Виктор ТЕРЕХОВ
Лжедмитрий I прекрасно понимал, какую большую роль играет в жизни русских людей православная Церковь. Добиться признания от патриарха Иова самозванец не смог. После вступления в Москву 20 июня 1605 г. Лжедмитрий озаботился тем, чтобы удалить от дел несговорчивого предстоятеля русской Церкви. На другой день после переезда в Кремль самозванец распорядился созвать епископский собор. Узурпатору хотелось как можно скорее придать своему воцарению законную форму, а помочь в этом мог только патриарх. Перед епископами были поставлены две задачи - утвердить смещение Иова и избрать его преемника. Епископы не нашли в себе сил противиться воле самозванца и сместили патриарха Иова - якобы по причине его “старости и слепоты”. Новым предстоятелем русской Церкви был избран рязанский архиепископ Игнатий - выходец с Кипра, прибывший в Россию на коронацию царя Федора Ивановича как представитель александрийского патриарха. Оставшись в Москве, благодаря заступничеству Бориса Годунова он добился в 1602 г. рязанской архиепископской кафедры. Архиепископ Игнатий мало что понимал в политике и, по отзывам некоторых современников, более заботился о собственной выгоде, нежели о благополучии русской Церкви. Когда самозванец был возле Тулы, Игнатий первым из архиереев выехал ему навстречу, признал его и принес присягу. Есть сведения, что Игнатия не слишком любили и уважали. Тем не менее никто из русских епископов не дерзнул выступить против предложенного самозванцем кандидата. Как считают исследователи, ставленник Лжедмитрия был избран законно и единогласно.
В ноябре 1605 г. триста человек, составивших московское посольство, прибыли в Польшу. Они привезли с собой ковры, меха, драгоценное оружие и другую утварь - подарки Лжедмитрия Юрию Мнишеку, отцу невесты нового русского царя. В Кракове в королевском замке польская знать с помпой отпраздновала помолвку Лжедмитрия с Мариной Мнишек. Самого жениха не было. От его имени речь держал сват - худородный дьяк Афанасий Власов. Отец Марины начал собирать приданое для будущей царицы России. В Ватикане с особым вниманием следили за ходом событий в далекой Московии. Там знали, что Лжедмитрий тайно принял латинство, и возлагали большие надежды на его брак с “женщиной, рожденной и воспитанной в благочестивом католическом семействе”. Папе римскому очень хотелось, по его словам, “привести народы московского царства ... к свету католической истины, к святой римской Церкви, матери всех прочих Церквей”. В Москве же цареву невесту ругали всякими нехорошими словами, самыми безобидными из которых были еретичка и язычница. Первым из тех, кто открыто выразил недовольство предстоящим браком царя с католичкой, был казанский митрополит Гермоген. Он, а также коломенский епископ и некоторые другие священнослужители заявили, что смешанные (межконфессиональные) браки недопустимы и что необходимо перекрещивать “польскую девку”. Патриарх Игнатий в угоду своему благодетелю готов был ограничиться лишь миропомазанием, что, по тогдашним представлениям, никак не могло заменить собой перекрещивания по православному обряду. Лжедмитрий негодовал. Он жаловался одному из ближних советников, что русские архиереи “упрямились” и не хотели давать своего благословения на брак. Несомненно, в числе упрямцев был и Гермоген. Он первым подвергся опале. По приказу самозванца неугодного митрополита выслали в его епархию - в Казань. Это стало быстро известно москвичам и вызвало недовольство. Одна юродивая принародно кричала, что царя ждет смерть на свадебном пиру. Однако Григорий Отрепьев, узнав об этом, лишь усмехнулся. Ему удалось на время подавить сопротивление наиболее авторитетных иерархов. Остальные же, по словам самозванца, “не смеют слова молвить и во всем волю мою творят”. По указанию Лжедмитрия владыку Гермогена не просто удалили из столицы. Он был, как полагают, лишен сана и заточен в один из казанских монастырей. Изгнанник, вероятно, и предположить не мог, что его ожидает в будущем. События же развивались так стремительно, что почти через год он стал предстоятелем русской Церкви. А произошло это так.
В мае 1606 г. в результате боярского заговора и переворота самозванец был убит, а царский трон занял престарелый князь Василий Иванович Шуйский. Тогда же был свергнут и заточен в монастырь ставленник Лжедмитрия патриарх Игнатий. Русские архиереи, недавно поставлявшие его на патриарший престол, готовы были избрать теперь иного предстоятеля. Нуждался в поддержке Церкви и царь Василий. Сосланный в Старицу Иов отказался принять предложение Шуйского вернуться на патриаршую кафедру. Есть сведения, будто он указал на кандидатуру также томившегося в заточении другого опального иерарха - Гермогена. Так это или нет, сегодня трудно сказать. Как бы то ни было, в июне 1606 г. Поместный собор избрал патриархом пострадавшего от самозванца семидесятилетнего Гермогена. По одной из версий, Гермоген будто бы находился в родстве с Шуйским, по другой - был из рода князей Голицыных. Однако подтверждений обоим этим предположениям нет. Предание не сохранило сведений о детских годах святейшего. Некоторые историки предполагают, что он, скорее всего, происходил из посадских людей. В юности Ермолай (мирское имя будущего патриарха) некоторое время жил в казанском Спасо-Преображенском монастыре. Затем он довольно поздно - годам к пятидесяти - был рукоположен в приходские священники. После смерти жены Ермолай постригся в монахи с именем Гермоген, и вскоре братия Спасо-Преображенской обители избрала его игуменом. Гермоген был одним из образованнейших священнослужителей своего времени. Его перу принадлежат несколько литературных и исторических трудов, в частности “Сказание о явлении чудотворной иконы Божией Матери в Казани”. Как известно, Казанская икона Богоматери, наряду с Владимирской и Донской, - одна из самых чтимых русскими святынь. В день ее почитания во всех храмах читается тропарь “Заступнице Усердная...”, сочиненный Гермогеном. Благодаря своим литературно-духовным трудам и миссионерской деятельности среди татар и поволжских язычников игумен Гермоген был замечен в Москве. На соборе 1589 г., когда был избран первый русский патриарх, Гермоген был возведен в сан епископа - на кафедру митрополита Казанского и Астраханского.
Чтобы покончить с самозванством, царь Василий Шуйский приказал перевезти из Углича в Москву останки царевича Дмитрия, что и было сделано в июне 1606 г. Их показали народу и поместили в Архангельском соборе Кремля. Вскоре царевич-страстотерпец был канонизирован. Казалось бы, молве о чудесном избавлении от смерти младшего сына Ивана Грозного положен конец. Однако вскоре объявился очередной самозванец - Лжедмитрий II. Он распространил слух о втором своем чудесном спасении - на сей раз от козней бояр в Москве. Собрав большое войско, Лжедмитрий II подошел к Москве и разбил свой лагерь в селе Тушине. Здесь он сформировал свою Боярскую думу и создал несколько приказов. В ставку Лжедмитрия II прибыла и авантюристка Марина Мнишек. Она признала в Тушинском воре, как называли самозванца официальные документы, своего супруга. Более того, “для успокоения совести” ее духовник иезуит тайно обвенчал их. В сложившейся ситуации патриарх Гермоген вынужден был тратить силы и время не на церковные дела, а на заботы государственные. Он рассылал по русским городам грамоты, в которых говорилось, что царевич Дмитрий действительно был убит в Угличе, а “тушинский царик” - вор и злодей. Эти послания, направленные против “отпавших от христианской веры разбойников и губителей”, отрезвляюще подействовали на многих дезориентированных людей. Однако они не могли остановить шедшую в стране гражданскую войну. Северные города подверглись разграблению. Москва была в осаде. Близ нее оставался незанятым только Троице-Сергиев монастырь. В сентябре 1608 г. его осадили польско-литовские отряды. Тушинцы и поляки развернули активную пропаганду против Шуйского. Положение царя было чрезвычайно шатким. В феврале 1609 г. в столице была предпринята первая попытка его свержения. Толпа потребовала от Шуйского и патриарха выйти на Красную площадь к Лобному месту. Святителю Гермогену удалось тогда убедить народ в необходимости сохранять верность крестному целованию, т.е. оставаться преданным “Богом венчанному и святым елеем помазанному” царю Василию. Обращаясь к русским людям, святитель Гермоген пытался остановить братоубийственное кровопролитие - неизбежное следствие гражданских войн. “Посмотрите, как отечество наше расхищается и разоряется чужими, - писал он в одной из грамот тушинцам, - какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных... Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, сотворившего вас? Не на своих ли братьев? Не свое ли отечество разоряете?” Понимая огромную силу воздействия слува патриарха на умы и сердца русских людей, Лжедмитрий II и его польско-литовские советники пошли на явный обман. Они силой заставили именоваться нареченным патриархом Филарета - митрополита Ростовского, взятого в плен и привезенного в Тушино. Безусловно, это был акт незаконный и неканоничный.
Осенью 1609 г. король Речи Посполитой Сигизмунд III открыто выступил против России. В сентябре он осадил Смоленск. Непопулярный в народе царь Василий, несмотря на спешно предпринятые меры, не смог противостоять внешней угрозе. Этим воспользовалась группировка московских бояр и дворян, которая решила низложить Шуйского. В один из июльских дней 1610 г. ее представители явились в царский дворец и потребовали от Василия добровольно отречься от престола, обвинив царя в междоусобной брани, пролитии крови и запустении Русской земли. Возбужденная толпа по просьбе дворян и бояр ушла с Красной площади на Девичье поле, куда вскоре прибыл и патриарх Гермоген. Он пытался оправдать Шуйского и говорил, что Бог накажет Русскую землю за измену царю. Однако советы первосвятителя не чинить беззакония услышаны не были. 17 июля царь Василий был низведен с престола. Опасаясь его интриг и попыток вернуться на царство, бояре насильно постригли Шуйского и его жену в монашество в московском Чудовом монастыре. Однако обряд пострижения низложенного царя был очень странным и не носил канонического характера, что дало повод патриарху Гермогену ставить под сомнение иночество Шуйского. Дело в том, что низложенный государь во время церемонии пострижения не проронил ни слова. Все монашеские обеты за него произносил один из князей. Именно поэтому патриарх продолжал считать Василия Шуйского царем. После низложения неспособного “полуцаря” Василия власть в стране перешла в руки “седмочисленных бояр” во главе с князем Ф.И.Мстиславским. Начался период так называемый семибоярщины, длившийся более двух месяцев. Наиболее влиятельные московские аристократы, опасавшиеся продолжения Смуты и возможного превращения России в провинцию Речи Посполитой, решили предложить русский трон королевичу Владиславу IV, сыну Сигизмунда III, на условиях принятия им православной веры. Патриарх Гермоген, с подозрением относившийся к католикам, возглавил группу сторонников венчания на царство кого-либо из русских бояр. Он предложил кандидатуру 14-летнего Михаила Федоровича Романова, сына митрополита Филарета, прямого потомка династии Рюриковичей по женской линии. Эта идея, однако, не была поддержана Мстиславским и другими боярами. Тогда Гермоген согласился на компромисс. Он заявил правившим боярам: “Если королевич крестится и будет в православной вере, то я вас благословляю; если не оставит латинской ереси, то от него во всем Московском государстве будет нарушена православная вера, и да не будет тогда на вас нашего благословения”. По благословению патриарха под Смоленск, где находилась ставка польского короля, было отправлено посольство. Оно передало королю и его сыну личные послания святейшего. В них говорилось о необходимости принятия королевичем Владиславом православия. Сигизмунду казалось не слишком приемлемым условие о перемене веры. Переговоры затягивались. Московские бояре тем временем подготовили письмо, в котором послам предписывалось “отдаться во всем на волю короля”. Когда это письмо принесли патриарху, он категорически отказался подписать его. “Писать так, что мы все полагаемся на королевскую волю, - заявил он правящим боярам, - и чтобы наши послы положились на волю короля, того я и прочие власти не сделаем и вам не повелеваю. И если не послушаете, наложу на вас клятву. Явное дело, что на такой грамоте нам пришлось бы целовать крест самому королю”. Бояре всё же рискнули отправить грамоту под Смоленск без патриаршей подписи. Однако члены посольства признали текст, не скрепленный Гермогеном, незаконным. Вскоре из Москвы поступило следующее разъяснение: патриарх в земские дела вмешиваться не должен. Посольство с этим не согласилось: “Теперь мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный... Нам теперь без патриарховых грамот, по одним боярским, делать нельзя”. Высказанная посольскими мысль о “начальственности” патриарха в период междуцарствия была не случайна. Она отражала те настроения, которые господствовали как в простом народе, так и в верхах общества. Надо полагать, что патриарх Гермоген понимал, какая ответственность в связи с этим ложится на его плечи. В стране царил хаос: разбойники и вооруженные отряды, непонятно кому подчинявшиеся, наводили ужас на мирных жителей; бесконечные междоусобицы подрывали не только экономическое положение России, но и весь уклад жизни. Жители мечтали о твердой власти, способной навести порядок в государстве. Свои взоры они обращали прежде всего на патриарха как духовного руководителя народа. Хорошо понимая опасность возведения на русский трон инославного царя, патриарх настаивал на безоговорочном выполнении Владиславом и его отцом двух условий: обращение кандидата в православную веру и вывод с территории России польских вооруженных отрядов. Эти условия Сигизмунд принять не мог. Во-первых, Рим вряд ли одобрил бы переход Владислава в православие; во-вторых, польский король не мог допустить, чтобы его сын остался в чужой стране без прикрытия верных ему вооруженных единоплеменников.
Тем временем в обществе все более крепла мысль об отпоре иноземцам и освобождении Москвы. Патриарх Гермоген благословил создание ополчения русских городов для похода на столицу. Об этом он писал в провинцию в своих грамотах-обращениях. Москвичи же в посланиях жителям других городов России сообщали, что “первопрестольник апостольской Церкви, святейший Ермоген патриарх, прям как сам Пастырь, душу свою полагает за веру христианскую несомненно; за ним следуют все православные христиане”. Узнав о намерении некоторых русских городов идти на Москву, пропольская партия встревожилась. Ее представители явились к патриарху и потребовали от него разослать по России письмо с призывом отказаться от ополчения. Гермоген согласился выполнить это требование при одном условии: польские отряды должны уйти из Москвы. Патриарх был подвергнут домашнему аресту. По городу поползли слухи, будто поляки собираются убить его. Когда в марте 1611 г. начались столкновения москвичей с захватчиками, святейшего перевели в подвал Чудова монастыря, где держали под усиленной охраной. Как только подошедшее к Москве 100-тысячное ополчение русских городов начало осаду столицы, поляки и их русские приверженцы предложили Гермогену отдать приказ воинам прекратить осаду. В противном случае враги грозились уморить патриарха голодом. “Не угрожайте, - спокойно сказал в ответ святитель, - боюсь я только Бога. Если вы уйдете из Москвы, я благословлю ополчение отступить. Если останетесь, благословлю всех стоять против вас и умереть за православную веру”. Узнав в заключении о том, что казаки прочат на царство малолетнего сына Марины Мнишек, патриарх успел передать на волю последнее в своей жизни послание. В нем он призывал “не принимать Маринкина сына на царство” и стоять крепко за веру православную. Гермоген умер в начале 1612 г.; молва гласила, что поляки уморили его голодом. Слухи о насильственной смерти патриарха многих заставили проявить решительность в деле освобождения страны и восстановлении ее государственности. Спустя год после кончины святителя на русский престол был избран собором первый царь из династии Романовых, Михаил Федорович. При патриархе Никоне мощи страстотерпца Гермогена были перенесены из Чудова монастыря в Успенский собор. Там они оставались до 1913 г., когда (в связи с празднованием 300-летия дома Романовых) Гермоген был причислен к лику святых.