотарингии, это скромное достижение не соответствовало военному превосходству Франции и Швеции над Габсбургской коалицией.
Вскоре после подписания мира правительство и двор бежали из Парижа, и королевские войска приступили к осаде города (январь — март 1649 г.). Мазарини рассчитывал, что город «станут раздирать на части всевозможные партии и группировки и что, не имея вождей, регулярных войск и запасов продовольствия, он примет условия, какие пожелают ему навязать».
Надежды Мазарини не были безосновательными. В лагере восставших назревал раскол: Парламент склонялся к мирным переговорам, народ же «требовал войны». Парижане при этом не доверяли верхушке парламента. Однако парламентскую буржуазию вынуждало к гражданской войне не только поведение двора, но и боязнь вызвать уступками возмущение народных масс. Приходилось воевать против короля (хотя, как замечает Гонди, «никто не имеет более интереса в поддержании королевской власти, нежели сословие должностных лиц») и в то же время тайно искать компромисса.
В этих обстоятельствах наконец, после долгих и мучительных колебаний, в лагере Фронды открыто появились представители знати, которые хотели стать властителями Парижа, управляя им через Парламент, а затем заставить двор удовлетворить их честолюбивые притязания на власть, пенсии, почести и т.п. Губернатор Пикардии герцог Эльбеф первым предложил свои услуги Парламенту: «он рассчитывал, что, став во главе партии, извлечет для себя немалые выгоды. Он был умен и красноречив, но тщеславен, корыстолюбив и малонадежен».
Немного позже примыкают к фрондерам герцог Буйонский, о котором Гонди сказал, что «честность его была сомнительнее его дарований», и герцог Бофор, внук Генриха IV, за необыкновенную любовь к нему парижан получивший прозвище «базарного короля». Конти и Лонгвиль, которые вместе с королевским двором покинули было столицу, теперь решились наконец возвратиться в Париж. Видную роль в лагере Фронды играли непримиримые соперники: коадъютор и принц де Марсийак, в будущем — знаменитый писатель и моралист, получивший после смерти своего отца в 1650 г. титул герцога де Ларошфуко.
Буржуа и знать не слишком доверяли друг другу. Парламент поначалу довольно прохладно отнесся к фрондирующим аристократам. Много времени и сил отняла борьба за пост командующего парламентскими войсками между герцогом Эльбефом и принцем Конти, за спиной которого стояли Франсуа де Марсийак, герцог и герцогиня де Лонгвиль, коадъютор.
Борьба закончилась тем, что герцоги Эльбеф, Бофор, Буйонский и маршал Ламотт были назначены генералами под началом принца Конти; герцог Люин, маркиз Нуармутье и принц Марсийак — генерал-лейтенантами.
«Обилие стольких значительных лиц укрепило надежды партии. Были собраны крупные денежные средства, набраны войска; Парижский парламент разослал письма другим парламентам королевства».
Некоторые провинции — Гиень, Нормандия, Пуату — объявили о том, что будут поддерживать Парижский парламент; крестьяне вооружались и нападали на правительственные войска.
Наконец, фрондеры получили некоторую помощь людьми и деньгами от австрийского эрцгерцога Леопольда-Гийома, правителя Нидерландов.
Для ведения войны нужна была армия. Борьба знати большой поддержки провинциальных дворян не получила; те по-прежнему ограничивались локальными выступлениями против королевского фиска. «Ощущавшаяся в Париже острая необходимость срочно набрать войска привела к тому, что они оказались плохими: не было возможности отбирать офицеров и солдат по степени их пригодности и приходилось принимать первых попавшихся».
Между тем обе стороны — и двор, и парижские фрондеры — слали бесчисленных курьеров к брату герцога Буйонского виконту де Тюренну, главе стоявшей на Рейне бездействовавшей французской армии. Казалось, от решения Тюренна примкнуть к той или другой партии зависела судьба Франции. Однако, хотя Тюренн и согласился использовать подчиненную ему армию для поддержки парижских фрондеров, Мазарини успел раздать его офицерам (преимущественно немцам) и солдатам 300 тыс. ливров, так что в решительную минуту войска объявили себя «верными королю», и Тюренн вынужден был бежать в Голландию. Но и эта армия еще не дала Мазарини решающего перевеса на внутреннем фронте.
Победу кардиналу принесли разногласия среди самих восставших. В осажденном Париже происходили погромы, голодные бунты против хлебных спекулянтов; богатые буржуа жили под страхом грабежей. Из провинций в Париж поступали сведения об усилившейся активности народных масс. Парижская пресса своим радикализмом пугала парламентских чиновников, но настоящим потрясением стало для них известие о казни Карла I Стюарта, тем более что авторы некоторых парижских листовок призвали поступить так же с Людовиком XIV и Анной Австрийской.
Деятельность Парламента вызывала бурное возмущение парижского плебса, выливавшееся подчас в открытые столкновения. «Мы с Бофором, — заявляет коадъютор, описывая одно из них, — насилу удержали толпу, которая ломилась в Большую палату; депутатам угрожали сбросить их в реку и называли предателями, вошедшими в сговор с Мазарини».
И парламент и народ не доверяли «почти в равной мере как способностям, так и благонадежности своих генералов».
11 марта 1649 г. парламент пошел на мир с Мазарини. Фрондеры не добились ничего. Французская буржуазия оказалась исторически недозревшей для революции.
Договор вызвал возмущение горожан. На улицах раздавались крики: «Долой Мазарини! Не хотим мира!» Аристократы попытались получить от Мазарини хотя бы часть желаемого: «Герцог Вандомский пригрозил сыну [Бофору] проклясть его ... если тот не выхлопочет для него хотя бы начальствование над флотом... Самые бескорыстные вообразили, что останутся в дураках, если не последуют примеру прочих». Двор, разумеется, не собирался удовлетворять эти смехотворные притязания.
Большую часть знати результаты парламентской Фронды не устраивали. Попытка аристократов использовать «пробуждение народа» не удалась, значительной самостоятельной силы они не представляли, находясь в большой зависимости от парламента и плебейских масс. Поддержки провинциального дворянства знать не получила; армия осталась у тех, кто платил. Аристократам было, правда, доверено командование парламентской армией, но так как крупных военных действий не велось, то и вес военных был не слишком велик.
Фрондирующая знать была побеждена, но не разбита. Ее недовольство вскоре вылилось в новую Фронду — Фронду принцев.
Фронда принцев
(1650—1653)
После завершения парламентской Фронды в продолжительность мира не верил никто: противоречия, вызвавшие беспорядки, не были устранены. Столичный Парламент почти совсем устранился от поддержки Фронды, но провинциальные парламенты продолжали бунтовать.
Отказ парижской буржуазии от борьбы сделал возможной Фронду принцев, основным требованием которой было удаление Мазарини (в этом ее внешнее сходство с парламентской Фрондой) и уничтожение «узурпации» королевской власти первыми министрами. Вторым требованием было сокращение доходов откупщиков и финансистов (и в этом тоже заметно сходство двух этапов Фронды). Такое мероприятие увеличило бы фонд централизованной ренты, попадающей в карманы придворных. Вместе с тем предполагалось урезать доходы и привилегии людей мантии. Перенесение налогового бремени в значительно большей мере, чем прежде, на торговлю и промышленность должно было увеличить получаемую провинциальным дворянством долю крестьянского прибавочного продукта. Помимо этих общих требований у каждого аристократа были свои личные притязания.
Период с апреля 1649 по январь 1650 г. был относительно спокойным, во всяком случае, гражданская война не возобновлялась; однако скрытая борьба как в Париже, так и в провинции продолжалась. К концу этого периода в общих чертах сложились две основные фрондерские аристократические группировки: во главе одной из них встал принц Конде, номинальным главой другой был герцог Орлеанский, постоянный участник антиправительственных заговоров; «он вступал во все дела, не имея силы сопротивляться тем, кто вовлекал его в них ради собственной выгоды, и неизменно с позором отступался от своих соратников, не имея мужества их поддержать».
В группировку Гастона Орлеанского входили также коадъютор Поль де Гонди, герцог Бофор, маркиз Шатонеф, знаменитая интриганка герцогиня де Шеврез и другие.
Принц Конде, оказавший двору большие услуги в период парламентской Фронды, надеялся, что ему удастся оттеснить Мазарини на второй план и даже совсем отстранить его от дел. Для упрочения своего положения Конде даже попытался сблизиться с влиятельными аристократами-фрондерами — впрочем, без особого успеха.
Далеко не последнюю роль в провале этого плана сыграл кардинал Мазарини. «Ум его был обширен, трудолюбив, остер и исполнен коварства, характер гибок; даже можно сказать, что у него его вовсе не было и что в зависимости от своей выгоды он умел надевать на себя любую личину».
Первый министр вынужден был сделать вид, что идет на уступки принцу, чтобы удержать того от открытого выступления, которое могло быть поддержано армией. С этой целью Мазарини распускал слухи о своем желании отойти от государственных дел и покинуть королевство, щедро раздавал Конде и его родственникам пустые обещания, а сам тем временем готовил арест принца.
Чтобы разрушить его надежды на союз с группировкой Гонди, кардинал организовал 11 декабря покушение на Конде и обвинил в нем фрондеров; фрондеры в свою очередь решили, что это делается по соглашению между принцем и кардиналом. Взаимное недоверие между Конде и группировкой Гонди дошло до предела.
Кардинал не замедлил воспользоваться этим, и в начале января 1650 г. состоялось несколько тайных встреч коадъютора и других фрондеров с Мазарини и Анной Австрийской. Кардинал, добиваясь их согласия на арест Конде, предложил Гонди выхлопотать для коадъютора кардинальскую шапку и заплатить его долги. Удалось подкупить также Вандома, Бофора, Нуармутье, Гастона Орлеанского.
18 января 1650 г. принцев Конде и Конти, а также герцога Лонгвиля арестовали и поместили в Венсеннский замок. «Как мастерски накинули сеть: поймали разом льва, обезьяну и лисицу», — заметил по этому поводу Гастон Орлеанский. Оставшиеся на свободе сторонники принцев решили бороться за их освобождение. С января 1650 по февраль 1651 г. этот вопрос выдвинулся на первый план. Началась Фронда принцев.
Герцоги Ларошфуко и Буйонский, возглавившие группировку до освобождения Конде, старались добиться помощи провинций, чтобы начать гражданскую войну. На призыв аристократов откликнулось лишь небольшое число дворян, основную ставку герцоги делали на поддержку провинциальных парламентов, прежде всего Бордоского. Этот выбор не был случайным: фрондеров привлекло выгодное географическое положение Гиени, ее близость к Испании, от которой они надеялись получить помощь, а главное — почти несомненная возможность заручиться поддержкой жителей Бордо.
В августе 1649 г. в этом городе к руководству Парламентом пришли наиболее радикальные элементы буржуазии; «разногласия между господином герцогом д’Эперноном [губернатором провинции] и г-дами членами Парламента Бордо ... задевали и оскорбляли авторитет власти». Разумеется, всё это не могло не настораживать аристократов, но у них просто не было другого выхода. В конце мая — начале июня 1650 г. фрондеры вступили в Бордо.
Испанцы, готовые сделать всё для ослабления Франции, с которой по-прежнему находились в состоянии войны, передали фрондерам 220 тыс. ливров; недостаток средств восполнили деньгами из бордоской казны, а также суммами, взятыми в долг Ларошфуко, Буйоном и женой Конде. В результате удалось набрать около 3 тыс. пехотинцев и 700 или 800 всадников; несколько тысяч вооруженных бордоских горожан также готовы были сражаться. Армия короля, приступившая к осаде Бордо, насчитывала 8 тыс. пехоты и приблизительно 3 тыс. конницы.
Несмотря на то, что город был плохо готов к обороне, мужество его защитников и умелая организация обороны сыграли свою роль. «Двор хотел мира... С другой стороны, и Бордоский парламент, истомленный продолжительностью и опасностями осады, также высказался за мир».
Парижские фрондеры, узнав, что принцев собираются переправить в Гавр, подальше от Парижа, и опасаясь, как бы падение Бордо не укрепило еще больше позиции правительства, не захотели дожидаться исхода осады и послали к кардиналу своих представителей, чтобы те постарались добиться открытия мирных переговоров.
28 сентября 1650 г. был заключен мир. Освобождения принцев добиться не удалось. Попытка де Тюренна, одного из самых талантливых полководцев своего времени, двинуть испанскую армию на Париж окончилась неудачей: испанцы отказались рисковать, узнав, что принцев переместили в Гавр.
Парижская группировка не без оснований полагала, что кардинал, «упоенный собою вследствие усмирения ... провинции, желал одного ... увенчать свой триумф, покарав фрондеров».
Обещания, данные фрондерам (например, возведение Гонди в сан кардинала), выполнять не торопились.
Всё это повлекло за собой переговоры между парижскими фрондерами и сторонниками Конде. Однако группировка Конде не торопилась заключать этот союз; она пошла на него только после того, как безрезультатно закончились тайные встречи с Мазарини, которому герцог де Ларошфуко предложил решить, «что ему выгоднее: объединиться ли с Принцем, чтобы осилить [парижских] фрондеров, или увидеть, как Принц объединяется с фрондерами, чтобы осилить его самого».
Кардинал всё же не пошел на освобождение принцев, и Ларошфуко заключил союз с герцогом Орлеанским и его сторонниками. Такой союз представлял собой весьма внушительную силу.
С начала декабря 1650 г. Парижский парламент, по-прежнему желавший удаления Мазарини, начинает регулярно обращаться к королеве с требованиями освободить принцев. Надменный ответ королевы: «Это дело королевской власти», — только взбудоражил умы.
6 февраля 1651 г. Мазарини был вынужден покинуть Париж и удалиться в Сен-Жермен, откуда продолжал управлять делами государства. Парламент объявил Мазарини врагом Франции и народа и предписал ему покинуть королевство, что тот и вынужден был сделать, предварительно освободив принцев, которые 16 февраля прибыли в Париж.
Некоторые фрондеры сочли, что герцог Орлеанский и принц Конде допустили ошибку, позволив королеве сохранить власть: «Можно было парламентским постановлением передать регентство герцогу Орлеанскому и поручить ему ... управление государством». Но, может быть, Конде не решился вручить власть формальному главе парижской группировки, от которой принц не хотел зависеть.
Тем временем вслед за духовенством, которое собралось на свою ассамблею и выразило недовольство тем, что его возглавляет итальянец Мазарини, подняли головы и провинциальные дворяне. Их ассамблея заседала с 4 февраля по 25 марта 1651 г., объединив 700—800 депутатов, потребовавших созыва Генеральных штатов. Для дворянства Генеральные штаты и в середине XVII в. продолжали еще оставаться символом свободы и независимости от королевской власти.
Это требование не нравилось ни королеве, ни Парламенту, ни фрондирующим аристократам, в равной мере боявшимся влияния Генеральных штатов и добивавшимся роспуска ассамблеи.
Самороспуск собрания последовал после того, как Анна Австрийская согласилась назначить созыв Генеральных штатов на 1 октября 1651 г., полагая, что Людовик XIV, который достигнет совершеннолетия 5 сентября, отменит это распоряжение (так оно, впрочем, и случилось). Но Гонди считал, что у королевы была еще одна цель: заставить парламент поссориться с дворянством. Таким образом, и в отсутствие Мазарини регентша продолжала его политику, направленную на раскол оппозиции.
Анна Австрийская предложила Конде вступить в тайные переговоры, рассчитывая либо добиться поддержки принца и тем самым обеспечить возвращение кардинала, либо снова навлечь на аристократа подозрения группировки коадъютора. Принцу были обещаны губернаторства для него и его брата Конти, денежные награды для его сторонников и т.п.
Одновременно королева пыталась вести переговоры с другой группировкой, поставив Гонди в известность о своих встречах с Конде. Коадъютор уверяет, что от переговоров он тогда отказался.
Чтобы объединиться с парламентом, напуганным недавними ассамблеями, королева 3 апреля отстранила от должности хранителя государственной печати де Шатонефа, убежденного фрондера из парижской группировки, заменив его первым президентом Парламента Матье Моле. Это событие привело в ярость фрондеров, которые «немедленно занялись обсуждением вопроса о том, отправиться ли немедленно во Дворец правосудия [где заседал парламент] и силою отобрать печать у первого президента — или сначала поднять народ, дабы он поддержал это насилие».
Конде решительно воспротивился этому, что еще больше способствовало охлаждению отношений между группировками. Переговоры Конде с королевой зашли в тупик; принц всё меньше доверял ей и опасался очередного ареста. В то же время Анне Австрийской удалось заключить с коадъютором новый союз, основой которого было нежелание обеих сторон допустить к власти группировку Конде. Гражданская война становилась почти неизбежной.
И двор, и фрондеры в этих условиях старались заручиться поддержкой Парижского парламента, что, конечно, способствовало укреплению его влияния на ход Фронды. После того как в парламенте был зачитан королевский указ, обвинявший Конде в государственной измене и связях с испанцами, принц, явившись в парламент, отклонил эти обвинения. Он был, кстати, убежден, что указ подготовил Гонди.
Принц и коадъютор открыто проявляли враждебность друг к другу. Подобные действия как нельзя больше соответствовали интересам королевы, которая надеялась отомстить тому и другому их же собственными стараниями. 21 августа дело дошло до открытого столкновения между группировками в Парламенте; по словам Конде, «Париж едва не спалили. То-то порадовался бы иллюминации кардинал Мазарини! И зажечь ее собирались два его самых заклятых врага».
К сентябрю разрыв принца с двором стал свершившимся фактом. На решение Конде начать войну повлияло и обещание испанцев оказать ему помощь. 6 ноября 1651 г. между принцем Конде и испанским королем Филиппом IV был подписан Мадридский договор.
Принцу Конти и герцогу де Немуру Конде вручил деньги на проведение набора войск; интенданту правосудия де Винею отдал распоряжение начать обложение подушной податью Берри и Бурбонне. 22 сентября принц вместе с присоединившейся к нему знатью прибыл в Бордо, где был благожелательно встречен жителями. Завладев всей находящейся в городе королевской казной, Конде и эти деньги употребил на проведение воинских наборов.
Итак, всё вело к развязыванию войны, снова принесшей французскому народу неисчислимые бедствия. Войска принцев и королевские вооруженные силы, призванная правительством после заключения Вестфальского мира германская императорская армия, а также особые реквизиционные отряды, рыскавшие по Франции, действительно отняли у крестьян всё — вплоть до последней тряпки, не говоря уже о хлебе, которым спекулировали все, от солдат до принца Конде и Мазарини.
По свидетельству современника, в результате войны «опустошение дошло до такой крайней степени, что большинство оставшегося населения не только было доведено до необходимости питаться полусгнившей падалью, но затем и само стало пищей хищных зверей, — повсюду видели, как голодные волки разрывали и пожирали женщин и детей даже посреди дня и на глазах у всех».
Военные действия велись с переменным успехом, но в целом — не в пользу принца. Ободренная этим королева пожелала возвратить Мазарини из Кёльна, и в конце 1651 г. снова наметилось сближение парижских и бордоских фрондеров. Парижский парламент выносил постановления, запрещавшие Мазарини возвращение во Францию, но не предпринимал никаких действенных мер. 11—12 января 1652 г. в Парламенте рассматривали заявление принца Конде, предложившего свои услуги в борьбе против общего врага — Мазарини. Услуги были приняты.
В начале 1652 г. армия фрондеров потерпела ряд неудач. Нарастало недовольство горожан, измученных тяготами войны. Об этом свидетельствует мятеж в Ажане, жители которого потребовали удаления из города войск Конде. Народ вооружился; все улицы были перегорожены баррикадами. Расправиться с горожанами принц побоялся — это подняло бы против него всю провинцию. Отступить с соблюдением внешней благопристойности помог Конде только договор с городской верхушкой.
Тогда же принц получил известие о том, что Фландрская армия, состоявшая из войск Конде и из испанских полков, 20 февраля покинула Фландрию и соединилась с войсками герцога Орлеанского под командованием Бофора. Фландрской армией командовал герцог де Немур — неудачная замена Тюренна, поддерживавшего теперь королеву.
Положение внушало значительную озабоченность: нелады между обоими командующими достигли опасного уровня, а сил каждого из них по отдельности не хватало на то, чтобы противостоять королевской армии во главе с Тюренном и маршалом Окенкуром.
Конде и герцог Орлеанский тоже не могли согласовать свои действия. «Приказания, отданные принцем герцогу Немуру, предписывали тому ... двинуться к Гиени. Герцог Бофор получал совершенно противоположные приказания от герцога Орлеанского, который не мог согласиться на уход армии из-под Парижа и опасался, как бы народ и Парламент не изменили своего настроения, увидев, что армия господина де Немура идет в Гиень, тогда как королевская остается у них под боком».
Значительно осложнилось в это время для знати и положение в Бордо. В тамошнем Парламенте выделилась поддерживаемая частью горожан радикальная группа, представители которой «случайно несколько раз собрались в месте ... прозываемом Орме, каковое название в дальнейшем за нею и удержалось».
Требования ормистов были близки к идеям левеллеров. Ормисты развивали антимонархические взгляды; есть ли сейчас в Европе хоть один король, восклицали они, который не осуществлял бы свою власть над бедными, как тиран и хищный зверь?
Получили ли французские короли власть путем соглашения с народом, которое они затем нарушили в своих интересах, или путем завоевания, — в обоих случаях монархи должны быть низвергнуты, рабство уничтожено, естественная свобода всех людей восстановлена.
«Крестьянин так же свободен, как и государь, ибо он не появляется на свет ни с сабо на ногах, ни с седлом на спине, как и ребенок короля не появляется с золотой короной на голове».
Ормисты подробно разработали принципы нового правления. Франция станет демократической республикой во главе с парламентом, ежегодно переизбираемым всеми гражданами, достигшими 21 года, за исключением слуг, нищих и врагов республики. Провозглашаются равенство всех перед единым законом, полная веротерпимость, полная отмена любых привилегий, полная свобода торговли, полная реформа судебного дела, введение налогового обложения всех, исключая бедняков.
Вот эту-то партию, надо полагать, не зная всё же в деталях ее программу, и попытались использовать для увеличения своего влияния в Бордо герцогиня де Лонгвиль и принц Конти, но подчинить себе ормистов им не удалось: плебс вышел из-под контроля заигрывавших с ним аристократов.
В июле 1652 г. ормисты оттеснили на второй план Бордоский парламент и установили свое фактическое господство в Бордо. Город был превращен в своеобразную демократическую республику, которая вступила даже в переговоры с левеллерами. Сторонники Конде вынуждены были примириться со сложившимся положением, чтобы сохранить хотя бы относительное единство антимазаринистских сил.
Но вернемся к событиям конца марта 1652 г. Грызня между Немуром и Бофором заставила Конде выехать в армию, которую те вели к верной гибели.
Заставив в сражении при Блено 7 апреля отступить армию Тюренна и удовлетворившись этой сомнительной победой, Конде 11 апреля приехал в Париж. Парламент принял его достаточно сдержанно: Конде подозревали в связях с Кромвелем; и действительно, с начала 1652 г. эмиссары принцев и особые депутации настойчиво и безрезультатно добивались от английского парламента посылки войск на помощь Бордо. Кроме того, парижане обвиняли Конде в том, что он раздает французские земли своим иностранным союзникам.
Прибавив себе веса сражением при Блено, Конде попытался вести переговоры с двором, требуя:
1) удаления вновь
вернувшегося во Францию Мазарини;
2) предоставления Гастону Орлеанскому и
Конде полномочий на заключение мира с Испанией;
3) учреждения Непременного совета при короле;
4) управления финансами государства
посредством Совета;
5) дарования Гиени снижения податей и
удовлетворения требований магистрата Бордо;
6) различных пожалований фрондерской
верхушке — губернаторств, денег, титулов.
Гастон Орлеанский также вел с двором тайные переговоры.
Кардинал между тем выигрывал время, удерживая принца в Париже, тогда как королевские войска одерживали победы в Гиени.
Убедившись в бесплодности переговоров, принц наконец решил поставить на карту всё. Теснимый королевской армией, он двинул свои войска к Парижу, где в Сент-Антуанском предместье 2 июля вступил в сражение с Тюренном. Сент-Антуанские ворота оказались запертыми, а герцог Орлеанский не дал никакого распоряжения об оказании помощи Конде. Только благодаря поддержке горожан Конде удалось одержать победу, понеся при этом значительные потери.
Положение в Париже осложнялось. Столица была осаждена войсками короля. Народ голодал. В 1652 г. несколько тысяч горожан умерли от голода. Нищета была так велика, что Конде пришлось поставить вопрос о помощи голодающим на одном из заседаний Парламента.
Недовольство парижан 4 июля вылилось в стихийный бунт, кровавую резню в ратуше, жертвами которой стали парламентские и муниципальные должностные лица, которых плебс обвинял в сговоре с Мазарини. Впрочем, Ларошфуко полагает, что бунт был организован Бофором, Конде и Гастоном Орлеанским, чтобы запугать и полностью подчинить себе Парламент.
Конде быстро сумел навести порядок. Был назначен новый состав муниципалитета. Генеральным наместником государства и «блюстителем французской короны» провозгласили Гастона Орлеанского (король считался пленником кардинала). Комендантом Парижа был назначен герцог Бофор.
27 июня, «дабы принимать окончательные решения обо всем, касающемся войны и поддержания общественного порядка», был учрежден Совет, куда вошли Гастон Орлеанский, Конде, канцлер, принцы, герцоги и пэры, маршалы Франции и другие лидеры фрондеров. На заседаниях Совета должны были присутствовать два парламентских президента и купеческий старшина Парижа.
Таким образом, власть в столице на некоторое время захватила аристократическая верхушка. Совет, однако, только усилил беспорядки из-за непрерывной борьбы за преобладающее влияние в правительстве. Парижане жестоко разочаровались в своих руководителях. Фронда принцев агонизировала.
Дело довершила новая дипломатическая хитрость Мазарини, который 19 августа снова покинул Францию, что дало фрондерам повод для начала переговоров с двором. Королевскими декларациями Парижу была дарована амнистия, а виднейшим фрондерам приказано было покинуть столицу. Поль де Гонди, ставший в 1652 г. кардиналом де Рецем, был арестован по настоянию Мазарини, утверждавшего, что «покой и кардинал де Рец — вещи несовместные».
21 октября король и королева торжественно вступили в Париж, а 3 февраля 1653 г. вернулся Мазарини. В августе 1653 г. был подавлен последний очаг сопротивления — в Бордо. Парламентской и дворянской Фронде пришел конец.
Попытка буржуазии, главным образом чиновников и финансистов, усилить свое влияние не удалась. С политическим господством аристократии было покончено навсегда; дело, начатое Ришелье, завершил Мазарини, подавивший последнее выступление дворянской верхушки против абсолютизма.
Тем не менее многие требования принцев правительству пришлось принять. Программа Фронды стала программой правления Людовика XIV, который после смерти Мазарини в 1661 г. заявил, что «сам будет своим первым министром». Монарх стремился уменьшить права и влияние бюрократии, ограничить доходы финансистов, перенести государственное обложение на торговлю и промышленность.
Осуществление этих требований в конечном счете породило тенденции, разрушительные для Французского дворянского государства.