В середине 1920-х гг. экономика советской России достигла заметных успехов и столкнулась с новыми сложными проблемами.

В 1922—1924 гг. была проведена денежная реформа, позволившая прекратить безумную инфляцию. Общее руководство реформой осуществлял нарком финансов Г.Я.Сокольников, а ее практическую разработку — группа специалистов во главе с Н.Н.Кутлером.

(Г.Я.Сокольников /Бриллиант, 1889—1937/ — профессиональный революционер, член РСДРП с 1905 г., член ЦК РСДРП(б) с 1917 г. В эмиграции слушал лекции в Сорбонне, изучал юриспруденцию, экономические и социальные науки. В годы гражданской войны — на командных и комиссарских должностях в РККА. Нарком финансов в 1922—1926 гг. Н.Н. Кутлер — член кадетской партии, депутат Государственной думы, министр земледелия в правительстве С.Ю.Витте.)

В 1922 г. начался выпуск новых банкнот — червонцев. Это была твердая денежная единица, обеспеченная золотом, валютой, краткосрочными обязательствами государства и быстро реализуемыми товарами. В течение примерно полутора лет обесцененные совзнаки были заменены в обращении червонцами. Затем появились новые купюры более мелкого достоинства. Выпуск совзнаков был окончательно прекращен уже в феврале 1924 г., а их использование в обращении — в июле.

Преодоление кризиса сбыта и финансовая реформа способствовали восстановлению промышленности. В первую очередь это коснулось металлургии. В 1924 г. были введены в строй 7 доменных и 21 мартеновская печи, 42 прокатных стана. Общий объем промышленного производства в первом полугодии
1924/25 финансового года достиг 64 % довоенного уровня.

Правда, зарплата росла быстрее, чем производительность труда. Нередко заработки поднимались искусственно. Например, широко распространились сверхурочные работы, которые оплачивались по повышенным расценкам, а в течение основного времени нагрузка рабочего колебалась от 20 до 70 % — из-за плохой организации труда и простоев.

В августе 1924 г. Пленум ЦК РКП(б) принял постановление «О политике в области заработной платы».

Доля государственной промышленности и торговли в формировании бюджетных доходов оставалась незначительной. Около трети поступлений в бюджет давал транспорт, а свыше 45 % — налоги (преимущественно уплачиваемые частными предпринимателями, кустарями и крестьянами).

В мае 1925 г. III Всесоюзный съезд советов принял постановление по докладу председателя ВСНХ Ф.Э.Дзержинского.

«В связи с тем, что наша государственная промышленность в целом ряде отраслей уже подошла к полному, стопроцентному использованию имеющегося основного капитала, а в отдельных отраслях подходит к этому пределу, тогда как потребности Союза СССР всё растут, обгоняя рост промышленности, и никоим образом не могут быть удовлетворены довоенным уровнем, признать, что проблема расширения основного капитала, постройка новых заводов и закладка новых шахт, а также расширение и переоборудование существующих и изыскание для этого необходимых средств являются первоочередной задачей правительства».

Начавшийся промышленный подъем вызвал у ряда большевистских руководителей уверенность в том, что советская власть сможет развивать экономику, не прибегая к услугам частников. Государство активно поддерживало профсоюзы в их противостоянии с работодателями, облагало частные предприятия повышенными налогами, решительно ограничивало деятельность посредников, снабжавших предпринимателей сырьем. В результате с середины 1920-х гг. частное промышленное производство, и без того не слишком значительное, стало сокращаться.

Угасли и надежды на концессии. Их удельный вес в общем объеме промышленного производства СССР в
1924 г. составлял лишь 0,2 %, а к концу 1920-х гг. — 0,6 %. Слабое развитие концессий было вызвано, с одной стороны, недоверием западных компаний к коммунистическому режиму, а с другой — «патриотическим» нежеланием советских работников и профсоюзов отдавать в руки иностранцев месторождения и предприятия, даже если их не удавалось эксплуатировать самостоятельно.

Еще более решительное наступление велось на частную торговлю. Лавочник, владелец магазина или ресторана были для рабочих и советских служащих самым наглядным и потому раздражающим свидетельством возрождения уничтоженных в годы революции и гражданской войны буржуазных отношений. Именно частный торговец становился в глазах власти и рядового обывателя главной угрозой строительству социализма.

Действительно, частникам принадлежало в 1923 г. 342,7 тыс. торговых заведений, в то время как кооперации — 22,6 тыс., а государству — лишь 9,3 тыс. Но такое положение складывалось только в розничной торговле, где на долю частников приходилось около 75 % оборота, а в сельской местности — свыше 80 %. Частные торговцы практически полностью снабжали промышленными товарами многие сельские районы, где еще не существовало ни государственной, ни кооперативной торговой сети.

Тем не менее в 1924 г. был принят целый ряд партийных решений, направленных на вытеснение частной торговли. На нее распространялось нормирование цен на товары первой необходимости; резко ограничивалось кредитование частных заведений; государственным учреждениям запрещалось пользоваться услугами частных посредников; торговцев, «вздувающих цены», подвергали уголовному преследованию. Только из Москвы ГПУ выслало несколько сот нэпманов.

Профсоюзы организовывали бойкот частных магазинов, требуя снижения цен. В результате удельный вес частной оптовой торговли сократился в 1924 г. до 18—20 %, а общий объем оптового торгового оборота в стране упал почти на 16 %. В 1925 г. частные торговцы обеспечили лишь 8 %, а в 1926 г. — 7 % оптового оборота.

В розничном обороте доля частников в 1925 г. сократилась до 43% и продолжала падать. Для потребителей это обернулось исчезновением товаров с прилавков и очередями у магазинов. Так, в Москве началась «хлебная паника», вызванная прекращением поставок муки частным пекарням, снабжавшим город хлебом на 70 %.

Таким образом, уже в середине 1920-х гг. был принят курс на постепенную ликвидацию частного предпринимательства, что свидетельствовало о серьезном изменении всей экономической политики и предвещало отказ от нэпа.

В 1923—1924 гг. положение в деревне усугубилось ножницами цен, а затем — неурожаем, вновь поразившим Поволжье и охватившим часть Северного Кавказа. В Гурии (одной из областей Грузии, центр — город Ланчхути) произошло крестьянское восстание, которое, хотя и было быстро подавлено, напомнило властям о недавних выступлениях земледельцев в России. Во многих районах страны распространились идеи создания крестьянского союза, который отстаивал бы интересы сельских хозяев.

В этих условиях и был провозглашен курс «лицом к деревне», идеологом которого стал Зиновьев. В конце 1924 г. в сравнительно демократических условиях были проведены перевыборы сельских советов. Доля коммунистов в них сократилась почти вдвое: с 7,1 до 3,6 %. Однако политическое неравенство крестьян и рабочих, выраженное в различных нормах представительства в советах, сохранилось.

Тем самым коммунистическая партия поддерживала средние и зажиточные слои деревни. В апреле 1925 г. перед московским партийным активом выступил Бухарин.

«У нас еще до сих пор сохранились известные остатки военнокоммунистических отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту… Зажиточная верхушка нашего крестьянства и середняк, который стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять… Создается положение, при котором крестьянин боится поставить себе железную крышу, потому что опасается, что его объявят кулаком; если он покупает машину, то так, чтобы коммунисты этого не увидели…

В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут. Мы должны добиться того, чтобы у нас и беднота возможно быстрее исчезла, перестала быть беднотой».

Мероприятия «деревенского нэпа» привели к заметному росту благосостояния деревни. В 1925 г. поголовье скота в крестьянском хозяйстве впервые превысило уровень 1916 г. Существенно улучшилось снабжение городского населения. Значительно возросло потребление рабочими семьями мяса, сала, молока, масла.

Однако ставка на «крупное трудовое хозяйство» вызывала возражения немалой части коммунистов. Политике углубления нэпа они предпочитали разжигание классовой борьбы в деревне — с тем, чтобы направить недовольство крестьянских низов против зажиточных крестьян. Эта позиция легко находила отклик в среде бедняков, мечтавших о новом переделе имущества.

Стронниками таких взглядов были Зиновьев и Каменев, расценившие позицию Бухарина как «кулацкий уклон». Один из их приверженцев на XIV партийной конференции в апреле 1925 г. заявил: «Деревенскому нэпу — да, но не развязыванию рук деревенской буржуазии».

Более осторожную позицию занял Сталин. В письме в редакцию «Комсомольской правды», подписанном также секретарями ЦК Андреевым и Молотовым, он писал, что лозунг партии — не частное, а социалистическое накопление. Бухарин согласился, что лозунг «Обогащайтесь!» неверен, и никогда более не возвращался к нему.

Бухарин считал, что последовательное осуществление нэпа поможет стране постепенно «врасти в социализм». Особое значение он придавал кооперации, позволяющей крестьянскому хозяйству прийти к социализму, «перепрыгнув» капиталистическую стадию развития. Бухарин, отвергая выдвинутый Преображенским закон первоначального социалистического накопления, настаивал на сбалансированном развитии промышленности и сельского хозяйства. Рост благосостояния крестьянства, по мнению Бухарина, являлся необходимым условием расширения рынка сбыта для промышленности. Чем зажиточнее будет жить деревня, тем выше будет темп развития промышленности.

«Мы никогда не обольщали себя надеждой, что можем окончить переход от капитализма к социализму без помощи международного пролетариата. Окончательная победа социализма в одной нашей стране невозможна».

Ту же мысль Ленин повторял в 1922 г.:

«Мы всегда исповедовали ту азбучную истину марксизма, что для победы социализма нужны совместные усилия рабочих нескольких передовых стран».

Лишь в последних работах, особенно в статье «О кооперации», Ленин стал говорить о строительстве социализма в России, почти не упоминая мировую революцию.

Однако руководство партии по-прежнему уповало на поддержку международного пролетариата. В 1924 г. Сталин утверждал:

«Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма — организация социалистического производства — остается еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариата нескольких передовых стран? Нет, невозможно».

К 1925 г. стало ясно, что мировая революция откладывается на неопределенный срок. Необходимо было найти новое обоснование для нэпа, который ранее рассматривался как временное отступление, — ведь бесконечно отступать нельзя. Это и побудило Бухарина интерпретировать нэп как магистральный путь к социализму.

«Нэп вовсе не есть сплошное отступление; развитие нэпа вовсе не есть попятный ход красного пролетарского рока. Мы можем сказать наоборот, что мы наступаем на рельсах новой экономической политики».

Вокруг Бухарина сложилась группа единомышленников, главным образом молодых выпускников Института красной профессуры, которую принято называть школой Бухарина. Эта школа заняла ведущие позиции в партийной печати (прежде всего в «Правде» и журнале «Большевик») и в учебных заведениях, готовивших кадры для советского аппарата. К числу таких учебных заведений относились уже упомянутый Институт красной профессуры (ИКП), который был создан в 1921 г., Промышленная академия, Коммунистическая академия, Академия коммунистического образования и др. Это облегчило пропаганду идей правого коммунизма.

Последовательными сторонниками Бухарина были председатель Совнаркома Рыков, руководитель ВЦСПС Томский и Дзержинский, возглавлявший ВСНХ с февраля 1924 по июнь 1926 г. (На этом посту человек, чье имя в российской истории навсегда связано с ВЧК—ГПУ, проявил себя как осторожный и рачительный хозяйственник, бережно относившийся к старым специалистам, как противник необоснованного нажима на крестьянство.)

Противоположных взглядов придерживались Зиновьев, Каменев, Крупская, обвинявшие Бухарина в ревизии ленинизма. Зиновьев писал:

«Неправильно … изображать дело так, будто то отступление, каким, бесспорно, является нэп, вовсе не есть отступление, а есть … только метод гладкого, безболезненного врастания в социализм, есть процесс, будто бы не сопряженный с опасностями».

«Если муж был красноармеец; если он убит в гражданскую войну; если после него осталось двое детей; если в день зарабатываешь 60 копеек; если фартук на животе промок и сгорел на сере; если стоишь чистильщицей в ожигательном цеху, то есть вылавливаешь из бака с кислотой всякую посуду, чистишь ее песком, опять окунаешь в воду, опять чистишь, так что из-под ногтей идет кровь, несмотря на резиновые соски; если весь день дышишь густой зловредной вонью и стараешься при этом так себе, не очень (кто же станет особенно стараться на этой однообразной, мокрой, глупой бабьей работе?); если в цех ходит комиссия, справедливо доказывая, что при всем напряжении своих сил чистильщица Сорокина могла бы за свои 60 копеек пропустить еще несколько сот горшков; если при этом сама Сорокина вошла в ленинский набор и отлично понимает, что отдать надо, но все-таки бережет и жалеет какую-то крупицу своих сил, — из чувства самосохранения … понятно, что лицо у Сорокиной отнюдь не веселое, а от вечных комиссий стукают в душе друг о друга бешеные крышки кастрюлек».

Недовольство рабочих курсом на опережающий рост производительности труда по сравнению с зарплатой, вылившимся в снижение расценок, привело к забастовкам. С ноября 1924 по май 1925 г. в среднем происходило около 20 стачек в месяц.

Не учитывал Бухарин и реального состояния кооперации, которая находилась в глубоком кризисе и сама нуждалась в срочных государственных дотациях. Но еще важнее было то, что концепция Бухарина не давала ответа на вопрос об источниках финансирования подъема индустрии. На новое капитальное строительство требовались гораздо большие средства, нежели на восстановление разрушенного в революцию и гражданскую войну. Кроме как в деревне, взять их было негде.

Это признавали все лидеры партии. Разногласия были связаны с вопросом о размерах и методах изъятий у крестьянства. В рамках политики «деревенского нэпа» поступление средств из этого источника могло быть только медленным и постепенным.

Вопрос о судьбах нэпа приобрел политическую остроту в связи с конфликтом, разгоревшимся в 1925 г. между недавними союзниками по тройке. После поражения Троцкого Сталин и Зиновьев стали главными соперниками в борьбе за власть. Стремясь подорвать влияние Зиновьева и Каменева, Сталин сблизился с Бухариным и его сторонниками. В 1925 г. он поддержал доктрину правого коммунизма и даже более решительно, нежели Бухарин, заявил о возможности построения социализма в одной стране.

Сталин жестко противопоставлял два подхода.

Стремясь предотвратить нападки оппозиции, Сталин предупреждал об опасности отказа от интернационализма, от поддержки мировой революции. Победа социализма в одной стране, по его словам, не могла быть окончательной.

Против концепции построения социализма в одной стране решительно выступил Зиновьев, усмотревший в рассуждениях Сталина не только разрыв с классической доктриной, но и претензии на роль партийного теоретика, а следовательно — на лидерство. В своей книге «Ленинизм», изданной осенью 1925 г., личный друг покойного лидера назвал взгляды Сталина «национально-ограниченными».

Тройка прекратила собираться уже с весны 1925 г. В октябре Политбюро решало вопрос о том, кто будет делать доклад ЦК на предстоящем XIV съезде партии. Бухарин, Рыков и Томский при поддержке большинства кандидатов и нейтралитете Троцкого выступили за кандидатуру Сталина. Это означало, что Зиновьев и Каменев, игравшие до этого руководящую роль в Политбюро, оказались в оппозиции.

Когда Зиновьев, Каменев, Крупская и Сокольников направили в Политбюро секретную записку, в которой изложили свои взгляды по основным проблемам нэпа, руководящее большинство охарактеризовало ее как «фракционную платформу четырех». Пленум ЦК под давлением Сталина запретил партийную дискуссию, на которой настаивала новая оппозиция. Даже тезисы ЦК к съезду были опубликованы лишь за три дня до его открытия.

Всё это позволило Сталину скрыть от партии остроту назревших разногласий и обеспечить подбор делегатов на съезд сугубо аппаратными методами, через «секретарскую иерархию». Подавляющее большинство делегатов составили работники партийного аппарата.

Оппозиция делала ставку главным образом на московскую и ленинградскую партийные организации. Первым секретарем Московского губкома был Н.А.Угланов, назначенный на этот пост в 1924 г. по предложению Зиновьева, с которым ранее работал в Петрограде. Однако, по свидетельству Б.Бажанова, Угланов был «подвергнут обработке» Молотовым и согласился поддержать Сталина.

В течение 1925 г. Угланов за спиной Зиновьева и Каменева, видевших в нем своего сторонника, провел чистку московской парторганизации. 5 декабря 1925 г. московская губернская партконференция осудила взгляды, высказанные Зиновьевым и Каменевым. Это окончательно предрешило поражение оппозиции, которая могла теперь рассчитывать только на ленинградскую делегацию.