Моление царя Ивана Грозного. По летописной миниатюре XVI в.
Рядом с царем изображены его сыновья Иван и Федор

Как лучше познакомить старшеклассников с реалиями эпохи Ивана Грозного?

Очевидно, что обилие материала облегчает задачу, расширяя возможности выбора конкретных проблем для изучения и осмысления.

Однако существование многочисленных, разноречивых и порой сложных для истолкования текстов создает и известные сложности. Прежде всего, мы не могли предложить ребятам изучение какой-либо концептуально значимой для истории XVI века темы, не отказываясь от некоторых принципов исторического исследования (а работу старшеклассников, на наш взгляд, нужно организовывать на основе таких принципов).

Понятно, что анализировать весь комплекс источников, касающихся опричнины, реформ Избранной рады или внешней политики Ивана Грозного, — труд для школьников явно неподъемный.

Именно поэтому мы решили выбрать из истории царствования Ивана Васильевича лишь один яркий эпизод, который был бы, во-первых, хорошо известен, во-вторых, содержал бы некоторые загадки, в-третьих, достаточно полно описывался бы в литературе.

Вряд ли можно сомневаться, что перечисленным выше условиям как нельзя лучше отвечает история смерти наследника российского престола, Ивана Ивановича. Именно этим событиям мы посвятили нашу разработку, условно названную «Иван Грозный и сын его Иван», которую мы предлагаем вниманию читателей.

Собранные нами материалы можно сгруппировать в три раздела.

В первом собраны:

— исторические источники, относящиеся к изучаемому событию;
— краткие комментарии;
— вопросы, на которые следует ответить сначала самому преподавателю истории, а затем и его ученикам.

Эти материалы вопроизводятся ниже.

Во второй раздел мы включили описания тех же событий в трудах историков. Сравнивая эти тексты с материалами первого раздела, мы вместе с нашими учениками старались проникнуть в творческую лабораторию того или иного исследователя, определить, как его концептуальные воззрения повлияли на отбор и интерпретацию источников.

Здесь также не обойдется без комментариев и вопросов, которые мы формулируем, пытаясь одновременно рассказать о тех изменениях, которые претерпела трактовка личности и деятельности Ивана Грозного в разные времена.

Третью часть разработки составили художественные описания смерти царевича Ивана Ивановича. По ним можно не только проследить зависимость искусства от исторической мысли, но и понять, как соотносятся научный и художественный пути познания прошлого.

Разумеется, использовать в преподавании все приводимые нами материалы из второго и третьего разделов вовсе не обязательно; учитель может выбрать те из них, которые покажутся ему наиболее подходящими для решения конкретных учебных задач в конкретном классе.

Во всяком случае, как нам представляется, изучению материалов должна предшествовать краткая историческая справка.

В ноябре 1581 г. в Александровой слободе умер наследник российского престола, сын Ивана Грозного, царевич Иван.

Велик соблазн выстроить схему (красивую, но, разумеется, весьма произвольную) развития отечественной истории в том случае, если бы молодой великий князь остался в живых. Не пресеклась бы, как это случилось в 1598 г. со смертью Федора Иоанновича, династия Рюриковичей; не наступила бы катастрофа Смуты; страна избежала бы огромных потрясений и потерь...

Впрочем, сослагательное наклонение свойственно скорее футурологии, нежели науке о прошлом, так что мы ограничимся лишь тем, что напомним, какие события предшествовали трагедии в Александровой слободе.

В 1576 г. в Польше заканчивается бескоролевье, начавшееся в 1572 г. со смертью Сигизмунда II Августа и продолжившееся в 1574 году в связи с бегством Генриха Анжуйского во Францию.

С 1572 г. Речь Посполитая, занятая выборами короля, не могла вести активную внешнюю политику. Уже тогда на это место прочили младшего сына русского царя — Федора Иоанновича. Предполагалось, что обрадованный таким выбором отец отдаст Федору некоторые земли и города: Смоленск, недавно приобретенный русскими Полоцк, Усвят и т.д. Грозный же предлагал объединить оба (или три, если считать Литву) государства под своей властью, сделав монархию наследственной, как в Московской Руси, а не выборной, как в Речи Посполитой.

В то же время царь предлагал литовцам себя или своего сына в качестве великого князя. Если бы этот проект осуществился, то Литва (с Киевом и другими древнерусскими городами) отделилась бы от Польши и фактически присоединилась бы к России.

Окончательно запутывая ситуацию, Иван Васильевич одновременно поддерживал кандидатуру сына императора Максимилиана II — Эрнста. Взамен царь ожидал от императора признания прав России на Ливонию. Предполагалось также, что Эрнст, став польским королем, выступит в союзе с Грозным против Швеции.

Переговоры с Империей, впрочем, оказались безрезультатными, так как потенциальный польский король — Эрнст — понимал, что начинать правление с уступки земель собственной страны — значит навсегда поссориться со шляхтой, что в Польше было равносильно самоубийству.

В результате на польский престол были избраны явно невыгодные для России персонажи: в 1574 г. — французский принц Генрих Анжуйский, вскоре возвратившийся на родину, а в 1576 г. — семиградский князь Стефан Баторий, удачливый полководец и талантливый государственный деятель.

Почти одновременно, в августе 1576, Иван Грозный закончил один из самых своих странных политических экспериментов: с великокняжеского московского престола сводят татарского князя Симеона Бекбулатовича. Царь из древней династии Рюриковичей возвращает себе и формальную полноту власти.

В течение следующих трех лет Баторий совершает три успешных похода против России, захватывая Полоцк, Великие Луки и Остров. В 1581 г. он начинает осаду Пскова.

Приблизительно в это же время шведские войска берут Нарву и занимают всё побережье Финского залива, сведя к нулю прежние достижения России в Ливонской войне.

В этой обстановке Грозный начинает очередной раунд переговоров с Польшей, пытаясь спасти хотя бы часть своих территориальных приобретений.

Продолжаются и переговоры с Англией: царь нащупывает возможности династического союза с этой державой, собираясь жениться на какой-нибудь родственнице королевы Елизаветы. Впоследствии эта тема развивается в виде проекта, по которому Грозному должно было быть обеспечено политическое убежище в Британии — на случай государственного переворота в России.

Всё это, впрочем, не помешало Ивану IV осенью 1580 г. сыграть то ли шестую, то ли седьмую (можно считать по-разному, основываясь на тех или иных формальных признаках) свадьбу — с Марией Нагой. Несколько позже женится — в третий раз — и царевич Иван Иванович.

Такова была ситуация, в которой Россия лишилась наследника престола, охарактеризовав которую мы можем обратиться к историческим источникам.

В Московском летописце под 5590 годом от сотворения мира, который начался на Руси в сентябре 1581 г., читаем (здесь и далее источники этого типа цитируются по Полному собранию русских летописей):

И в том году преставися царевич Иван Иванович всеа Руси, а был женат тремя браки: 1 — царица Евдокея Богданова дочь Юрьевича Сабурова, пострижена в Покровском монастыре, во иноцех Александра; 2 — царица Феодосия Михайлова дочь Соловова, с Рязани, пострижена на Белоозере, во иноцех Парасковия; 3 — царица Елена Иванова дочь Васильевича Шереметева, после царевича пострижена в Новом монастыре, во иноцех Леонида, и государь дал ей в вотчину город Лух да волость Ставрову...

Царевич Иван преставися в совершении возраста...

Московскому летоисцу вторит Пискаревский летописец:

О смерти царевича Ивана Ивановича в 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день. За грехи крестиянския начало пременение царскому роду, а Русской земле на погибель конечную: преставление царевича Ивана Ивановича в слободе Александрове. А брат его, государь наш Федор Иванович, бездетен был. А положен в Архангеле в приделе у стены, а возле его — отец его, царь Иван, а возле царя Ивана — царь Федор. А жен у него было три: 1 — Богданова дочь Сабурова; 2 — Михайлова дочь Тимофеева рязанца; 3 — Иванова дочь Меньшого Шереметева, царица Леонида.

Сравнивая эти два известия, мы вместе с учениками вправе и должны задаться вопросом:

Нетрудно видеть, что текст Пискаревского летописца содержит сведения значительно более поздние, чем относящиеся к году смерти царевича Ивана. Автору этого источника известны даты смерти и место захоронения Ивана Грозного (1584), а также Федора Иоанновича (1598).

Далее можно обратить внимание учащихся на формирующуюся в то время систему личных имен, которая просматривается при перечислении жен Ивана Ивановича. Задание в этом случае может выглядеть следующим образом:

Ученики без особых затруднений смогут заметить, что элементы имен, следующие за собственно именами молодых цариц — Богданова, Михайлова, Иванова — суть отчества (за ними мы находим слово дочь). Таким образом, речь идет о Евдокии Богдановне, Феодосии Михайловне и Елене Ивановне.

Здесь же возникает еще один вопрос:

Получается, что содержащий более поздние известия Пискаревский летописец в этой своей части (этот памятник состоит из записей разных лет) оказывается более консервативным, отказываясь припоминать данные при крещении имена жен царевича и обозначая женщин по именам отцов. Эти имена ребята восстанавливают следующим образом: Богдан Юрьевич Сабуров, Михаил Тимофеевич Соловой из Рязани, Иван Васильевич Шереметев Меньшой.

Установив имена тестьев царевича Ивана, попробуем задаться вопросом:

С ответом могут возникнуть трудности. Возможно, учителю придется подсказать школьникам, что и сегодня упоминание не слишком известных читателям персонажей сопровождается сообщением дополнительных сведений. К таким сведениям в нашем случае относится определение Михаила Тимофеевича Солового как «рязанца» или «с Рязани». Можно сделать вывод, что это имя было не столь на слуху, как родовые прозвища Сабуровых и Шереметевых.

Чтобы исчерпать этот вопрос, укажем, что соловой (соловый) — это конская масть (желтоватая со светлым хвостом и гривой), так что кто-то из предков Михаила Тимофеевича (скорее всего, дед) был, видимо, рыжеватым блондином.

Впрочем, нам нужно еще разобраться с Иваном Васильевичем Шереметевым, уяснив:

Становится понятным, что существовал и Шереметев Большой, имя которого отличалось от имени Шереметева Меньшого только указанием на старшинство. Стало быть, речь идет о братьях. Подобная ситуация отражает обычай называть двух братьев одним и тем же именем, что связано с рождением детей в дни, посвященные одному и тому же святому (или святых с одним и тем же именем). Так, покровителем одного Ивана мог быть Иоанн Златоуст, а другого — Иоанн Богослов.

О том, что, принимая постриг и схиму, человек обычно меняет имя, учащимся, скорее всего, уже известно. В связи с этим возникает вопрос:

Чтобы дать здесь правильный ответ, учащимся потребуется лишь умение рассуждать логически. Действительно, и Евдокия, и Феодосия получили развод и царицами (женами царевича) быть перестали. Елена же Ивановна осталась вдовой и, следовательно, этого титула
не лишилась.

Можно также спросить:

Выяснив мнения учеников, учителю почти наверняка придется объяснить, что речь идет о вкладе инокини в монастырь, который дает за нее царь. Таким образом обеспечивалось приличное прежнему царскому сану монахини содержание в обители и, возможно, оплачивались поминальные службы после ее смерти. Собственное же имущество Елены Ивановны должно было остаться в семье Шереметевых.

К двум приведенным выше известиям о смерти Ивана Ивановича можно добавить еще два, куда более лапидарные. К таковым относятся фрагменты из Новгородской четвертой летописи и из Морозовской летописи:

Того же [7090] году преставися царевич Иван Иванович на утрени в Слободе...

В лето 7090 в Москве, в Слободе на Воздвиженской улице, не стало царевича Ивана Ивановича, и несоша его во град, и погребоша у Архангела Михаила, а скончашася ноемврия в 19 день.

Последнее сообщение интересно еще и тем, что его автор ошибся в топографии, спутав Александрову слободу (ныне город Александров) с Опричной слободой в Москве на улице Воздвиженке, существующей и поныне.

Впрочем, нам пора уже задаться основным вопросом:

Напрашивающийся ответ, что в царствование Ивана Грозного вести записи о его преступлениях было делом небезопасным, является, несомненно, правильным, но не совсем полным.

Мы видели, что и много позднее, уже после смерти последнего царя из династии Рюриковичей — Федора Иоанновича — в текст не было внесено никаких добавлений. Можно лишь предположить, что история сыноубийства была, во-первых, не слишком известна, а, во-вторых, ее популяризация вряд ли могла поощряться в самодержавном государстве.

Необходимо также помнить, что последующие московские правители — Борис Годунов, все Лжедимитрии, Филарет и Михаил Романовы — были связаны с Иваном Грозным свойством или родством, так что широкое освещение подлинных обстоятельств смерти царевича Ивана не должно было приветствоваться.

Всё это, однако, не помешало некоторым нашим соотечественникам оставить записи, позволяющие взглянуть на интересующее нас событие менее формально.

Так называемый Мазуринский летописец сообщает:

Лета 7089 государь царь и великий князь Иван Васильевич сына своего большаго, царевича князя Ивана Ивановича, мудрым смыслом и благодатью сияющаго, аки несозрелый грезн дебелым воздухом оттресе и от ветви жития отторгну осном своим, о нем же глаголаху, яко от отца ему болезнь, и от болезни же и смерть.

Видимо, нуждается в переводе пышная метафора летописца. Царевич уподоблен «незрелому плоду, который стряхнул мощный порыв ветра». Именно таким образом царевич был «отторгнут от ветви жития» посохом («осном») отца. «Говорили, — сообщает автор фрагмента уже более простым языком, — что отец был причиной смертельной болезни царевича».

Здесь перед аудиторией можно поставить вопрос:

Однозначный ответ тут вряд ли правомерен. Последнее сообщение настолько темно, что на его основании трудно делать серьезные выводы, тем более что все другие известные пока ученикам источники о насильственной смерти Ивана Ивановича умалчивают.

Здесь уместно перейти к более конкретным обвинениям в адрес Иоанна IV, содержащимся в псковском летописании, а точнее — во Втором Архивском списке Псковской третьей летописи.

Запись под 1581 г. там достаточно обширна, поэтому мы попробуем ее разобрать пофрагментно.

В лето 7089-го. По лету пришед, колыванские Немцы поимали свои городы 10 и воевод и людей всех побили.

Речь идет о наступлении ливонцев из Колывани (так тогда по-русски назывался Ревель, который затем стал Таллином); тогда русские потеряли приобретенные в первый период Ливонской войны города.

Может быть задан вопрос:

Здесь важно, чтобы ученики нашли ключевое слово свои, относящееся к городам, которые взяли (вернули) «немцы». Понятно, что автор текста считает ливонские города безусловно «немецкими». Это полностью подтверждается следующим фрагментом.

И збысться Писание, глаголющее: еже аще кто чюжаго похочет, помале и своего останет. Царь Иван не на велико время чюжую землю вземъ, а помале и своеи не удержа, а людеи вдвое погуби.

Тут можно спросить:

Вряд ли можно предположить, что автор текста оценивал царя хоть сколько-нибудь положительно — ведь летописец фактически обвиняет московского монарха в разбое — в вооруженном покушении на чужое достояние, да еще и считает справедливым возмездием постигшую Грозного неудачу.

О причинах же подобного отношения псковского летописца к своему государю можно высказать следующие гипотезы.

Во-первых, Псков был присоединен к Московскому государству сравнительно недавно — при отце Ивана Грозного, Василии (учащиеся должны это вспомнить). Память о былой свободе и нынешнем порабощении городской республики могла стать причиной для осуждения московского царя.

Во-вторых, неприятности, которые постигли Псков в 1581 г. (они описываются в тексте ниже), стали следствием неудач царских войск в Ливонской войне, что также могло быть вменено Ивану IV в вину.

В-третьих, и удача в войне резко снижала значение Пскова как основного центра немецкой торговли. С присоединением к России ливонских городов этот центр перемещался западнее, а Псков превращался в заштатный город (что, кстати, и случилось после основания Санкт-Петербурга).

Как бы то ни было, у образованного псковича были все основания не любить царя, чья политика шла вразрез с интересами его родного города.

Того же лета августа в 18 день прииде король литовскои Стефан Обатур со многими Орды, 17 земель под пресловущии град Псков с нарядом, и стоял 30 недель под градом, и, стену розбив, много приступал; и милостию Божией ... сохранен бысть [Псков] от всех козней его [короля].

К этому фрагменту могут быть поставлены вопросы:

Правильные ответы на оба вопроса должны быть отрицательными. Летописец рассматривает поход польского короля как бедствие, но проявляет не русский или польский, а псковский патриотизм.

А литовские люди воевали до Новагорода и Юрьев монастырь. А в Новегороде рати было 40 000 с князь Юрьем Голицыным, многажды и Торговую сторону [князь Голицын] посылал зажигать, и людие едва умолиша того тако не створити, а сам с войском всем стоял в городе каменном; а во Псков только на проход пришло сквозь литовские люди приказ стрельцов с Никитою Хвостовым.

Ознакомившись с этим фрагментом, ученики должны припомнить, где же располагался этот самый Юрьев монастырь (он находится в непосредственной близости от Новгорода).

Стоит пояснить, что приказ в данном случае — это название воинского подразделения стрельцов, численностью около 500 человек.

Можно поинтересоваться:

Аудитория должна вспомнить, что в ожидании штурма было принято выжигать предместья перед основными городскими укреплениями. Делалось это для того, чтобы неприятель не мог, прикрываясь постройками, приблизиться к стенам (в нашем случае — к «каменному городу»). Понятно, что жителям новгородского посада совсем не улыбалось остаться без крова, когда непосредственной угрозы осады и штурма еще не было.

Что до третьего вопроса, то летописец обвиняет новгородского воеводу в недостаточной помощи осажденному Пскову. Имея, как видно из текста, 40 00 человек, тот посылает лишь (в тексте не зря стоит
слово только) один приказ (полк) стрельцов.

Менее очевидно порицание, которое скрывается за сообщением, что Голицын «сам с войском всем стоял в городе каменном». Эти слова можно трактовать как обвинение в нерешительности перед лицом неприятеля.

А во Ржове Володимерове тогда воевал пан Филом, а с ним было 40 000, Русу высек и выжег.

Нужно пояснить, что пан Филом — это Филон Кмита, полководец Батория, с которым нам еще предстоит встретиться.

А у великого князя царя Ивана было в собрании тогда 300 000 в Старицы, а на выручку бояр не послал своих подо Псков, ни сам не пошол, но страхом одержим бе...

Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова.

Вот мы и добрались до наиболее интересного для нас сообщения. Сразу возникают вопросы:

Легко видеть, что если ранее автор текста обвинял Грозного в неправедном начале войны в Ливонии, то теперь он перешел к обвинениям в трусости. Одновременно царь предстает как человек, не терпящий чьих-либо советов.

И еще один вопрос:

Понятно, что поколол еще не значит убил. Только сопоставив псковское известие с сообщением Мазуринского летописца, где речь идет о том же посохе («осном отторгну от ветви жития») — вот и ключевое слово, мы можем сделать предположение, что царевич умер от отцовской руки.

И не бысть ему [царю Ивану] слуха о Пскове, и велми скорбя об нем; и сманиша его Литва, заслаша к нему протопопа Антония римского от папы мировати; и поведаша царю, яко взят Псков, взят бысть, и царь Иван послал о мире к королю ко Пскову и вдаст ему на Псков 15 городов ливонских Юрьевских.

Последний фрагмент сообщения псковского летописца важен для нас тем, что там упоминается «протопоп Антоний» — Антоний Поссевино, папский нунций, действительно прибывший в Москву с миротворческой миссией.

Уместно спросить старшеклассников:

Ясно, что несправедливо начавший войну, трусливый и не слушающий советов царь предстает также как простоватый и легковерный политик, без достаточных оснований («сманиша его Литва») поверивший в капитуляцию Пскова и согласившийся на тяжелые условия мира.

Продолжим чтение Псковской третьей летописи.

В лето 7090. Поставиша город Земляной в Новегороде. Того же лета изыдоша коркодили лютии зверии из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие, и молиша Бога по всеи земли; и паки сопряташася, а иних избиша.

Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря в 14 день.

В связи с этим текстом хочется спросить:

Здесь преподавателю важно не увлечься вместе с учениками интерпретацией информации о бытовании крокодилов в северной русской реке — то ли Волхове, то ли Ловати.

Важно показать школьникам, что в текст летописей нередко попадали и обычные слухи, в том числе и фантастические — например, о драконах (именно с драконами на Руси чаще всего отождествлялись крокодилы). Поэтому не исключено, что и известие о заступничестве Ивана Ивановича за Псков — не более чем слух.

Еще более важно, что летописец никак не связывает два сюжета: нанесение царевичу травм и его смерть. Этот момент следует выделить особо, так как в дальнейшем два сюжета сольются в логический ряд: противоречия между отцом и сыном, удар посохом и последовавшую за ним смерть наследника престола.

Поскольку второй и третий элементы этого ряда — действительные события, то и первый — причина конфликта — станет выглядеть вполне реальным.

Мы же спросим:

Завершая работу с псковскими известиями, важно также напомнить ребятам, что приводимые летописцем (и авторами других текстов того времени) цифры численности воинских контингентов следует воспринимать критически. Чем дальше от летописца находится войско, тем более многочисленным оно ему представляется. В Новгороде, по его мнению, было 40 000 ратников, а в Старице — уже 300 000.

Численность армии Батория псковский летописец определил в 70 000 человек («А с королем было силы 2000 — опричь торговых, литовскои своей силы 8000, а наемных розных земель 60 000»). В то же время списочный состав этого войска (значительно больший фактического), как установлено, не превышал 47 000 человек.

По официальным русским данным (разрядные записи), Псков обороняли 12—15 тысяч воинов; поляки к началу осады оценивали численность гарнизона в 9000 человек, а после отступления — в 50 000.

Подобные цифры требуют проверки, но вряд ли нам удастся достаточно точно определить численность военных сил в каждом конкретном случае.