Внутри крестьянского двора кустарным способом производили и одежду, и обувь, и нехитрую мебель, и домашнюю утварь. Да и что оставалось делать? Сельская торговля не отличалась изобилием и была лишь дополнением к полунатуральному крестьянскому хозяйству. Если крестьянин шел в сельскую лавку, то не за хлебом и мясом. Он покупал там то, что не мог произвести сам: соль, спички, мыло, керосин, ситец. Конечно, кустарное домашнее производство не отличалось высоким качеством и определяло низкий уровень жизни в деревне.

Продовольственная лавка закрытого рабочего кооператива. 1930 г.

Развивавшееся крестьянское хозяйство являлось и залогом благополучия города. Рынок, который существовал в каждом городе и местечке, был главным источником снабжения горожан. Товарная продукция поступала от зажиточных и середняков, которые либо продавали ее заготовителям (частным, государственным и кооперативным), либо торговали сами. За годы нэпа на основе крестьянской торговли сложилась сложная система связей, составлявших межрайонный товарооборот. Именно благодаря крестьянскому хозяйству и крестьянскому рынку в период нэпа в России не было проблем с продовольствием.

Частник участвовал и в производстве товаров. К концу нэпа на его долю приходилась пятая часть валовой продукции промышленности. Особенно велика была роль частника в так называемых национальных районах и в русской провинции. Сферой действия частного капитала в значительной мере являлась и кустарная промышленность, которая объединяла более половины всех рабочих и производила треть валовой индустриальной продукции.

Кустарная промышленность в значительной мере сохраняла черты рассеянной мануфактуры дореволюционной России: кустари работали на дому, предприниматель же объезжал их, снабжал сырьем, полуфабрикатами, а затем забирал и сбывал готовую продукцию.

Доля кооперированных кустарей, которые получали сырье от государства и сбывали свою продукцию через государственную торговлю и потребительскую кооперацию, была незначительной. Да и под вывеской кооперативов скрывалось немало предприятий, где на самом деле хозяйничал частный собственник.

Особенно важную роль в период нэпа частник играл в торговле. На частную патентованную торговлю приходилась только четверть розничного товарооборота страны (без рыночной крестьянской торговли). Однако это не отражало действительной роли частного торговца в снабжении населения. Из 551,6 тыс. предприятий розничной торговли, работавших в 1927 г., на долю частника приходилось 410,7 тыс. — около 75 %.

В отличие от государственной и кооперативной торговли, сконцентрированной в магазинах крупных промышленных центров, частная торговля была мелкой. Она велась в многочисленных ларьках, палатках и вразнос по всей стране. Частник забирался в уголки, где не было государственных и кооперативных магазинов, быстро приспосабливался к рыночной конъюнктуре.

Частная торговля отличалась высокой оборачиваемостью средств. Через частную торговую сеть нередко продавалась и продукция государственных предприятий. Личная выгода была главным мотивом в деятельности частника, но именно она обеспечивала быстроту передвижения, эффективность, высокую сохранность товаров. За несколько лет нэпа благодаря развитию частной торговли удалось наладить снабжение населения товарами первой необходимости.

Роль рынка в снабжении населения особенно очевидна на фоне слабого развития государственной промышленности. Уровень ее развития определялся наследством, которое досталось советской власти от царского времени.

Обувную, трикотажную, швейную отрасли представляли мелкие кустарные мастерские с большой долей ручного труда. Наиболее развитой была текстильная промышленность, которая работала на импортном оборудовании (к концу 1920-х гг. сильно изношенном) и в значительной степени на импортном сырье.

Основным товаром в ассортименте текстильной промышленности были хлопчатобумажные ткани. Но даже наиболее развитая отрасль производила в конце 1920-х гг. на человека в год всего лишь 12 м хлопчатобумажных тканей. Выпуск другой продукции был еще более ничтожным. На душу населения в год в стране производилось 80 см шерстяных тканей, 0,4 пары кожаной обуви (меньше, чем полботинка на человека), один носок или чулок, а также одна пара белья на 20 человек.

Российская пищевая промышленность также традиционно была представлена мелкими и кустарными предприятиями. В этой отрасли преобладали мельницы, крупорушки, маслобойки, пекарни, кондитерские, колбасные мастерские, бойни, где ручным способом забивали скот. Создание пищевой индустрии в годы нэпа только началось. В 1925 г. построили первый хлебозавод. В 1927 г. началось строительство первых мясокомбинатов.

Даже к концу нэпа пищевая промышленность выпускала продукции меньше, чем перед первой мировой войной. В конце 1920-х гг. на человека в год производилось около 5 кг мяса и рыбы, 8 кг сахара, 12 кг молочных продуктов, полкилограмма животного и 3 л растительного масла, менее одной банки консервов.

До революции ассортимент пищевой промышленности не превышал ста наименований, в 1920-е гг. разнообразия было и того меньше. Треть ассортимента приходилась на продукты первой необходимости: муку, крупу, мясные изделия.

Не только государственное промышленное производство товаров потребления, но и государственная торговля была развита слабо. Государственные торги в период нэпа создавались в окраинных районах и занимались в основном сбытом продукции местной несиндицированной промышленности и кустарей. Государственные магазины в крупных городах специализировались на продаже винно-водочных изделий, мехов, товаров производственно-технического назначения, книг. Ассортимент государственной торговли не включал товары первой необходимости.

Для снабжения населения в 1920-е гг. государство использовало кооперативную торговлю, фактически превратив ее в канал государственного снабжения. В соответствии с договорами между потребительскими кооперативами и промышленными синдикатами продукция с фабрик и складов шла в магазины, палатки и ларьки потребительских обществ. Через кооперацию продавалось около 80 % продукции государственной промышленности.

Вместе с государственными торгами кооперативная торговля обеспечивала три четверти товарооборота. Однако в ее распоряжении была только четверть торговой сети, что свидетельствует о концентрации кооперативной торговли в промышленных центрах.

Анализ механизма снабжения населения в период нэпа позволяет сделать несколько выводов. Рынок и частник (крестьянин, заготовитель, промышленник, торговец) играли здесь главную роль. Уберите из нарисованной картины крестьянское самообеспечение, местный крестьянский рынок, частное производство и торговлю. Что останется? Слаборазвитая казенная промышленность, неспособная обеспечить минимальные потребности населения, скудная торговая сеть государственной торговли и кооперации (сосредоточенная, как уже отмечалось, в промышленных центрах).

Развал частного сектора грозил катастрофой. Случись это, государство должно было бы снабжать десятки миллионов потребителей, которые до того обеспечивали себя сами. Опасность усугублялась тем, что в соответствии с планами руководства страны создание государственной легкой и пищевой индустрии отнюдь не являлось ближайшей перспективой. Приступить к их развитию Политбюро ЦК ВКП(б) планировало только после создания отечественной машиностроительной и сырьевой базы; однако и тогда приоритетное внимание предполагалось уделять тяжелой и военной промышленности.

Интересы потребителя требовали расширения частного и государственного производства товаров народного потребления и торговли. В этом они приходили в противоречие с планами коммунистического руководства, которое в конце 1920-х гг. приняло решение о форсированном развитии тяжелой и военной промышленности.

Индустриализация в СССР была проведена силами государства в рамках плановой централизованной экономики. Частный сектор периода нэпа при этом был разрушен.

В выборе путей и методов индустриализации сыграла роль идеология — большевистское неприятие рынка и частной собственности. В росте частного сектора большевики видели угрозу «реставрации капитализма».

Существовали и другие обстоятельства. Использование рынка и частного капитала в интересах индустриализации представлялось (и являлось) сложной, кропотливой работой. Сталинское Политбюро, однако, стремилось провести индустриализацию в кратчайшие сроки, ожидая скорой войны. Оно не хотело возиться с частником, который, конкурируя с государством, отвлекал ресурсы от индустриальных отраслей, извлекая выгоды из экономических просчетов и неудач государства. Куда проще было бы просто убрать этого конкурента из экономики, сконцентрировать ресурсы в руках государства и направить их на развитие тяжелой и военной промышленности. Что и сделали, ввергнув страну в кризис.

Следует, однако, сказать, что, хотя кризис стал результатом политики Политбюро, в развале рынка оно действовало безо всякого плана, ситуативно. Более того, Политбюро действовало вопреки принятому плану.

В 1932 г. в закрытом рабочем кооперативе по карточкам можно было получить мясо

В соответствии с решениями XV съезда ВКП(б), на котором обсуждался первый пятилетний план, вытеснение частника должно было идти постепенно, «в меру возможностей обобществленного сектора, так, чтобы не образовывалась брешь в товаропроводящей сети и не возникли перебои в снабжении рынка». Рынок, хотя и в сильно урезанном виде, должен был существовать на протяжении всей первой пятилетки.

Планировалось, что к 1933 г. частник будет выпускать около 8 % промышленной продукции и обеспечивать 9 % розничной торговли. Планировалось сохранить и индивидуальное крестьянское хозяйство. Только пятая часть крестьянских дворов должна была быть коллективизирована к концу первой пятилетки.

В действительности же уже в начале 1930-х гг. с легальным частным производством в городе и патентованной торговлей в основном покончили. Остались осколки легального рынка и империя рынка черного. К концу первой пятилетки большевики коллективизировали более 60 % крестьянских хозяйств.

Действиями Политбюро руководил не план, а логика начавшейся форсированной индустриализации. Пытаясь поддержать ее высокие темпы, руководство страны стремилось монополизировать продовольственный фонд и перераспределять его в индустриальных интересах. Именно этим объясняется, что партийные съезды, пленумы, комиссии принимали решения о реанимации рынка, но практика форсированной индустриализации вела к огосударствлению и централизации, а значит, к ограничению товарных отношений.

Как не было у Политбюро плана развала рынка, так не существовало и плана мероприятий на случай кризиса. Сталин обратил серьезное внимание на кризис только в 1930 г., когда недостаток продовольствия стал сказываться на промышленном производстве. Решения, долженствующие способствовать преодолению последствий кризиса и нормализации снабжения, принимались в Политбюро ситуативно, под давлением конкретных обстоятельств. Это хорошо видно на примере введения всесоюзной карточной системы.

Дело в том, что государственное снабжение работало принципиально иначе, чем частная торговля. Частник подчинялся законам рынка — продавать там, где есть спрос, и всем, у кого есть деньги. Государство же использовало целевое распределение товарных фондов. Значительная часть товаров при этом вообще не попадала в торговлю, а шла на так называемое внерыночное потребление — обеспечение государственных учреждений, промышленную переработку, изготовление спецодежды, снабжение заключенных, создание неприкосновенных запасов и прочее. Много товаров требовала и армия.

По мере огосударствления экономики быстро росло внерыночное потребление. Из оставшейся товарной продукции значительная часть шла на экспорт, что также было фактором обострения товарного дефицита на внутреннем рынке. В период нэпа СССР проводил сдержанный внешнеторговый курс; с началом же индустриализации экспорт продовольствия стал быстро расти, став одним из основных источников валютного финансирования промышленности.

Только то, что оставалось после обеспечения внерыночного потребления и экспорта, поступало в торговлю. Но и там продолжал действовать принцип целевого распределения товаров.

Снабжение того или иного региона зависело не от численности населения, его покупательных возможностей и платежеспособного спроса, а от важности территории в выполнении хозяйственного плана. Внутри региона товар в первую очередь шел на снабжение «плановых централизованных потребителей», т.е. занятых в промышленном производстве, а остальным доставались остатки. Иерархия государственного снабжения также являлась фактором обострения товарного дефицита.

Товарный дефицит на внутреннем рынке порождали не только принципы распределения, но и его механизм. Частник периода нэпа был сам себе и директор, и плановик, и продавец, и бухгалтер. Обычно он распоряжался небольшими партиями товаров, не зависел от бюрократии, лично следил за сохранностью товара и его передвижением.

В плановой экономике частника-собственника заменили обезличенные государственные ведомства — Наркомторг/Наркомснаб и их местные органы. Они распределяли внушительные товарные фонды (продукция государственной промышленности, кооперированных кустарей, совхозов, заготовки), пытаясь сделать невозможное: из единого центра руководить весьма сложными экономическими процессами. Ведь нужно было забрать у производителя продукцию, перевезти ее, сохранить, переработать, а затем вновь развезти потребителям — и всё это в огромной стране со слабо развитой инфраструктурой.

Например, кооперация по государственным заданиям закупала у крестьян масло, мясо, яйца и другие продукты, затем сдавала их объединениям Наркомснаба с тем, чтобы потом Наркомснаб вернул всё это потребительской кооперации для продажи населению. По мере развития планового хозяйства государство увеличивало товарные фонды, находившиеся в распоряжении властей, стремясь к полному охвату производимой в стране продукции.

С развитием планирования стали централизованно определяться не только общие показатели (величина товарного фонда, его деление на рыночный и внерыночный, на городской и сельский), но и распределение товаров между торгующими системами, районами и группами потребителей — вплоть до отдельных предприятий. Практическое осуществление столь дробного распределения представляло собой неразрешимую задачу.

Государство пыталось распределять товарные фонды, планируя торговлю. Был создан огромный дорогостоящий бюрократический аппарат, включавший тысячи людей. Наркомторг/Наркомснаб получал данные о производстве товаров от промышленных наркоматов и Центросоюза и на их основе составлял торговые планы (месячные, квартальные, годовые, пятилетние). План затем рассматривался в правительственных органах (высшей инстанцией являлось Политбюро) и после утверждения рассылался объединениям промышленности и Центросоюза, которые начинали отгрузку товаров торговым организациям.

В заводской столовой Самары. 1932 г.

Многоступенчатое и детальное планирование на деле являлось тормозом снабжения. Даже после утверждения планов их неоднократно пересматривали, изменяли; повторялась процедура утверждения и рассылки на места. Бумажки ходили по инстанциям, продукция же портилась на железнодорожных станциях, в плохо оборудованных хранилищах, а то и просто под открытым небом. Торговые организации, не дождавшись плана, нередко работали на свой страх и риск.

План не только запаздывал, но зачастую являлся фикцией: распределялись несуществующие фонды. Так, Наркомторг/Наркомснаб составлял торговый план, исходя из того, что промышленность выполнит производственные задания на 100 %; такое случалось, однако, весьма редко. В самом аппарате Наркомторга/Наркомснаба правая рука не знала, что делает левая. Не координировалась работа секторов планирования и снабжения. Точного количества едоков, которым полагалось государственное снабжение, не знал никто.

Ни один из планов торговли выполнен не был. Причины этого не сводились к бюрократизму и хаосу. Как показывают исследования, планирование в 1930-е гг. являлось инструментом мобилизации экономики, методом подстегивания, а не сбалансированного социально-экономического развития. План призывал к нереальному, чтобы добиться большего. В составлении планов доминировали политики, а не ученые-экономисты. Планирование первой пятилетки отличалось особым экстремизмом .

Громоздкая, неповоротливая машина централизованного распределения делала быстрое маневрирование фондами невозможным. Торговля страдала от хронических перебоев и неразберихи. Товар нередко перевозился и отгружался лишь ради выполнения бумажных предписаний: картофель шел через всю страну из Западной области в Закавказье; в болотистые районы лесозаготовок и сплава посылались летние футболки, купальные костюмы, детские летние костюмчики, тонкие женские чулки и фильдеперсовые носки; сандалии и майки поступали в торговлю в декабре, а ватные пальто и телогрейки — в мае. Фабрики отгружали продукцию без сортировки прямо из-под станка; в результате районы получали платья только одного размера или большую партию галош только на левую ногу.

Поскольку производство двигал не спрос, а план, самые необходимые товары неожиданно исчезали из продажи: либо промышленности было невыгодно их производить, либо кто-то забывал их поставить в план. Централизованное распределение определяло такие явления, как исчезновение дешевых товаров (план определялся в ценовом выражении), выпуск необычайно толстого печенья (план определялся в тоннаже), замещение в производстве трудоемких товаров теми, которые легче производить.

В отсутствие конкуренции, материальных стимулов к труду и всеядности покупателя брак в производстве товаров достигал огромных размеров. Централизация формировала иждивенческие настроения на местах: вместо того чтобы наладить в регионе местное производство необходимых товаров, руководители ждали, пока «спустят план и выделят фонды». Всё это были факторы обострения товарного дефицита, органически присущего централизованному распределению.

В системе централизованного распределения потери были гораздо большими, чем в частной торговле. Хотя в органах государственного снабжения было немало людей, которые работали на совесть, в целом система представляла собой гигантскую обезличенную машину. Отсутствовал реальный собственник. В условиях массовых и длительных перевозок, плохой работы транспорта, недостатка и плохого оснащения хранилищ, складов оказывались неизбежными фантастические потери.

Нередко вместо нескольких дней товар шел к месту назначения месяцами; продукты выбрасывались на свалку вагонами; на бойни поступали павшие в пути и больные животные; в одежде и обуви заводились мыши. В таких условиях были неизбежны и хищения. Всё это объясняет, почему, несмотря на концентрацию в распоряжении государственных ведомств огромного товарного фонда, они не справлялись со снабжением населения.

А вот другой эпизод — уже из истории государственной торговли начала 1930-х гг. На Днепропетровском хлебозаводе лаборант поставил в тесто термометр и ушел, забыв его вынуть. Термометр разбился, кусочки стекла и ртути попали в тесто, из которого тем не менее испекли хлеб. На ковриги были наклеены записки: соблюдать осторожность, разрезая хлеб на пайки.

Централизованное распределение, составлявшее суть государственной торговли, являлось детищем не только политэкономических идеалов большевиков, но и конкретной ситуации, характеризовавшейся перераспределением средств в условиях их острого недостатка. Будучи в определенной степени порождением дефицита, централизованное распределение становилось и его генератором.

Не только индустриальные приоритеты (тяжелая промышленность — в первую очередь, а производство товаров потребления — как получится) создавали товарный дефицит. Не только невыполнение планов промышленного производства (из-за слабых материальных стимулов к труду) ухудшало положение на потребительском рынке. Воспроизводство и обострение дефицита было заложено в самой природе централизованного распределения; перебои, кризисы в торговле становились хроническими.